— Для кого? Для меня? — спросил он, вставая…
Когда Рой закончил свою речь и ушел в дагаут, бросив быстрый недоверчивый взгляд на горы подарков, которые распаковывали для него, фанаты застыли в молчании. Одни быстро перекрещивали пальцы, другие сплевывали через левое плечо на ступеньки, чтобы не попасть ни в кого, и почти все надеялись, что Рой не сглазил себя навечно, сказав то, что сказал. «Лучшим из всех, кто когда-либо играл в бейсбол». Эти слова могли вызвать гнев каких-нибудь могущественных призраков. Но фанаты быстро оправились от шока, вызванного смелостью Роя, и захлопали с еще большим энтузиазмом.
Это был всеобщий праздник, и всем хотелось получить удовольствие от него. Никто не знал, кто сделал крупные подношения, но верные постоянные фанаты принесли и мелочь, и по доллару, чтобы закупить такую кучу товаров, какими можно было бы заполнить полки магазина средних размеров. Когда фургон разгрузили, Рой снялся рядом с ним, крутя в руках пару гаджетов, чего очень хотели фотографы. Правда, позже он заплатил Диззи, чтобы тот продал все, что удастся, любому, у кого есть наличные. Мерси сам насчитал два телевизора, детский трактор, пятьсот футов розового садового шланга из пластика, козочку, пожизненный пропуск в кинотеатр «Парамаунт», дюжину раскрашенных вручную галстуков с видами Большого Каньона, шесть алюминиевых дорожных чемоданов и кредит на семьдесят пять поездок на такси в Филадельфии. А еще триста фунтов швейцарского сыра производства Нью-Джерси, набор металлических аксессуаров для камина, сорок галлонов фисташкового мороженого, шесть ящиков лимонов, замороженный свиной бок, охотничий нож, ковер из медвежьей шкуры, снегоступы, четырехконфорочная электроплита, дарственная на земельный участок во Флориде, двенадцать пар синих шортов с монограммой, кинокамера и проектор, моторная лодка «Крис-Крафт». И поскольку все думали, что Судья (бесстыдно наблюдавший за происходящим из окна башни) — такая дешевка, что не стоит ждать от него ничего хорошего, подписанный чек на три тысячи шестьсот долларов. Хотя комитет старался избавиться от экстравагантных взносов, несколько каким-то образом просочились; среди них вонючая упаковка лимбургского сыра, человеческий череп, связка комиксов, банка крысиного яда и пачка тупых бритвенных лезвий с приложенной карточкой, на которой каракулями Отто Зиппа было написано: «Можешь перерезать себе горло». Но Рой не принял этого близко к сердцу.
Когда Рою сказали, что и «мерседес» принадлежит ему, он вымолвил только: «Это самый счастливый день в моей жизни». Сев за руль «мерседеса», он совершил круг по парку под буйные восторги фанатов и стрекотание кинокамер. Сверкающий белый автомобиль слушался легкого прикосновения руки и ноги, и он чувствовал, что может воспарить на нем над стеной стадиона. Но он остановился перед ложей Мемо и спросил, не присоединится ли она после игры к нему, чтобы покататься на новой машине, и она, потупив глаза, ответила, что не возражает.
Мемо сказала, что ей страшно хочется посмотреть на океан, и они поехали через мост и Лонг-Айленд в сторону Джонс-Бич, остановившись, когда ей захотелось есть, и заказали в придорожной закусочной жаренное на углях мясо. А потом была ночь, подсвеченная полной луной, плававшей в лимонном соке и время от времени затемнявшейся дождевыми облаками, которые собирались в темные пятна и мешали желтому свету падать на поля и верхушки деревьев.
Она говорила мало, один раз только заметила, что, похоже, собирается дождь.
Он не ответил. Несмотря на то что он начал очень хорошо (он отплатил устроителям его Дня хоумером и принес команде победное очко), на душе у него было тяжело. За последние две недели он встречался с Мемо почти каждый день, но ничуть не продвинулся. Были моменты, когда он думал: да, я начинаю ей нравиться, но не успевал он так подумать, как что-нибудь сказанное или сделанное ею заставляло перемениться — нет, не начинаю. Ну не смешно ли желать девушку, которой уже обладал, и не быть в состоянии обладать ею, потому что уже обладал; в его жизни обычная ситуация, сначала есть, потом желание того, что имел, как будто еще не имел, а в первый раз услышал об этом, и это возбуждало аппетит. Ему даже хотелось, чтобы он не обладал ею в ту ночь, и он думал, — предположим, что не обладал, — а был бы у него вообще интерес к ней.
В другом смысле это был неплохой вечер. По крайней мере Рой находился с ней, и они вместе ехали к океану, и все было так непринужденно. Он не совсем представлял себе, где это, и, хотя любил купаться, в этот вечер не возражал бы, если бы они никогда не доехали туда. Движение доставляло ему удовольствие, успокаивало, уменьшало душевные метания, то, что уводило его в никуда. Иногда ему хотелось избавиться от амбиций — он не понимал, откуда они у него взялись, ведь он помнил, как был доволен жизнью в ранней юности — тем немногим, что имел: собакой, палкой, одиночеством, которое так любил (и которое не томило его, как в зрелые годы). И Рой жалел, что юность так быстро закончилась. Эта мысль посещала его уже давно.
Подумав о лучшем будущем, он нажал на газ, и тут же его охватило смутное чувство опасности. Ему показалось, что за ними следят. Поскольку в зеркале заднего вида Рой не увидел ничего подозрительного, он усомнился в своем ощущении, но внезапно вспомнил черный седан, который следовал за ними от самого города, и только недавно они потеряли его из виду, свернув с шоссе. Тем не менее он продолжал посматривать в зеркало, хотя видел лишь залитую лунным светом дорогу.
Сказав, что до Джонс-Бич еще очень далеко, Мемо попросила Роя остановиться, когда они будут проезжать мимо ручья или пруда. Она хотела снять туфли и походить по воде. Высмотрев небольшой ручеек, пробегавший между участками леса, Рой притормозил. Они припарковались на обочине и выбрались из машины, но, переходя через деревянный мостик на поросший травой берег ручья, увидели надпись «ОПАСНО. ЗАГРЯЗНЕННЫЕ ВОДЫ. НЕ КУПАТЬСЯ». Рой предложил вернуться в машину и поискать другое место, но Мемо сказала, что хочет посмотреть на воду с моста. Она закурила сигарету и стояла, залитая лунным светом, глядя на воду, текущую под мостом.
— Думаю, я получил сегодня достаточно, чтобы обставить дом, — сказал Рой.
— Бампу тоже собирались устроить День, как раз перед тем, как он умер, — отозвалась Мемо.
Охваченный ревностью, он спросил:
— Мемо, что же у него было такое, чего нет у меня? — Рой выпрямился и стоял во весь рост, сильный и красивый.
Не глядя на него, она повторяла про себя имя Бампа, потом помотала головой, стараясь избавиться от наваждения.
— О, он был таким легким, беззаботным, так полон жизни. Он делал самые безумные вещи, все просто покатывались от смеха. Даже когда он играл в бейсбол, все у него получалось легко и весело. Он мог побежать ловить флайбол, а мог и не побежать, но уж если он решил поймать, одно удовольствие было смотреть, как он бежит, а уж тем более — как он ловит. Бамп заставлял вас думать, будто вам давно уже чего-то хотелось и он исполнил ваше желание. И то же самое с тем, как он бил в нападении. Когда ты ловишь или собираешься ловить, все наперед знают, что мяч приземлится в твоей перчатке или что будет хит. Для тебя это работа, иногда даже заметно твое напряжение, а для Бампа это была занятная игра, как и сама жизнь. Никто никогда не мог предсказать, что сейчас сделает Бамп, и это было замечательно.
«Значит, вот каким она видит его сейчас, когда он мертв, — подумал Рой. — Она забывает, как злилась на него после того, как разделила постель со мной».
Но Бамп умер, умер и похоронен в своем новом боксе[53] — шесть футов под землей, — и ему оттуда не выбраться.
Рой незаметно перевел разговор на Гаса.
— Гас? — отозвалась Мемо. — О, да он для меня как папочка.
Рой спросил, что это значит, но она рассмеялась.
— Слушай, ты такой смешной спектакль устроил с ним в Пот-оф-Файр. Как ты проделал все эти трюки?
— Запросто. У них в программе дальше стояли фокусы. Я зашел в уборную к фокуснику, и, увидев, кто я, он позволил мне воспользоваться всеми этими штуками. Просто так, для смеха.
— А кто показал тебе, как ими пользоваться?
— Никто. В разное время в моей жизни мне приходилось заниматься разными вещами.
— Какими еще, например?
— Я наверняка занимался почти всем, о чем ты можешь спросить.
— То, что ты сделал с Максом, было уморительно.
На луну набежало черное облако.
— Как странно, — пробормотала она, глядя в воду.
— Что странно?
Мемо вздохнула и промолвила, что имела в виду свою жизнь.
— Все было странно, сколько я себя помню, за исключением, может быть, двух лет, которые я провела с Бампом. Это была хорошая часть моей жизни, но очень недолгая. Когда я была маленькая, отец бросил нас. Кажется, я не была счастлива, пока в девятнадцать лет не поехала в Голливуд.
