— О, да он богатенький, — сказал я.
— Тебе какая хрен разница? — спросила она.
— Никакой, — сказал я.
— Вот и прекрасно, — сказала она. — Слышала, что ты снова обжимался со своей шлюшкой?
— Она не шлюшка.
— Ну если ей пришлось соврать, что ты в рок-группе играешь, значит все-таки шлюшка.
— Ну у тебя тоже вроде не все как по маслу?
— Я знаю. Не думаю, что когда-нибудь еще увижу этого парня. Тоже мне огорчение.
— Не знаю, не знаю, — сказал я типа шепотом.
— Чего? — крикнула она.
— Не знаю, не знаю, — снова сказал я, на этот раз еще тише, и в этот самый момент мы с Гретхен стояли у бассейна, очень близко, очень близко, и пахло хлоркой и лосьоном для загара, и кто-то где-то курил траву — вон те парень с девчонкой на том краю бассейна, что ли, — и голубая ночь искрилась, и некоторые ребята полностью обнажились, и звезды отражались и текли по дну бассейна, и не знаю, я только сказал себе: На хуй. На хуй. Почему не сейчас? И мгновенно я задержал дыхание и схватил Гретхен за лицо обеими руками и поцеловал ее, вонзив язык ей в рот на одно короткое мгновение, и почувствовал ее зубы и жвачку и язык, и она ударила меня в солнечное сплетение, затем вытерла рот рукой и снова ударила меня и сказала: «Ты что блядь напился, что ли, тоже?», и я сказал: «Нет». Из меня все еще выходил воздух, и я посмотрел на нее, и она все еще вытирала лицо, а затем сказала: «Что ж, тогда прекрати блядь тупить».
Итак, у меня не было какой-то особенной песни, так что я был в дерьме. Потому теперь, все что мне оставалось — коллекция песен. Но чтобы коллекция была безупречной, ты должен показать, как ты крут, как интересен, не раскрывая при этом того секрета, что по уши влюблен в человека, для которого записываешь эту кассету. Во всяком случае, так говорила Гретхен.
— Вся фишка в том, чтобы не быть как на ладони, — предупредила она, рисуя черным маркером на коробке ухмыляющийся череп, из глазных отверстий которого, размером с блюдца, выглядывали ножи. Мы сидели в ее комнате, работая над нашими кассетами. Я пытался сделать для нее еще одну, но все равно получалось что-то чересчур сентиментальное, а она свою делала не для кого иного, как — вы уже догадались — Тони Дегана. Я наблюдал за ее работай и думал, сколько еще пройдет времени, прежде чем она закончит ее, подарит ему, и он в конце концов «испортит» Гретхен, в сексуальном смысле.
— В этом-то и проблема, — сказал я, глядя на нее, и возбуждение приклеилось ко мне, как вонь. — Я как на ладони.
— Какие ты песни выбрал?
— Не знаю. Не могу ничего хорошего придумать.
— Давай посмотрим, что ты уже записал, — сказала она. «У каждой розы есть шипы»! «Дом, милый дом»! Да что блин с тобой? Да какой девчонке это дерьмо понравится?
— Не знаю. Не могу придумать подходящей песни без того, чтобы не пустить розовые слюни.
— Для кого ты это делаешь-то? — спросила она, прищурившись.
— Для одной девчонки из школьного оркестра, — соврал я.
— Она что, шлюха?
— Нет, — сказал я. — Ей просто рок нравится.
— Вся фишка в том, чтобы показать ей, что ты крутой, и не быть каким-нибудь блин слюнтяем. Тогда это получается как бы секрет, что она тебе нравится.
— Ну, Тони Деган все равно узнает, что нравится тебе, — сказал я.
— Вовсе нет, у меня свои методы.
— Какие это?
— Я записываю очень быстрые, очень громкие песни.
— И?
— И это не какая-нибудь любовь-морковь.
Гретхен нажала кнопку записи и начала новую песню, the Dead Kennedys, Holiday in Cambodia. У нее было несколько из London Callings, еще немного из раннего Black Flag — Wasted и так далее — и вся вторая часть Operation Ivy. Дверь комнаты распахнулась, и мы посмотрели на Ким, которая вошла, улыбаясь, в черной футболке «Misfits» и красной фланелевой юбке. Ее герпес еще не прошел, и она явно постаралась скрыть его большим количеством косметики. Она прыгнула на кровать и резко ущипнула Гретхен за бок.
— Вы готовы идти, придурки? — спросила Ким.
— Похоже на то. Как ты сюда так быстро добралась? — в свою очередь спросила Гретхен.
— Знаешь этого парня с ирокезом, Майка, ну который в кинотеатре работает в торговом центре? Он меня подбросил.
— Да ты что? Он классный? — спросила Гретхен.
— Ну да. Ну, не знаю, он вроде пидор. Правда он, ну, потерся о мою ногу.
— Кажется, он милый.
— Я думала, может, он в кино может меня пустить без билета и все такое, но он там типа просто подметает. Ну так что, вы готовы или как?
— Ага.
— Я, наверное, домой пойду, — сказал я. Я встал и натянул свою джинсовую куртку.
— А что с тобой такое, детка? — спросила Ким.
— Что-то не хочется.
— Там Бобби и Тони ждут. Вы, ребята, можете посмотреть, как я отпизжу эту Лору, — сказала Ким.
— Зачем? Я думала, она нам нравится, — сказала Гретхен.
— Она мне нравилась, пока я не застала ее целующейся с этим говнюком Бобби.
— Я думал, вы, ребята, расстались и встречаетесь с другими и все такое, — сказал я.
— Ну да — в смысле, вроде как. Мы все еще вроде как встречаемся, но не разговариваем друг с другом. И я сказала Лоре, знаете, что мы с Бобби опять не разговариваем, и она такая типа: «Ну, ребята, вы должны поговорить. Все наладится» — а потом этот урод Бобби приходит и говорит мне, что он ее лапал в своем фургоне.
— Я думаю, вам двоим просто надо оставить друг друга в покое раз и навсегда, — сказала Гретхен, кивая, натягивая свои черные ботинки.
— Я бы так и сделала, если бы он не умел трахаться, но черт возьми… В смысле, знаешь, Бобби вроде как полный урод, но когда дело доходит до траха… я уже не знаю. Да, Тони Деган опять о тебе спрашивал.
Я снова уселся на пол, приготовившись слушать. Я стал перебирать записи Гретхен. Хотелось услышать, что скажет Ким, и какие, ну, у меня шансы, что ли.
— Он спрашивал обо мне? — спросила Гретхен шепотом.
— Да, спрашивал. Он сказал, что хочет снова тебя «увидеть». Как ты думаешь, что это может значить?
— Ну не знаю.
— Ты тут с ним обжималась по полной программе, на стоянке. А я-то думала, что ты, как все эти бебиситтеры, типа «я ненавижу парней, я храню свою девственность для Гленна Данцига или Йена Маккеи» — и все такое дерьмо.
Я почувствовал, что сердце мое стало маленьким и съежилось, как птенец, которого бросили сгорать на солнце. Я повернулся и посмотрел на Гретхен, заливающуюся краской. Она так блин прелестно выглядела, краснея, что мне захотелось ударить кулаком в стену.
— Не знаю. Тони такой тихий, знаешь. Он очень нежный. Глядя на него, ни за что этого не скажешь, но он как ребенок. Он сказал мне, что иногда готовит для мамы, когда она устает, знаешь. Ну, не знаю в общем, не знаю.
— Ну и что? Что? Он же чудовищно сексуален.
— Не знаю. В смысле, он же, ну, он же расист. Это же полное дерьмо.
— Ну ты же ведь не черная, а? Какая тебе хрен разница?
— Нет, ну, в смысле…
— Какого тогда хрена? Он же прелесть, и он клевый, и он сказал, что втрескался в тебя. Я говорю, господи, Гретхен, я сама его выебу, если ты этого не сделаешь, придурочная.
— Наверное. Наверное, я типа боюсь.
— Господи, Гретхен, помнишь, ты была по-настоящему жирной? Помнишь, по выходным ты сидела дома и делала домашнее задание? Помнишь? Я вот помню. Ты же была настоящей занудой. Теперь ты отлично выглядишь, и у тебя есть сексуальный парень, который влюблен в тебя по уши, а ты ведешь себя, как полная уродка. В чем блин проблема-то?
— Ни в чем, — тихо сказала Гретхен.
— Прекрасно. Слушай, если там эта Лора, я надеру ее жирную задницу. И посмотрим, на чьей стороне будет Бобби. — Ким повернулась и уставилась на меня. — Ты идешь, Брайан?
— Не-а, — сказал я. Я взял свою кассету и, надувшись, засунул ее в карман.
— Ладно, увидимся. Ну пошли уже.
После этого я прошел мимо дома Рода. Я даже не поднялся и не постучал в дверь. Я только постоял и прошелся вдоль дома, и прислушался, и кто-то, может быть, папа Рода, слушал какой-то громкий, буйный джаз, и надрывалась труба, а затем вдруг стало очень тихо, и я решил, что обязан что-то сделать. Я не знал что, но что-то должен был. Все что у меня было — это гребаная коллекция песен, тайно составленная для Гретхен, и я положил кассету на его окно с освещенными из комнаты красными занавесками и постучал, убегая, прежде чем он смог меня заметить.
На следующий день после школы я приехал во Дворец Йогурта, где работала Джессика, сестра Гретхен, и сказал:
— Мне кажется, я влюблен в твою сестру.
— Да брось ты.
— Я серьезно.
— Да брось ты.
— Я хочу составить для нее коллекцию, и мне нужно знать, какая у нее любимая песня. Так какая песня у нее самая любимая?
Джессика посмотрела на меня, сощурила глаза и нахмурилась.
