Кассия была перекрыта. Поставили заграждения, чтобы не допускать любопытных и машины. Перед жилым комплексом на двести метров не было асфальта. Его снесло взрывом. Дымящиеся изуродованные корпуса машин валялись посреди дороги. Обугленные скелеты сосен окружали остатки стены. Огромная вывеска клуба «Вурдалак» расплавилась и стекла на почерневшую дискотеку. От жары водопроводные трубы лопнули, и появилось озеро, по которому плавали спасательные средства, разбрызгивая воду, как моторные лодки.
Машины скорой помощи, пожарных, полиции были беспорядочно припаркованы у входа в жилой комплекс. Команды пожарных в оранжевой форме работали молча на грудах обломков, искали выживших. Раздавался шум электропил. Стук кирками о цемент.
«Вот один! Он здесь, внизу! Помогите мне!» — сказал вдруг один пожарник, пытавшийся поднять тяжелый обломок. Голову его прикрывал капюшон, на который капал дождь. Он наклонился и увидел, что это покойник.
«Труп! Голова расколота пополам. Позовите врачей…» — крикнул он, отбросив обломок в сторону и уперев руки в бока.
Напрасный труд.
Пока что находили только мертвых.
И надежда обнаружить живых были невелика. Взрыв был слишком сильным.
Пожарный при помощи двух своих товарищей взял тело за руки и вытащил из-под обломков.
Женщина.
Одетая в длинное вечернее платье красного цвета, прожженное во многих местах. Пожилая. Крупные перстни на пальцах, а на запястьях — тяжелые золотые браслеты и часы, которые еще ходили. То немногое, что осталось от головы, было совершенно обуглено.
Она видела все.
Полицейских, которые выломали дверь и вошли в ее квартиру. Вездесущих соседей на лестнице. Свое тело на диване. Врача, который поднимал ее упавшую на грудь голову и кивал головой. Да, она умерла. Видела, как ее, белую и окоченевшую, уложили в черный пластиковый мешок.
И мессу.
«Одиночество может привести к крайним и непоправимым поступкам. Долг Церкви — понять. Помолимся! Помолимся о душе Филомены, доброй женщины…» — сказал священник.
Ее сын, муж и новая жена мужа стояли с влажными глазами.
Потом отец и сын обнялись и заплакали.
Видишь, они любили тебя.
И она видела, как четыре знакомых кота шли за катафалком, где она лежала. Видела «Верано». Могилу. Землю.
И наконец темноту…
Когда закончилась темнота? — спросила себя Филомена.
Был свет. Слабый. Но он был.
Слабый тусклый свет просачивался через обломки, которыми она была засыпана.
Обломки? Обломки чего?
Не знаю. Богом клянусь, не знаю! И не хочу знать.
Она лежала вниз головой, к которой прилила кровь, она была перевернута, и в этой странной позиции вся тяжесть легла на шею.
Большой жесткий обломок давил ей на спину и мешал двигаться, поворачиваться. Поэтому она по-прежнему лежала неподвижно в неудобном положении.
Она не чувствовала ног. Нет, не так: она чувствовала внутри миллион муравьев. Она пошевелила рукой, раздвинула куски штукатурки и ударила себя по бедру.
Ничего.
Все равно, как если ударить по чужой ноге. По ноге трупа.
У меня сломаны ноги!
Она попробовала отрешиться от плохого и поразмыслить.
Ты не умерла. Тебе не удалось покончить с собой. Ты жива! Жива!
Далеко, за пределами этой могилы из кирпичей, дерева и цемента, окружавшей ее, она слышала глухой вой сирен, шум электропил.
Должно быть, сейчас день.
Она была вся мокрая, и ей было холодно.
Тебе не удалось даже покончить с собой! Ты ни на что не способна, даже убить себя не можешь! Поздравляю.
Шея болела. Филомена чувствовала, что мышцы натянуты, как корабельные швартовы.
Сейчас я закричу. Позову на помощь.
Но этого она не сделала. Попробовала пошевелить пальцами ног.
Они шевелятся! Они шевелятся!
Обломок под спиной бесил ее. Когда она шевелилась, он врезался прямо в тело. Нужно менять положение.
Я приняла столько снотворного… Почему же я не умерла?
Потому что твоя госпожа, та, которая держит нити твоей жизни, не захотела этого.
Твоя единственная госпожа.
Непруха.
Она ухватилась за обломок обеими руками и толкала его. Он не двигался ни на сантиметр. Возможно, она толкала не с той стороны. Нужно нажать ниже, спиной. Толкать, несмотря на саднившую рану.
Давай, старушка! Вдохни поглубже и толкай. Пошли к черту боль.
Так она и поступила, и обломок поддался с одного толчка.
Сверху на нее посыпался дождь из штукатурки и кирпичей. На голову. На раненую спину. Так она и лежала. Во рту земля.
Давай, старушка, ты же видишь, что ты и теперь не умерла? Выбирайся из этой дыры.
Подвигала одной ногой. Затем другой.
А они не сломаны. Они просто спят!
Она стала рыть руками. Как обезумевший сенбернар. Ломая ногти, раня руки. Сдвинула вбок широкий деревянный стол и увидела над собой серое небо.
Дождь намочил ее лицо. Мгновение она лежала неподвижно. С закрытыми глазами. Позволяя холодному дождю умыть себя.
Она не умерла.
Чего ты ждешь? Что придет ночь?
Крича от боли, она согнулась и вытащила себя наружу, хватаясь за цементные обломки.
И вылезла наверх. Как гриб.
Огляделась.
Ничего не понимая.
Потом узнала сосны, те, что росли перед ее балконом, почерневшие. Увидела улицу Кассия и дома напротив.
Только ее дома больше не было, как и соседнего. Стерты с лица земли. Вместо них — груды дымящихся руин.
Наверное, тут был взрыв.
Она с трудом поднялась на ноги.
Ночная рубашка была вся изорвана. Шея болела, стоило только чуть-чуть повернуть голову. Руки были изувечены, рана на спине пульсировала, но Филомена чувствовала себя хорошо.
Что ты собираешься делать? Посмотри вокруг? Быстро сматывайся!
Она двинулась на четвереньках, опираясь на горы обломков. Команды пожарных вели поиск среди камней. Работал экскаватор. Стояли машины скорой помощи с голубыми огнями. И в стороне, на том, что осталось от парковки, лежал ряд трупов. С десяток. Обугленные. Неузнаваемые. Обгорелые тела в красивых нарядах.
Все умерли! Все, кто был! Я одна выжила.
Она была уверена в этом.
Ее никто не заметил.
Никто не обратил внимания на эту толстую и некрасивую женщину в ночной рубашке с прилипшими к голове волосами, которая ползла на четвереньках по грудам развалин.
Она проползла по руинам, как бесплотный ДУХ.
И возможно, она им и была.
Все были слишком заняты раскопками.
Нетвердым шагом она миновала искореженные остатки ограды жилого комплекса «Острова» и пошла босиком, под дождем, по улице Кассия.
Куда она шла?
Жить дальше.
Вылезаем, как начинает смеркаться.
Двигаем развлекаться. Отрываться.
Мы-то умеем развлечься. Вытащить на свет лучшее.
Влезаем в машину и решаем поехать потрястись. Поколбаситься. Смеемся и останавливаемся у придорожного бара выпить пива.
Сегодня особенный вечер, это мы все замечаем. Высовываемся в окна и вдыхаем воздух, который бьет в лицо на скорости 180. Мы едем, мы — банда выродков. Мы — быки. Только еще больше. Или гиены. Только более голодные. Просто чертовски голодные. Как же мы изголодались. Изголодались по хорошей, классной мохнатке.
Въезжаем на парковку, там места ни хрена нет. Как всегда в субботу вечером. Оставляем нашу тачку в третьем ряду, и все тут же гудят, придурки. Мы ждем спокойненько и видим, что наша тачка им мешает. Не проехать никак. А нас от этого прет. Нам нравится. Мы бросаем вызов. Скажите нам хоть слово. Валяйте. Мы яйца вам поотрываем.
Мы тут, и позасритесь все.
Стоим, прислонившись к капоту нашей тачки, как сволочи.
У вас проблемы?
Если вы считаете нас хамами, то только покажите это.
Пришло ваше время. Время пожаловаться.
Но вы не высовываетесь. Почему?
Струсили.
Входим на дискотеку плечом к плечу.
Ну и народу тут. Куча тупых придурков.
На нас джинсы «Коттон Белт» и «Юниформ», а на ногах — армейские ботинки или обувь от «Доктора Мартенса». Рубашки в полоску или с рисунком. Волосы длинные, зачесанные назад. Короткие на висках.
У нас серьги. В ухе. В носу. В бровях.
Идем танцевать. Нам нравится техно. Мы от него тащимся.
Эта музыка поднимается от самой задницы, пробивает кишки и разливается внутри. Чтобы слышать друг друга, мы орем. Чтобы слышать друг друга, надо вопить.
От зеленого света наши глаза становятся желтыми и на плечах видно перхоть. На рубашках. Все толкаются, и мы тогда образуем круг, оставив в середине пустое место. Расталкиваем всех спинами, и нас не колышет, что им не по кайфу.
