— Вам плохо? — спросила она, с любопытством разглядывая меня.
— Нет-нет, — ответила я, — мне уже лучше, у меня был грипп.
— Давайте я отнесу ваш поднос. А то он простоит здесь до полудня. Они тут все жуткие неряхи. Я профессиональная медсестра, и это действует мне на нервы — все это неряшество.
Она унесла поднос и вскоре вернулась.
Я сказала:
— Большое спасибо. Мне действительно уже лучше. Я собиралась встать.
Потом я сказала:
— Нет, не уходите, пожалуйста, останьтесь, — в конце-то концов, живой человек, живое существа.
Я стала одеваться, а она сидела у камина, из-под задравшейся юбки торчали протянутые к огню короткие толстые ноги, сидела и смотрела на меня. А вот глаза были выразительными и умными. Когда она, полузакрыв их, смотрела на вас, сразу становилось ясно, что она не простофиля, что голыми руками ее не возьмешь. Щупальца вырастают, когда они необходимы, и когти тоже, а люди становятся хитрыми, когда того требуют обстоятельства…
Я собрала с кровати листки бумаги и бросила их в огонь.
— Знаете, иногда никак не можешь написать письмо, — сказала я.
— Ненавижу письма, — сказала женщина, — и писать их не люблю, и получать. Если даже я никого не буду видеть, то постараюсь это пережить. Боже, какая у вас миленькая шубка! Погода просто ужасная. Если вы собираетесь выйти на улицу после болезни, то сегодня для этого самый неудачный день. Или знаете что? Давайте сходим вместе в кино в Кэмден-Таун, это буквально в нескольких минутах ходьбы отсюда. Я знаю одну девушку, которая снималась в фильме, правда, в массовке, но мне все равно хочется посмотреть, как она там выглядит.
Она внимательно изучала мою шубу.
— Меня зовут Метьюз, Этель Метьюз.
Как только мы вошли в кинозал, свет погас и на экране загорелись буквы: «Трехпалая Кейт, Серия 5. Ожерелье леди Чичестер».
Послышались тошнотворно-сладкие звуки пианино. Никогда больше, никогда, никогда, никогда. Через пещеры огромные и неприступные к сумрачному морю…
В кинотеатре стоял запах бедноты, а на экране с натянутыми улыбками прохаживались леди и джентльмены в вечерних нарядах.
— Вот она! — сказала Этель, толкая меня локтем. — Вон та, с лентой в волосах! Эту девушку я знаю, мы даже дружим. Видите ее? Господи, какая же она страшная! Боже ты мой, вот умора!
— Да замолчите же! — раздалось сзади.
— Сам заткнись! — отреагировала Этель.
…Я открыла глаза и взглянула на экран, где хорошенькая девушка наставляла револьвер на гостей. Все они отступали с выражением ужаса на лицах, держа руки высоко над головой. Губы девушки беззвучно шевелились. Толстая хозяйка дома сняла с шеи ожерелье из огромных жемчужин и упала без сознания на руки ливрейного лакея. Хорошенькая девушка, держа револьвер так, чтобы хорошо была видна ее рука без двух пальцев, стала отступать к двери. Ее губы снова зашевелились. Можно было понять, что она говорит: «Продолжайте веселиться!» Когда появилась полиция, все захлопали. А когда трехпалая Кейт была, наконец, поймана, раздались бурные аплодисменты.
— Какие идиоты, — сказала я, — ну разве они не дураки? Вы не испытываете к ним ненависти? Они всегда хлопают и смеются не там, где надо.
«Трехпалая Кейт. Серия 6, — появилось на экране. — Пять лет каторги. В следующий понедельник». Потом показали длинный итальянский фильм об императрице Теодоре[36], прозванной «Танцующая императрица». Когда он закончился, я сказала:
— Давайте выйдем на улицу. Я здесь больше не выдержу.
Было шесть часов, и когда мы вышли наружу, уже стемнело. «Да, здесь нет особой разницы между ночью и днем», — подумала я. Дождь перестал. Мостовая блестела, казалось, что она покрыта черной грязью.
Этель сказала:
— Вы видели ту девушку — ту, которая играла роль трехпалой Кейт? Обратили внимание на ее волосы? То есть, я имею в виду, какая у нее была завивка на затылке?
В голове крутилось: «Мне уже девятнадцать. Нужно думать о том, как заработать на жизнь, как заработать, как заработать».
— Вы знаете, ведь та актриса, которая исполняла роль трехпалой Кейт, — она иностранка, — сказала Этель. — Моя знакомая, которая играла в массовке, мне об этом рассказывала. Неужели они не могли найти на эту роль английскую актрису?
— Неужели не могли? — повторила я.
— Представляете? Разве на эту роль не нашлось бы английской девушки? Это потому, что у нее такие гнусные вкрадчивые манеры, какие бывают у иностранок. Она приколола рыжие локоны к волосам, как будто так и надо. А ее собственные волосы короткие и черные, вы заметили? Она просто взяла и прицепила сверху рыжие локоны. Англичанка ни за что бы такого не сделала. Все смеялись над ней за спиной, мне сказала моя приятельница.
— Я не заметила, — сказала я, — она мне показалась очень хорошенькой.
— Все дело в том, что рыжие волосы на пленке тоже кажутся черными, понимаете? Но все равно, над ней все смеялись за спиной. Нет, английская девушка никогда бы не стала делать такого. Английская девушка уважает себя и никогда не допустит, чтобы кто-то над ней смеялся.
Остановившись перед дверью своей комнаты, она предложила:
— Не зайдете ко мне?
Ее комната была точно такой, как моя, только обои были зелеными, а не коричневыми.
Она подбросила уголь в камин, села и задрала юбку. У нее действительно были очень короткие, толстые ноги.
Она сказала.
— Послушай, детка, что с тобой? Ты попала в беду? Может, ты беременна? Можешь смело мне довериться, попробую тебе помочь. У тебя будет ребенок?
— Нет, — ответила я, — ничего подобного. Какой еще ребенок!
— Тогда что же случилось? — спросила Этель. — Почему ты все время такая грустная?
— Я не грустная, — сказала я, — все нормально, только очень хочется выпить.
Этель сказала:
— Ну, если это все, что тебе нужно…
Она подошла к буфету, вынула бутылку джина и наполнила два бокала. Я не дотронулась до своего, потому что от запаха джина меня всегда тошнит и глаза начинают вылезать из орбит и поворачиваться со скрипом, как колеса. Кто это сказал: «О Боже, сделай так, чтобы я прозрел»? Я бы сказала: «О Боже, сделай так, чтобы я ослепла».
— Ненавижу мужчин, — сказала Этель, — мужчины — мерзавцы, так я считаю. Но в принципе мне до них вообще нет дела. С какой стати? Я сама могу заработать себе на жизнь. Я массажистка. Делаю шведский массаж. Имей в виду, когда я говорю, что я массажистка, то это не значит, что я такая, как эти грязные иностранки. Кстати, тебя иностранцы не бесят?
— Честно говоря, не бесят, — сказала я. — Но я не особенно их знаю.
— Как, — сказала Этель, глядя на меня с подозрением, — неужели они тебе не противны?
Она сделала еще глоток.
— Ну, конечно, я знаю, некоторые девушки их любят. Я знала одну такую, сходила с ума по итальянцу и постоянно им восхищалась. Она говорила, что он позволяет ей ощутить собственную значимость, когда они занимаются любовью. Представляешь! Можно просто помереть со смеху. Твой друг — иностранец?
— О нет, — ответила я, — нет.
— Знаешь, — сказала Этель, — не стоит делать такое лицо, как будто ты — богом забытая старушка.
— Моди тоже так говорит, — вспомнила я, — это моя приятельница по шоу.
— Понятно, — сказала Этель. — Ты играешь на сцене?
— Это было уже давно.
Она сказала:
— У тебя шикарная шуба.
Она потрогала мех. Ее маленькие ручки с короткими толстыми пальцами ощупывали его…
Он тогда сказал: «Теперь, может быть, ты не будешь так дрожать…»
— Если отнести эту шубку к Аттенборо, там дадут за нее не меньше двадцати пяти фунтов, точно тебе говорю. Ну, может быть, не двадцать пять, но двадцать фунтов точно дадут, не меньше, потому что она того стоит.
Она начала хихикать и подмигивать.
— Все-таки на свете полно глупых людей, — сказала она. — Не могу понять, почему ты снимаешь комнату в Кэмден-Таун[37], раз у тебя такие наряды.
Я выпила джина, и мне все сразу стало казаться безумно смешным.
— Ну хорошо, но зачем тогда вы здесь, если здесь так ужасно?
— Я могу жить и в другом месте, — она надменно вздернула подбородок, — у меня есть квартира. На Бёрд-стрит[38]. Между прочим, совсем рядом с Оксфорд-стрит, позади «Селфриджез». А здесь я только потому, что там сейчас ремонт.
— Между прочим, я тоже могу жить в другом месте, — сказала я, — и получить столько денег, сколько захочу и когда захочу.
Я повернулась и успела заметить, как моя явно раздавшаяся тень на стене повторила мое движение.
Она сказала:
— Ну конечно, такая милая молодая девушка, так сказать. Такая молодая — еще даже нет двадцати, так сказать. Кстати, в моей квартире есть вторая спальня. Почему бы тебе не пожить у меня? Я как раз ищу компаньонку. Вообще-то, я почти уже договорилась с одной своей приятельницей. Она внесет двадцать пять фунтов, и мы начнем наш совместный бизнес. Она будет работать маникюршей.
