Они беседуют в «Золотой утке». Г-н Обер теперь перестал скрываться, он даже посоветовал швейцару играть на «Ситроена». Он подкрепляет дело своим авторитетом.
Подходит маклер. Г-н Обер просматривает цифры. Вытирая губы, он говорит официанту:
— Хотя у вас и утка на вывеске, но вы не умеете приготовлять руанскую утку. Заберите ее прочь…
Потом он спокойно говорит г-ну Кресильону:
— Кампания начата. «Ситроен» — шестьдесят…
В это время за похоронной подводой покорно шагает Жан Рене. Он не плачет. Только время от времени уныло сморкается. На гробу — маленький венок из бисера. Дома осталась двуспальная кровать. Вот и все. Из банка «Раймонд Барро и Кº» Рене, разумеется, выгнали. Луиза умерла. Сейчас он вернется домой одни. Что же дальше?.. В голове Рене мысли путаются, как нечесаные волосы. Это не жизнь, а колтун. Может быть, покориться?.. Церковь… Исповедь… Небо… Встреча с Луизой… Или, наконец, достать револьвер и забраться ночью в квартиру г-на Кресильона?..
Сторож, лениво зевая, открывает кладбищенские ворота.
— Направо, налево и снова налево. Шестнадцатая аллея…
Рене сморкается. Он ведь хоронит жену. Впрочем, это никого не интересует. Он даже не мелкий служащий банка. Он теперь вне биржи и вне жизни. Лучше всего — умереть. На шестнадцатой аллее еще много свободного места.
4. Шамфор этого не предвидел
Господин Обер не сразу узнал, кто его враги. Правда, «Банк Делонне» был замешан в дело, но образовал синдикат г-н Санду, хотя все и говорили, что г-на Санду нет в Париже, недели две тому назад он уехал на отдых в Биарриц. Г-н Санду работал тайно. Он проводил дни у телефона. Он выложил на прессу больше, чем г-н Обер, и вежливо молчавшие газеты теперь заговорили:
«Финансовое руководство общества „А. Ситроен“ не заслуживает доверия. Всем памятны недавние затруднения г-на Ситроена. Опасно вкладывать капиталы в дело, подверженное столь частым индивидуальным капризам».
«Специалисты утверждают, что в отношении прочности автомобили Ситроена оставляют многого желать, в то время как маленькие машины Рено и Пежо выдерживают самые трудные испытания».
«В связи с оживлением на бирже вокруг бумаг „Ситроен“ мы можем напомнить нашим читателям о скандальной хронике довильского казино. Парижский заводчик, а именно А… С…, проиграл в течение одной ночи двенадцать миллионов».
«По слухам, Форд заключил соглашение с заводами Пежо».
«Нам сообщают, что Форд начал постройку во Франции своего завода. Он предполагает снизить стоимость автомобилей, повысив в то же время заработную плату. Это, несомненно, чрезвычайно интересный опыт».
«Перед французской автомобильной промышленностью стоит грозный вопрос о насыщенности рынка и о перепроизводстве. Затруднения, испытываемые одним из наиболее крупных парижских заводов, показывают нам, что кризис близок».
Господин Санду просматривал газеты небрежно и равнодушно. Он хорошо знал, сколько кому уплачено и кто о чем будет писать. Сам он не верил ни в Форда, ни в кризис. Игру он начал, заручившись хорошими картами. Главный козырь — это болезнь г-на Фио. У г-на Фио рак печени. Консилиум профессоров определил, что он протянет неделю-две. Кроме рака печени, у г-на Фио 90 000 акций «Ситроена» и сын-оболтус, который ждет не дождется смерти своего родителя, чтобы вложить все наследство в конный завод. Он ничего не смыслит в бумагах, и признает он только одно: скачки. После смерти г-на Фио его сын тотчас же распорядится продать все биржевые бумаги. В первую очередь он продаст «Ситроены», чтобы покрыть налоги по наследству. Все это доподлинно известно г-ну Санду. Он не читает Поля Валери и не думает об афоризмах Шамфора. Он занят только своим делом. У него всюду помощники. Скоро на биржу будут выкинуты 90 000 акций. Надо все подготовить: пресса, небольшие колебания, продажа мелких партий… Тогда акции г-на Фио нанесут последний удар.
Кампания была начата удачно. Курс стал снижаться. Г-н Обер дал газетам 200 000 дополнительно. Но г-н Санду располагал куда большим капиталом. Удобный момент для повышения был упущен благодаря злосчастной меди. «Ситроен» то падал на 20, то 10 отыгрывал, но вместо резкого повышения г-н Обер видел только мелкие скачки вверх и вниз. Г-н Санду, совместно с «Банком Делонне», выкинул еще несколько тысяч бумаг. «Ситроен» понизился на 80. Г-н Кресильон начал роптать: Обер вовлек его в невыгодную сделку. Он мог бы дать деньги в Америку за хорошие проценты. Это куда вернее, да и прибыльней…
Редактор «Демократической биржи» неожиданно потребовал от г-на Обера неслыханную сумму: 50 000. Не получив этих денег, он переметнулся и начал писать о «спекулятивной игре».
Господин Обер попытался достать ссуду под акции в одном из крупных банков, но банк отказал: и здесь сказалась вездесущность г-на Санду.
Капитал синдиката иссяк. Покупки прекратились. Акции стали таять, как сахар в горячем чае. По-прежнему визжала лента. По-прежнему толпились возле ворот нетерпеливые заказчики. По-прежнему задорно свистели новенькие автомобили. Г-н Андре Ситроен обдумывал, как бы завоевать восточные рынки. Ни один из его заводов не сгорел. Но г-н Обер перестал читать Марселя Пруста. Он даже перестал завтракать в «Золотой утке»: у него пропал аппетит и его мучили жестокие мигрени. Он все еще старался, встречая людей, улыбаться, но, глядя на его измученное, злое лицо, маклеры говорили: Вы видали Обера?.. Можете спокойно играть на понижение…
Отставной швейцар, пережив одну ночь, полную кошмаров, когда он уже видел себя возле кафе с шапкой: «Подайте старому человеку на хлеб», — продал свои десять акций. Он потерял 1360 франков. Что делать! Можно не нюхать табака и пить ром только по воскресеньям!
Вдруг вся биржа дрогнула: с экспертами приключилось что-то неладное. Они не договорились. Они не могут договориться. Предстоит длительный кризис. В Нью-Йорке паника. Паника и в Париже. Все выкидывают на рынок десятки тысяч бумаг. Деньги! Только деньги! Вокруг храма стоит яростный рев:
— Даю! Даю! Даю!..
«Ситроен», ослабленный кампанией г-на Санду, сдал. Перед глазами г-на Обера мелькают цифры. Но он не может считать. Он больше ни о чем не думает. Он, наверное, зря возомнил себя опытным финансистом. Он всего-навсего неудачливый литератор с посредственной фантазией и слабыми нервами.
Под вечер г-н Обер позвал Луи:
— Вы можете сегодня пойти в кино или в театр. Вы мне больше не нужны.
Луи почтительно поблагодарил г-на Обера. В кухне он язвительно усмехнулся: плохи наши дела!.. Продулся на бирже и никого видеть не может… Продулся потому, что олух. Будь у Луи деньги, он тотчас заработал бы миллион. Надо не стихи читать, а шевелить мозгами!..
Луи пошел не в кино и не в театр, но в дансинг. Весь вечер он танцевал с двумя белошвейками, которые восторженно прижимались к его манишке. Одна даже сказала:
— Вы пахнете, наверное, самыми модными духами…
Луи снисходительно улыбнулся:
— Особая смесь по заказу. Это гораздо моднее, чем, например, Герлен…
Луи мог бы поехать с одной из них, с веселой и миловидной брюнеткой, в гостиницу. Но для этого нужны были деньги: двадцать франков — бутылка шипучего, чтобы девушка не ломалась, тридцать — комната, автомобиль, чаевые. Луи про себя выругал г-на Обера: вот таким болванам везет! Что для него сто франков?.. А Луи должен себе отказывать в самом необходимом. У него всего два галстука, и оба в полоску, а теперь носят в крапинку… Когда же он наконец разбогатеет?..
Несмотря на свои успехи, Луи вернулся домой мрачный. Сняв туфли, он прошел тихонько в столовую, чтобы взять из буфета бутылку портвейна. Он заглянул в щелку: работает ли г-н Обер? То, что он увидел, его прежде всего озадачило: г-н Обер лежал на ковре возле письменного стола. Неужели так надрызгался?..
Луи осторожно вошел в кабинет и с подобострастием начал спрашивать г-на Обера:
— Может быть, вы позволите раздеть вас?.. Не угодно ли вам стаканчик «виши»?
Господин Обер не отвечал. Продолжая все так же униженно улыбаться, Луи оглядел комнату: где бутылки?.. Он увидел на столе маленькую склянку и начатое письмо. Луи всегда грешил любопытством. Скосив глаза, он прочел: «В моей смерти прошу никого не винить. То, что останется после ликвидации обязательств, жертвую на госпиталь для кошек. К сведению г-на комиссара полиции могу добавить, что Шамфор не предвидел третьего исхода: сердце может сначала окаменеть, а потом все-таки разбиться».
Луи не стал раздумывать над значением последних слов. Он прежде всего побежал к себе и надел туфли: остаться разутым казалось ему подозрительным — хотя записка и с подписью, мало ли что придумают эти ищейки?.. Потом он вернулся в кабинет. Он посмотрел на г-на Обера с интересом и в то же время с презрением: губы слюнявые!.. Он не мог отказать себе в маленьком удовольствии: носком ботинка небрежно толкнул голову г-на Обера. Он с завистью поглядел на галстук в крапинку: пропадет! Да и все пропадет!.. Кошкам!.. Ну и подлец!.. Вздохнув, он побежал в ближайший участок.
