Пока я говорил, Нина сидела, улыбалась, склоняла голову то в одну сторону, то в другую, как бы говоря: «Посмотри, какая я красивая, полюбуйся мною, а то вот уйдёшь и всё, когда ещё меня увидишь?» Когда я закончил с котлетой, то почувствовал что наелся, да и засиделся я в гостях, пора и честь знать. Поблагодарил хозяев за угощение, поднялся, чтобы попрощаться, а Нина меня схватила за руку и говорит: «А курица в духовке для кого стоит? Я что, её зря готовила?» Ну, всё, думаю, Нинина курица меня добьёт, есть-то уже некуда. И чтобы это доказать Нине, показываю на свой живот. Она подошла ко мне, взяла за ремень и говорит: «Витя, ты посмотри, как он затянулся ремнём. Кто же так делает в гостях, а ну-ка давай твой ремень снимем». И сама начала с меня снимать ремень, затем она его повесила на спинку стула и говорит: «Кто же в гости с таким затянутым ремнём ходит?» — возмущалась Нина. «Ничего, — говорит Виктор Акимушкин, — поживёт с наше, научится». Затем Нина нам дала указание: «Сидите, а я сейчас принесу курицу». Ну что делать, пришлось, есть и курицу. Курица была приготовлена в духовке, с золотистой корочкой, не курица, а объедение. Когда всё было съедено и выпит чай, я попрощался с хозяевами и пошёл к калитке. Меня провожала Нина, у калитки я остановился, сказал старшему лейтенанту Акимушкину до свиданья, на что он мне только махнул рукой, не вставая от стола, а Нина стояла и смотрела на меня снизу вверх. Я ей ещё раз сказал до свиданья, щёлкнул каблуками, повернулся кругом и зашагал по тропинке в казарму.
Знаете, дорогие мои друзья, некоторые военные могут в то, что я написал не поверить, скажут, мол, такого не может быть, но ведь было, и поэтому я об этом пишу.
И ещё, почему я это так подробно описывал, да потому что это из ряда вон выходящий случай. Ни от кого, ни до того, ни после я не слышал, чтобы кто-нибудь из офицеров нашего батальона, а возможно и полка, пригласил к себе на ужин солдата, пусть даже сержантского состава. В армии такое не делается, там даже офицер Вам не подаст руку при встрече, не потому что он брезгует Вами, а просто не принято это делать. Там существуют другие ценности, а форма приветствие среди армейского состава указана в уставе, вот этим и пользуются. Правда, до того как побывать в гостях у Акимушкиных, я был в гостях у старшего лейтенанта Ускова, но это было как бы мимоходом.
Во-первых, у нас с Усковым были приятельские отношения, так как мы с ним играли в полковой волейбольной команде, ну, естественно, и тренировались вместе. Во-вторых, у него жены не было дома, вот он и пригласил меня попить у него чая. Но это можно за гости и не считать.
А вареники были, я принёс два армейских котелка ежевики, Нина сварила вареники, я предлагал вареники посыпать сахаром, как это делала моя мама, но хозяйка предложила другой вариант, и сдобрила их вишнёвым сиропом. Был не ужин, а настоящее объедение. На варениках мои отношения с семьёй Акимушкиных не закончились, Нина время от времени заходила к нам в казарму, то с мужем, а то и одна. В таких случаях дневальный вызывал меня на выход, а когда я приходил к дневальному, то там видел улыбающеюся Нину, которая меня просила проводить её домой. Правда, провожал я её только до палисадника, где была тинистая аллея. Дальше Нина шла сама, в тенистую аллею я с ней не заходил, чтобы не вызвать подозрений у завистливых соседок. Такие проводы продолжались вплоть до моего отъезда из части. Честно скажу, проводить время мне с ней было приятно, она и сама умеет рассказывать и слушать тоже умеет, для женщин это редкое качество. Но с другой стороны, эти проводы меня напрягали, надо учесть, что в казарме я жил не один, и солдаты, видя мои проводы жены моего командира взвода, надо мной подтрунивали и посмеивались. Типа, что решил командиру взвода помогать не только во взводе, но и с его женой? Я как мог, отбивался от этих нападок, но потом решил на эту тему поговорить с взводным. Объяснил ему суть дела и попросил, что бы его жена больше одна к нам в роту не приходила, и меня не просила, чтобы я её провожал. Он выслушал меня, немного помолчал, затем сказал: «Чухлебов, — обратите внимание, не старший сержант Чухлебов, а просто Чухлебов, — Вы думаете, надо мной офицеры не посмеиваются? Уверяю Вас, это есть, но я отделываюсь шутками и терплю, терплю, потому что я люблю свою жену и без неё мне жизнь не интересна, а ещё, потому что знаю, ни Вы, ни, тем более, Нина, ничего лишнего себе не позволите. И Вас прошу, потерпите, и как всегда провожайте Нину домой. Ей трудно целыми днями сидеть в четырёх стенах дома, ведь у нас в городке никаких развлечений, кино и то только раз в неделю, поэтому для неё развлечение пройтись по городку и заглянуть к нам в роту. Так что прошу Вас, продолжайте в том же духе. Ведь Вам осталось терпеть не долго, скоро уедете, и все провожалки закончатся». Я согласился с доводами командира взвода, да потом и насмешки в роте, как-то сами по себе сошли на нет, то ли привыкли, то ли поняли, что у нас с Ниной ничего серьёзного нет, а раз нет, так и смеяться не над чем. Так что встречал и провожал я Нину до самого своего отъезда из части. Конечно, это было не каждый день, но было. Накануне моего отъезда она зашла в казарму вместе с мужем, и они пригласили меня, так сказать, на прощальный ужин.
Весь вечер Нина была грустная, не шутила, не улыбалась и не докучала меня вопросами. Когда поужинали и я уходил, Нина даже всплакнула, а муж, обняв её, прижал к себе и так они стояли, пока я не скрылся в тенистой аллее. Больше я их никогда не видел, так как на другой день уехал из части рано утром. Но это будет потом, а пока моя служба в танковом полку продолжается.
ВРЕМЯ НЕОПРЕДЕЛЁННОСТИ И БЕЗДЕЛЬЯ
Служим дальше, вот уже и сентябрь прошёл, а приказа по полку о нашем увольнении в запас как не было, так и нет. В полк уже пришла из учебного батальона нам замена, и получилось так, что на один танк, у нас имеется два экипажа. Я уже не командир танка, а только помощник командира взвода. Чтобы на день найти себе занятие, я со взводом хожу на полигон, и все «старички» со мной тоже. Молодые солдаты там учатся, «старички» им помогают, а я по привычке обшариваю близлежащий лес. Однажды иду по лесу, вышел на какую-то поляну, смотрю там солдаты что-то делают, подошёл к ним, узнал минёров, пошарил глазами по поляне, нашёл Петровича, с которым рыбу глушили. Подошёл, поздоровался, он говорит: «А, рыбак, хочешь посмотреть, как мы пни корчуем?» Я согласился посмотреть.
Мы пошли с ним в конец поляны, где виднелись с десяток пней. Подошли к ним, Петрович осмотрел некоторые пни, и говорит: «Вот эти три пня уберём, и здесь поставим палатку». Подошли к первому пню, Петрович из своей сумки достал толовую шашку, похожую на брусок банного мыла, и прикрутил её проводом ко пню. Затем так же он поступил и с остальными пнями.
Я посмотрел на пни, и на размер шашек и говорю Петровичу: «Петрович, уж больно маленькие шашки такие пни не одолеют» — «Ладно, — говорит Петрович, попробуем, что получится, ты иди вон в ту воронку, а я подожгу шнур и тоже к тебе прибегу». Я встал на коленках в воронке, и смотрю за Петровичем. Он поджёг шнуры толовых шашек и быстро ко мне. Спрыгнул в воронку и говорит: «Нагни голову, а то, как бы щепками от пня не поранило».
Я лёг на траву, зажав голову руками, и стал ждать, когда будет взрыв. А его всё нет и нет. Я решил поднять голову и посмотреть, почему нет взрыва, но в этот же момент почувствовал на своей голове тяжёлую руку, Петрович всё держал под контролем. И вдруг, раздались три взрыва, которые последовали, друг за другом с небольшим промежутком времени. Я решил поднять голову и посмотреть что там с пнями, но Петрович меня остановил, говорит: «Подожди, пока дым разойдётся». Подождали, наконец, последовала команда: «Пошли». Я поднялся, смотрю и глазам своим не верю, от пней не осталось ничего, даже щепок, только на том месте, где были пни, остались не глубокие ямы и из них шёл дым. Моему удивлению не было предела, я почесал свою репу и говорю Петровичу: «Вот это да, даже щепок не осталось». На что Петрович мне ответил: «А что ты хотел, сто грамм тротила — это тебе не шутки». Затем я попрощался с минёрами и пошёл по своим делам.
Пошёл по лесу в сторону полигона. Иду по густому сосновому молодняку и буквально упёрся в какую-то железяку, начал её обследовать и убедился, что это та самая танкетка с дыркой от снаряда в боку, которую раньше, я уже видел. Ну что же думаю, раз тогда я тебя как следует, не обследовал, то сейчас тобой, займусь. Танкетка была завалена сухими ветками, я решил её очистить от веток, и что я обнаружил, жалюзи двигателя закрыты промасленным брезентом, а двигатель танкетки, смазан солидолом и находится в хорошем состоянии. В крайнем случае, внешне. По всему видно, что кто-то приготовил для себя, но почему-то не забрал. Ну что же, думаю, раз Вы, господа хорошие, не забрали двигатель, тогда я с ним поработаю, вещь-то хорошая, вот бы его поставить на наш ГАЗик, этот двигатель своей мощью, заставил бы ГАЗик летать. Но его туда не поставишь, там слишком мало места, а вот в другую машину, например, как польские Стары, можно поставить, только, как его предложить полякам, выхода-то на них нет. Ладно, думаю, сначала надо танкетку доставить на полигон, а там видно будет, что с ней делать. Пошёл в сторону полигона, в зарослях молодого, хвойного леса, наткнулся на две немецкие грузовые машины. От них уже мало что осталось, но железа в них было много. Иду к полигону и думаю, то ли всё это железо притащить на полигон, может, пригодится, на что-нибудь, то ли как? Пришёл на полигон, все старички моего взвода отдыхали, где придётся, я говорю Габдурахманову: «Заводи тягач, поедем «немца» вытаскивать из леса». Механик не говоря ни слова, завёл машину, я со своим наводчиком и заряжающим забрались на броню и поехали в лес. Возились мы с этим «немцем» долго, кое-как зацепили его тросами и с трудом вытащили из леса, а уж на полигон притащили без труда. Я его поставил в ряд, где уже стояли, два искорёженных танка Т-34, разломанный ЗИС-5, такой же американский «Студебеккер» и две полевые кухни немецкого производства. От них остались только рамы с резиновыми колёсами. Рота собралась на обед, и мы с ней — ладно, думаю, сходим на обед, а после обеда придём и притащим тех «немцев» что в лесу остались. После обеда рота пошла в казарму, а я решил сходить к Юре в штаб и узнать насчёт приказа о нашем увольнении из рядов армии. Юра меня выслушал и сказал, что приказа пока нет, и когда он будет не известно, говорят что в Берлине коммунисты и капиталисты что-то не поделили, вот теперь наши и держат все свои войска которые находятся в Европе, а капиталисты держат наготове свою Антанту, того и гляди третью мировую развяжут. «Так что, Сеня, нам остаётся только ждать и терпеть, ну если хочешь, можешь поменять эти слова местами, суть ведь все равно не изменится», — вот такими словами свою тираду закончил мой земляк Юра. Не добившись от земляка ничего толкового, я пошёл в роту, позвал Ильина и говорю ему: «Слушай, Володя, есть идея, пойдём к спортсменам боксёрам, и попробуем её реализовать». Володя заинтересовался, что за идея, я ему объяснил, что есть мощный двигатель для машины и его надо продать полякам, может у наших спортсменов есть на них выход. Володя засомневался, но согласился, попробовать осуществить такую идею. Пришли в казарму к спортсменам, нашли Толика Максимова, я ему рассказал суть моей идеи и попросил его найти покупателя на двигатель. Максимов к нам пригласил ещё одного парня, по имени Олег, который служил уже последний год, так же как и я, и сказал ему суть нашей просьбы. Олег задал мне несколько вопросов, и в частности, что нам будет, если начальство узнает? «А что нам может быть? Этот мотор от немецкой танкетки, и я её нашёл, значит, трофей мой. Так что, я думаю, с этим будет всё в порядке. И ещё. Нам же не надо всё это афишировать, сделаем ночью по-тихому».
