Старое перо скрипит. Редактор громко дышит: слов нет, он взволнован.
Господин Обер читает Марселя Пруста. Он живет среди сиамских котов, среди ландшафтов Ван-Гога и старинных глобусов, один, с франтоватым и грязным лакеем Луи. Никто не скажет, что это — квартира биржевика. Годовые отчеты, бюллетень курсов, газетные вырезки — все засыпано стихами сюрреалистов, фотографиями марсельских притонов и серебряным пеплом сигар.
Не всегда г-н Обер занимался фосфатом или медью. Прежде он был писателем, даже социалистом. Он хотел идти по стопам Эмиля Золя и бороться за справедливость. Он презирал тогда роскошь и «Красную лилию», жизненный путь г-на Мильерана и шакалий рев вокруг биржи. Он был молод к непримирим. Он снимал крохотную комнатку на улице Монж и ездил во втором классе трамвая.
Шли годы. Роман Поля Обера «История подкидыша», изданный на сбережения старой тетки, разошелся в четырнадцати экземплярах. Никто не написал о нем ни строки. Не так уж плоха была книга, но в Париже что ни день выходят десятки новых романов, а у критиков всего две руки и один желудок. Обер обиделся: он обиделся не только на критиков, но и на человечество.
Он писал в левой газете задорные фельетоны. Он требовал революции: только революция способна проветрить Европу!.. Но вместо революции наступали муниципальные выборы, и социалистическая партия шумно праздновала победу: в Блуа она выиграла шестьдесят восемь голосов. Г-н Обер не на шутку затосковал. Тут-то он встретился с Люси. Люси была обыкновенной голубоглазой стенографисткой. Справившись деликатно о достатке своего нового поклонника, она разок с ним пообедала в дешевом кабачке, немного покапризничала, немного повздыхала — как-никак у нее были голубые глаза, — а потом преспокойно вышла замуж за агента страхового общества. Тогда Поль сказал своему приятелю, студенту-медику, что у него старая слепая собака и что ему необходимо раздобыть стрихнин.
Он мог бы умереть. «Золотая утка» так бы и не узнала столь солидного клиента!.. Он не умер. Может быть, в то сентябрьское утро была слишком хорошая погода и солнце переспорило всех? Может быть, наш мизантроп неожиданно испугался желудочной рези? Он бродил весь день по улицам, потом уснул, а проснувшись, сладко потянулся. Ничего не поделаешь — надо жить, справедливость — ерунда, никакой революции не будет, Люси, да и всех легко заполучить, для этого нужны только деньги. Что же, друг Поль, мы будем зарабатывать монету!..
В душе Обер не мог, однако, избавиться от своего пристрастия к литературе. Он стал маленьким сотрудником одной из биржевых газет, но, прославляя подозрительный банк «Хутконс и Кº» или акции фантастической «Гватемалы», он не раз повторял любимые слова Шамфора: «В жизни человека неминуемо настает пора, когда сердце должно или разбиться, или окаменеть». Он спрятал склянку в шкаф, следовательно, он должен теперь всучить наивным провинциалам бумаги несуществующих приисков. Выбор сделан.
Прошло два года. Журналист Поль Обер стал г-ном Обером, клиентом «Золотой утки», званым гостем лучших парижских домов. Вывезли его нефтяные акции. Он сыграл на повышение и выиграл. Его лицо, бледное и меланхоличное, превратилось в барометр; сотни людей гадают: грустен или весел сегодня г-н Обер?..
Как-то он встретил Люси. Он предложил покатать ее по Булонскому лесу. Люси взглянула украдкой на «бьюик» и стыдливо улыбнулась: ее муж только мечтал о маленьком «Ситроене».
Обер мог теперь получить ее любовь. Он, однако, отказался. Было это стыдливостью, еще живым чувством, или только ленью?.. Предупредительно он помог Люси выйти из автомобиля и, заметив в голубых глазах изумление, усмехнулся:
— Видите ли, Люси, я теперь очень занят. Я ведь больше не пишу романов. Я занят весьма грубым делом: я играю на бирже. Говоря иначе, мое сердце окаменело…
Господин Обер не случайно облюбовал «Ситроена». Он все учел: оживление на автомобильном рынке, естественный рост бумаг, слухи о переговорах с Америкой, соглашение с Польшей, наконец, близость годичного собрания. Предварительная работа была проделана за него самим г-ном Ситроеном. Ему оставалось закончить дело. Акции стоят 1560. Их легко довести до 2200. При умелой продаже они сдадут не больше 100. Таким образом, на каждой можно заработать 500. Для операции нужен свободный капитал. Полтора миллиона. Следовательно, мы составим маленький синдикат: г-н Пулейль, г-н Кресильон, редактор «Республиканского финансиста», наконец, он, Обер. 500 000 на прессу. После, покупки первой партии г-н Пулейль получит под акции ссуду. Довести курс до 2000. Дальше не зарываться. На каждого участника обеспечено 600–700 тысяч чистых.
Синдикат был основан в отдельном кабинете ресторана «Норманди» и освящен вполне достойным события «Мутон-Ротшильд» 1891 года.
Господин Андре Ситроен как-то утром неожиданно для себя прочел во всех хорошо осведомленных газетах, что он забивает своих соперников и что будущее принадлежит только ему. Он удивился, но не обиделся. Он ведь знает, что такое шутка и что такое обыкновенный биржевой синдикат. В общем, он ничего не имеет против повышения курса. Только бы эти неведомые благожелатели сумели вовремя остановиться! Если они разойдутся, может последовать резкое падение, и кредиту г-на Ситроена будет нанесен чувствительный удар. Самое важное — уметь вовремя расстаться с зеленым сукном! Г-н Ситроен вздыхает. Он хорошо понимает, что уйти невозможно. «Прикупаю!..» Г-н Ситроен берет трубку телефона:
— Сколько?..
Он увлечен чужим азартом. Он сейчас не председатель административного совета, нет, он только игрок. Сердце стучит. Из трубки идет непонятный шум, как из раковины: это шумит время. Наконец: 75! Ситроен усмехается: везет людям!.. Снова девятка…
В Париже около трех тысяч газет и журналов, посвященных бирже: «Экономическое обозрение», «За и против», «Маленький финансист», «Деньги», «Биржевой вестник», «Французский банк», «Маленькая котировка», «Тенденция», «Ведомости ценностей», «Портфель француза», «Финансовый голос», «Капитал», «Биржа и Республика», «Аргус», «Кстати», «Вверх и вниз»…
У синдиката, образованного г-ном Обером, на прессу ассигновано всего пять тысяч. Что же, придется ограничиться немногими избранными. Кампанию начинает пайщик синдиката — «Республиканский финансист». Его тотчас же поддерживают тридцать шесть газет. Остальные молчат. Они молчат, потому что все люди оптимисты, тем паче редакторы биржевых листков. Они надеются заработать своим вежливым молчанием.
Алло! Алло! В Париж приехал мистер Слоан, председатель «Дженераль моторса». Поездка мистера Слоана тесно связана с будущим заводов Ситроена.
Кстати, «Дженераль моторс» куда сильнее и проворней Форда. «Дженераль моторс» продал в течение 1928 года 1 842 443 машины, что составляет сорок два процента всей американской продукции.
Заводы Ситроена снова подверглись коренному переустройству. Они готовы для усиленной продукции. Предстоящий сезон обещает быть особенно блистательным. С января кривая заказов резко поднимается ввысь. Пятьдесят два процента всех парижских автомобилей — это «Ситроены». В Мадриде такси — «Ситроены». В Японии открыто первое отделение…
Финансовая сторона предприятия «Андре Ситроен» заслуживает всемерного доверия. За спиной Ситроена стоит, как известно, могущественный банк «Братья Лазар».
Последний год дал 24.85 дивиденда. В этом году ожидается повышение как оборота, так и дивидендов.
Газеты пишут многозначительно и поэтично. Они ссылаются на национальные интересы и на торжество организации.
Дядя пронырливого клерка, отставной швейцар, не выдержал. Он получает крохотную пенсию. Денег не хватает ни на рюмочку рома, ни на понюшку табака с мятой. Он решил немного подработать: все наживаются на этих бумагах, чем он хуже других? Он купил десять «Ситроенов». Он перестал теперь спать. По ночам, стоя возле лампы, в сотый раз перечитывает он биржевой бюллетень. «Ситроен» растет, но старика смущают непонятные слова: «Общая тенденция скорее выжидательная, вследствие отсрочки решения экспертов, а также предстоящих выборов в Англии». Старик громко и печально вздыхает: господи, при чем же здесь Англия?.. Ведь заводы Ситроена не в Лондоне, а здесь, под боком, на набережной Жавель… Что-то будет завтра с этими экспертами? Хотя бы натянуть еще по сотне на акцию, а тогда можно продать их, все-таки без акций как-то спокойней на душе!..
Господин Обер по-прежнему невозмутим. Он читает на сон Поля Валери. Потом он выпивает стакан «виши», заводит часы и погружается в сон, плотный и горячий. Ему снятся маклеры, пресс-папье, платье Люси с глубоким вырезом и яркие крикливые попугаи. Эти видения юрки и бессвязны. Надвигается ночь. Он больше ничего не видит. Но тогда неожиданно всходит огромное оскорбительное солнце. Оно из меди. Оно блестит, как кухонный таз. Оно заставляет г-на Обера раскрыть глаза. Ну да, все это очень просто: он забыл погасить лампу!.. Теперь он может спокойно спать. Но последний сон заставляет его поморщиться: солнце было из меди… Сегодня на бирже никто не хотел слышать о «Ситроене». Все помешались на «анаконде» или на «фильс-додж». Черт бы побрал это медное солнце! Оно не вовремя взошло…
