— Простите, не могли бы вы приносить нам каждое утро полдесятка хлебцев?
— Мог бы.
— В дом священника.
Станислаус поклонился.
— Пять поджаристых хлебцев, не очень, конечно, но все же немножко поджаристее, чем обычно. Из них два хлебца, знаете, для моего мужа, они могут быть даже еще поджаристее, чем слегка поджаристые. Вы уж сами знаете.
Станислаус не удивился этому странному заказу. У него было немало клиентов, которые ели булочное тесто глазами. Он сообщил о заказе в булочную.
— Это для пастора, — добавил он.
— Для пастора? — Хозяйка сделала смиренные глаза. Перед ней стоял ученик, этот неизвестно откуда взявшийся Станислаус, и он принес благую весть, привет с небесных высей, так сказать. — Тебе служанка передала заказ?
— Нет, пасторша. Я с ней знаком.
Глаза хозяйки с восхищением покоились на запудренных мукой ресницах Станислауса. С этим парнем божья благодать снизошла на ее дом.
Вечером хозяйка расспросила его подробнее.
— Ты давно знаком с пасторшей или как там?
— Уже довольно-таки порядочно.
— Она знает твоих родителей или как там?
— Нет, она меня знает.
Больше из Станислауса ничего не удалось вытянуть. Его занимали совсем другие мысли. Например, о девушке, которую он знаменитым письмом из Индии на веки-вечные отпугнул от себя!
Рядом с троном всевышнего сидит маленький чертик. Это придворный шут небесного владыки. Скучно создателю и вседержителю мира тысячелетие за тысячелетием сидеть и ждать, когда человечество наконец созреет.
— Поваляй дурака, нечистая сила, очень уж доняла меня скучища! — говорит господь чертенку.
Чертенок начинает чудить. Вот на вербе выросли ветки березы, вот родился теленок о двух или трех головах. Это подарок ярмарочным балаганщикам, чтоб у них было побольше дохода. Господь, владыка небесный, смотрит на маленькие чертовщинки своего придворного шута и усмехается. Самому ему, как всем мудрецам и прозорливцам, не удаются никакие шутки, но в конце концов и ему надоедает вечно выслушивать славословия сонма ангелов, поющих хвалу ему, великому изобретателю и творцу черепашьего панциря и пресс-папье. Чертенок-шут знает, какое разнообразие вносят в постылую жизнь господа всякие чертовщинки. Они пробивают брешь в законах, в которые бог-отец сам себя заковал. Люди называют чертовщинки господнего шута «случаем». Иной раз они проклинают «случай», а иногда благословляют, так уж оно водится у людей. Станислаусу, которому казалось, что тайные силы покинули его, чертенок подарил на время случай под названием «везение».
Наутро он понес хлебцы в дом пастора. Медленно, точно в церкви, шел он по благочестивой прихожей. Здесь висели кресты различных размеров. На крестах были распяты разных размеров люди. В деревенской церкви родного Вальдвизена распятый Иисус всегда настраивал Станислауса на раздумье. Здесь же Иисусы, представленные целой серией, не производили на него такого впечатления. А кроме того, в кухне визжала и лаяла собака-метелка. Она, видно, почуяла друга. Кухарка рывком открыла дверь из кухни. Красное лицо женщины блестело, как пасхальное яичко. Собака, ластясь, прыгнула на Станислауса. Из боковых дверей вышла пасторша в пеньюаре.
— С добрым утром! — сказал Станислаус.
Пасторша вынимала из пакета по одному хлебцу, обследовала его качество и пробовала большим и указательным пальцем, достаточно ли он хрустит. Два хлебца ей как будто не понравились. Это были те самые, которые предназначались для господина пастора.
— Не можете ли вы завтра принести два хлебца еще немножко поджаристее?
— Могу.
Станислаус потрепал собачонку по загривку. Открылась другая дверь. Господин пастор просунул голову в щель. Он увидел в прихожей незнакомого булочника, склонил лысую голову, поднял лысую голову, укоризненно посмотрел на жену и сказал:
— Я готовлюсь к проповеди.
Пасторская голова скрылась. Дверь хлопнула. Открылась еще одна дверь. Эта прихожая со множеством распятий походила на какой-то семейный рынок. Станислаус затрепетал. Из приоткрывшейся двери высунулась головка, обхваченная черной бархатной лентой, лентой, похожей на бархатный мост через белую канавку пробора.
— Что случилось, мама?
Ответа не потребовалось. Девушка увидела Станислауса, покраснела и скрылась в священных покоях.
Такое испытание показалось Станислаусу тяжелее мешка с мукой. Сначала он почувствовал себя грешником. Он повел игру некоторым образом с божьей дочерью, и, согласно закону божьему учителя Гербера, наказание не могло не воспоследовать. Он покусился на святую!
До вечера, однако, с ним ничего не случилось — он не отдавил себе пальцы в тестопрессовальной машине, из тестомешалки не выскочила и не сразила его электрическая молния — и он опять обрел уверенность. «Почему она святая? — спрашивал он себя. — Зачала ее пасторша от бога или от собственного мужа? Ну, видно, тут опять орудует эльф».
— Не морочь меня! — ответил ему Станислаус. — Пастор свой человек в божьем доме.
— А сам ты из ада, что ли? — спросил эльф.
— Я-то нет, а вот ты наверняка! — крикнул Станислаус.
Эльф рассмеялся, и смех его был как бурный весенний ветер.
Я не то и не другое.
Я — не небо и не ад.
Просто радуюсь я детству,
Просто юности я рад.
Эта песенка завладела Станислаусом. Он даже вскочил с постели и, напевая ее, затанцевал. Рубашка, из которой он вырос, едва прикрывала его наготу. О, какие грациозные па выделывал он своими худыми, чуть искривленными, как у всех пекарей, ногами, как красиво он скользил по полу в такт своей собственной песенке!
Когда Станислаус на следующее утро принес в пасторский дом хлебцы, бледная девушка, стоя коленями на стуле, неподвижно смотрела в окно. Станислаус, боясь помешать ее молитве, вошел на цыпочках. Но девушка не молилась. Она быстро повернулась и кивнула Станислаусу! Какой радостный испуг! Девушка улыбалась! Станислаус увидел, что у нее красивый рот; полные, влажные губы, мягко изогнутые, красные, как наперник на пуховой подушке.
— Мама, к нам пришли! — крикнула девушка.
Появилась пасторша.
— Это наш друг, — сказала она и жеманно кивнула дочери. — Друг Элиаса, Марлен. Хороший человек. Элиас знает, кто плохой, кто хороший.
Девушка кивнула. Она покраснела. Пасторша пощупала хлебцы. Только в одном она нашла недостаток. Девушка сняла с полки какие-то книги и положила их на подоконник. Станислаус смотрел на ее белые маленькие ручки. Что за ангельские пальчики! Девушка словно почувствовала, что он ошеломлен. Она опять покраснела и перенесла книги с подоконника на полку.
Весь остальной путь разносчика хлебцев Станислаус прошел, подпрыгивая по камням булыжной мостовой маленького городка и напевая незамысловатые песенки. Хлебцы в корзине подпрыгивали вместе с ним, они радовались, что могут повеселиться, прежде чем их съедят. Девушка с бархатной лентой в волосах поздоровалась с ним! Великий разговор начался…
Каждое утро, просыпаясь от пронзительного звона будильника, Станислаус первым делом прощупывал наступающий день в поисках маленьких радостей, которые он несет с собой. Маленькие радости грядущего дня облегчали ему вставание, они были, как кусочки шпига в жидком картофельном пюре. Их власть над Станислаусом была больше, чем власть обязанностей, приказов и окриков. А с того самого утра, когда пасторская дочь поздоровалась с ним, маленькие радости были всегда у него в запасе.
Две недели он встречался с бледной девушкой в прихожей с распятиями. Две недели девушка днем проходила по улице садов, и сердце пекарского ученика прыгало от счастья. Затеплившаяся любовь росла, но кроме как робким утренним приветствием они еще ни словом не обменялись, и только взгляды их, тяжелые, как несущие мед пчелы, так и жужжали, перелетая от одного к другому.
Хозяин и хозяйка обращались со Станислаусом бережно, как с ангелом-хранителем дома. У каждого хозяина булочной был свой круг постоянных покупателей. У одного — трактирщики; такому хозяину для поддержания связей приходилось пить пива гораздо больше, чем ему хотелось. У другого булочника — мясники. Такой хозяин волей-неволей кормил своих учеников колбасой более щедро, чем считал нужным. Хозяин Станислауса делал ставку на покупателей из набожных. Хозяйка не упускала случая обратить внимание случайных покупателей на тот факт, что отныне господин пастор находится в числе ее постоянных покупателей. Время от времени она кричала из булочной в пекарню:
— Эй, хлебцы для пастора уже отложили?
Станислаус был тем посланным господом учеником, который установил эту деловую связь.
