Ричард Бротиган - Лужайкина месть

Ознакомительная версия.

Несколько раз я добирался туда под дождем, и рыбу ловил под дождем, и обратно возвращался под дождем. Восемьдесят мокрых миль туда и обратно.

Я вылезал возле моста через Лонг-Том и ловил рыбу, проходя полмили вниз, к другому мосту. Деревянному, похожему на ангела. Река была какая-то пасмурная. Тихая рыбалка между мостами, вниз, сквозь ленивый текучий пейзаж.

За вторым мостом, походившим на белого деревянного ангела, река Лонг-Том текла крайне странно. С темной и призрачной рекой происходило вот что: через каждую сотню ярдов или около того находилось большое озерцо, вроде бочажины, река выбиралась из него и текла быстрым мелководный потоком под низко склонившимися деревьями, будто в тенистом плетеном тоннеле, до следующего топкого озерца, и редко-редко позволял я реке Лонг-Том позвать меня туда, вниз.

Но как-то в конце августовского дня я удил, двигаясь к ангельскому мосту, и рыбалка была не слишком удачная. Я поймал всего четыре или пять форелей.

Шел дождь и там, в горах, было очень тепло, мы медленно приближались к закату, на самом деле, наверное, уже даже были сумерки. Из-за дождя я не знал точно, сколько времени.

Все равно: мною овладело какое-то чокнутое детское желание порыбачить ниже моста, в одном из плетеных речных тоннелей и в больших топких открытых озерцах.

Было уже действительно поздно, и вместо того, чтобы спускаться по реке, я должен был просто развернуться, уйти и стопом проехать под дождем сорок миль до дома.

Должен был успокоиться на том, что есть.

Но — еще чего! — я принялся удить там рыбу. В тоннелях были настоящие тропики, и я ловил форель там, где тоннели перетекали в большие топкие озерца. Потом нужно было по глубокому теплому илу эти озерца обходить.

Я упустил форель дюймов тринадцать в длину, страшно завелся и стал перемещаться вслед за удочкой дальше и дальше, пока не оказался на расстоянии шести топких озерец от деревянного ангельского моста — и вдруг, совершенно неожиданно свет взял и за несколько секунд выключился, испарился в абсолютной ночи, а я остался стоять в темноте, посередине шестого топкого озерца — впереди лишь тьма и вода, и позади лишь тьма и вода.

Чертов незнакомый страх сотряс меня. Будто бешеным землетрясением раскачало хрустальную адреналиновую люстру, и я развернулся и побежал по реке вверх, аллигатором плюхая вокруг больших топких озерец и собакой мчась по мелким тоннелям.

Все ужасы мира стояли за спиной, по бокам и прямо передо мной, они были безымянны и бесформенны — ощущения как они есть.

Когда я наконец преодолел последний тоннель и увидел в ночи слабый белый контур моста, моя душа воспряла вновь пред этим видением спасенья и защиты.

Мост был все ближе и ближе, белым деревянным ангелом расцветал под моим взглядом, и вот я уже сидел на мосту, запыхавшийся, мокрый, но совсем не замерзший, под непрерывным дождем горного вечера.

Надеюсь, Ричард Бротиган простит меня за этот рассказ.

Этот рассказ начинается переводной картинкой с американским флагом на заднем стекле пикапа, но ее еле видно, потому что пикап далеко, потом он вообще сворачивает с шоссе и исчезает на боковой дороге, но мы почему-то начали заново.

Хорошо вернуться в Калифорнию после крайне неприятного месяца на востоке: Нью-Йорк и все прочее… слишком много пьянства, дни, полные холодного осеннего дождя и любовных увлечений — живых зеркал моих горестей.

Мы едем с другом по калифорнийской глубинке, и нужно нам только одно — найти того, кто починит моему другу развалившуюся выгребную яму. Она в руинах. Нам немедленно требуется человек, который зарабатывает на жизнь тем, что знает и умеет укрощать выгребные ямы.

Мы едем по одной дороге, потом по другой, разыскивая специалиста по выгребным ямам. Мы останавливаемся там, где, по нашему мнению, он живет, однако ошибаемся приблизительно на миллион миль. Там продают мед.

Мы не понимаем, как могли ошибиться. Между специалистом по выгребным ямам и женщинами за летней дверью, продающими мед, — долгий путь.

Мы считаем, что это занятно; они тоже. Мы смеемся над собой, а они смеются над нами. Смешные люди, мы возвращаемся назад, рассуждая о внутренней и внешней дорогах, по которым движется человек, чтобы стать обладателем бакалейной лавки, врачом, досконально изучить выгребные ямы, хотя, бывает, кто-то решит торговать медом, а его по ошибке принимают за специалиста по выгребным ямам.

Проехав короткое, комично неощутимое расстояние, мы обнаруживаем специалиста по выгребным ямам — он сидит дома в окружении инструментов, необходимых для успешной дрессировки выгребных ям.

Трое мужчин ремонтируют сломанный грузовик. Они прекращают работать и поворачиваются к нам. Они ужасно пригородно-повседневно серьезны.

— Нет, не сегодня. Нам нужно починить грузовик, мы едем охотиться на медведя.

Вот и все, и больше ничего: они хотят починить грузовик, чтобы охотиться на медведя. Наша выгребная яма очевидна, как ребенок. Медведи важнее. Я рад вернуться в Калифорнию.

Его нашли мертвым на полу возле телевизора в гостиной крошечного снятого внаем домика в Лос-Анджелесе. Моя жена ушла в магазин за мороженым. В такой ранненочной-в-нескольких-кварталах магазин. У нас было мороженое настроение. Зазвонил телефон. Это был ее брат — звонил сообщить, что днем умер ее отец. Отцу было семьдесят. Я ждал ее с мороженым домой. Думал, как лучше сказать ей про смерть отца, чтобы поменьше боли, хотя смерть не замаскируешь словами. В конце слов мертвый человек.

Она вернулась из магазина в прекрасном настроении.

— В чем дело? — спросила она.

— Только что из Лос-Анджелеса звонил твой брат, — сказал я.

— Что случилось? — спросила она.

— Сегодня днем умер твой отец.

Это было в 1960 году, а сейчас до 1970-го осталось всего несколько недель. Он мертв уже почти десять лет, и я немало передумал о том, что его смерть значит для всех нас.

1. Он родился в немецкой семье и вырос на ферме в Южной Дакоте. Его дед, страшный деспот, полностью уничтожил троих взрослых сыновей, всю жизнь обращаясь с ними так, словно они все еще были детьми. С его точки зрения, они так никогда и не выросли, и они так никогда и не выросли с точки зрения их собственной. Об этом он позаботился. Они никогда не покидали ферму. Они, разумеется, женились, но он заправлял всеми их домашними делами, не считая производства внуков. Он не давал им воспитывать их собственных детей. Занимался этим сам. Ее отец считал своего отца еще одним братом, который вечно старается укрыться от никогда не убывающего гнева деда.

2. Он был умен, поэтому в восемнадцать стал школьным учителем и уехал с фермы, что было актом мятежа против деда, который с того дня считал его умершим. Он не хотел жить, как его отец, — прячась за амбаром. Три года он преподавал в школе на Среднем Западе, а потом на заре автомобильных продаж стал торговать автомобилями.

3. За ранней женитьбой последовал ранний развод. Остались чувства, из-за которых эта женитьба скелетом висела в ее семейном шкафу, ибо он пытался держать эту историю в секрете. Видимо, был очень влюблен.

4. Перед Первой мировой случилась чудовищная автомобильная авария, в которой погибли все, кроме него. Одна из тех аварий, что оставляют глубокие шрамы, будто исторические межевые столбы, на семье и друзьях погибших.

5. В 1917 году, когда Америка вступила в Первую мировую, он решил, что хочет стать пилотом, хотя ему уже было под тридцать. Ему объяснили, что это невозможно, поскольку он слишком стар, но он был так настойчив, что его приняли на курсы, он отправился во Флориду и стал пилотом.

В 1918 году он уехал во Францию, летал на «Де-Хэвиллэнде»[48] и бомбил французские железнодорожные станции, а однажды, когда летел над немецкими войсками, вокруг него стали появляться маленькие облачка, и он подумал, что они очень красивые, и еще долго летел, прежде чем осознал, что это его пытаются подстрелить немецкие зенитки.

В другой раз он летел над Францией, и за хвостом его самолета возникла радуга, и всякий раз, когда самолет поворачивал, радуга поворачивала туда же, и в 1918 году она полдня летела за ним по французским небесам.

6. Когда война закончилась, он получил капитана, ехал как-то на поезде по Техасу, и средних лет мужчина, сидевший рядом — они беседовали приблизительно триста миль, — сказал: «Если бы я был молод, как вы, и у меня водились бы деньжата, я бы поехал в Айдахо и открыл банк. У банков в Айдахо неплохое будущее».

7. Ее отец так и сделал.

8. Отправился в Айдахо и открыл банк, который вскоре породил три новых банка и большое ранчо. Шел 1926 год, и все было прекрасно.

Ознакомительная версия.