— Ты сыт, паренек, или, может быть, хочешь еще бутерброд с колбаской?
— Я сыт.
— Сегодняшние хлебцы понравились пасторше?
— Понравились.
— А пасторша, когда ты приходишь, уже на ногах или еще изволит почивать?
— Она изволит уже встать и прощупывает все хлебцы.
— А что, в пасторском доме все очень благочестиво?
— Довольно-таки благочестиво.
Благосклонный взгляд хозяйки покоится на обсыпанных мукой ушах Станислауса. Вот такой паренек запросто ходит в пасторский дом!
— Помолимся! — приказывает она.
Обе служанки молитвенно складывают руки. Хозяйка бдительно следит за тем, чтобы и три ученика не плутовали и сделали то же самое. Каждый уставился себе в пуп. Хозяйка бормочет молитву. Ужин закончен.
— О чем ты думаешь, когда она молится? — спрашивает Август Балько, старший ученик, своего товарища Отто Прапе.
— Я думаю о том, как это в кино делают, когда показывают поезд, который сходит с рельсов, и на самом ли деле он давит при этом двух-трех человек.
— А я думаю, есть ли у господа бога контрольная касса или контора, где записывают все наши молитвы.
Станислауса о таких вещах не спрашивали. Он слыл религиозным. Он читал всякие книги и был не совсем нормальный.
И верно, об эту пору Станислаус был не совсем нормальный. Он горел. Когда он спал, в нем будто тлел огарок с маленьким фитильком. Но порывом ветра в виде приснившегося сна огонек раздувался в пожар и потом весь день полыхал в нем, точно пламя в хлебопекарной печи.
Он неоднократно пытался заставить свою бледнолицую святую заговорить с ним, когда та проходила днем по улице садов.
«Заговори со мной, я умираю от жажды поговорить с тобой, заговори, заговори!»
Девушка огибала кусты дикой сирени. Она шла вниз по улице. Станислаус снимал свой пекарский колпак и кланялся.
«Заговори со мной, я жажду, заговори, заговори!»
Девушка молча кивала, обращая к Станислаусу ангельский, кроткий взгляд своих синих глаз, и великая встреча становилась прошлым.
В маленькой брошюрке о гипнозе было сказано, как добиться контакта с тем, кого хочешь привлечь к себе. Надо лечь на луг, залитый солнцем, ни о чем не думать, обручиться с бесконечностью и сбросить с себя материальную оболочку, как старый башмак. Астральное твое тело должно из тебя изойти и поплыть в эфир; его надо направить на то лицо, которое хочешь привлечь к себе.
За неимением луга, залитого солнцем, Станислаус забрался на чердак, где хранилась мука, лег на мешки с мукой, причем не на те, что с простой ржаной, а на те, что с пшеничной и очень тонкого помола, знаменитой марки «цветочная». На этом мучном лугу Станислаус изо всех сил бился над разлучением своих двух тел. Он старался ни о чем не думать. Это было не так просто. Он, например, никак не мог отделаться от мысли, что вот он здесь лежит, а в топке полно золы. Он пошел, выгреб золу и опять лег и стал биться над разлучением своих тел. Вдруг он почувствовал, что нижняя часть его тела выскальзывает из штанов. Оказалось, что у него лопнули подтяжки. Он связал концы веревочкой, оторванной от завязки мешка. Земное тело было упорным привеском. Наконец-то путем суровой собранности всех своих тайных сил ему удалось заставить себя, не вскакивая более, лежать на мешках с мукой. И вдруг он увидел, что его астральное тело парит над печной трубой пекарни. Вот из трубы вырвался клуб сажи и замарал его астральное тело. Оно понеслось к реке и там обмылось. К сожалению, в астральных кущах не водится мыло. Станислаус погнал свое недомытое астральное тело дальше и втолкнул его в пасторский дом. Девушка сидела в прихожей и листала книгу. Некоторое время Станислаус с высоты распятия смотрел на нее, потом спустился и положил руку на узкое девичье плечо. Девушка подняла на него глаза.
— Исполни свой долг! — попросило астральное тело Станислауса.
Девушка тотчас же поняла, что он хочет. Она обхватила его шею руками и поцеловала его. Станислаус помнил, как его целовала мать. Помнил он, хотя и гораздо слабее, поцелуи сестер. Поцелуи бледной пасторской дочки были сладостней, гораздо сладостней.
Станислаус очнулся от грохота в пекарне. На чердаке было темно; земное тело сыграло с ним очередную шутку: его обманул самый обыкновенный мальчишеский сон пекарского ученика. Он помчался в пекарню и голыми руками стал мять кислое тесто. Кондитерский князь насаживал на свадебный торт красные розы из сливочного крема и при этом насвистывал: «Бананы, бананы, подавай бананы ей, не иначе как ба-на-ны…»
Станислаус решил сделать попытку добиться счастья, как его добиваются простые смертные. На следующее утро он пришел в пасторскую прихожую. Девушка ждала. Они обменялись своим обычным приветствием. Станислаус был обессилен множеством желаний и надежд. Его отчаяние походило на мужество.
— Вы все читаете и читаете. С каждым днем становитесь все умнее и умнее, а наш брат все глупеет да глупеет, — сказал Станислаус.
Молчание. Воробьи шуршат в виноградной лозе под окном. Стенные часы с кукушкой, висящие рядом с одним из распятых, тикают.
— А вы разве не читаете книг? — спросила девушка.
Большой разговор начался.
— Да, когда я их нахожу, я читаю, — ответил он.
— Находите? А где вы их находите?
— Однажды я нашел книгу на чердаке. Это тайная книга, о ней нельзя говорить.
Девушка была потрясена.
— Вы полезли на крышу, чтобы найти тайную книгу?
— У меня было дело на крыше.
— А крыша эта высокая? Как церковная?
— Скорее как крыша индийского храма.
Девушка замолчала. Она, вероятно, еще никогда не видела индийского храма. И Станислаус никогда не видел храма. Надо скорее засыпать свою тщеславную ложь, как кошка засыпает свое дерьмо.
— Я уже давно никаких книг не находил.
Девушка соскользнула с подоконника. Она протянула Станислаусу книжку в черном переплете. Рука беленькой святой коснулась его большого пальца. И вот обожаемое существо стоит рядом. Его обдало благоуханием дикой розы; благоуханное дуновение, какое иногда приносит с полей летний ветер. Станислаус неловко пожал девушке руку.
— Спасибо!
— Не за что! — Она присела в легком реверансе.
Вошла кухарка и перещупала все хлебцы. Никаких недостатков не нашла.
— Моей маме немного нездоровится, — объяснила девушка.
Станислаус бережно положил книжку в корзину с хлебцами и сказал сочувственно:
— Да, да, люди подвержены болезням. Сейчас многие болеют корью.
Девушка рассмеялась. Кухарка рассмеялась. Не мог же Станислаус сохранять серьезность. Рассмеялся и он.
— Ха-ха-ха, я был похож на пегую лошадь, когда болел корью.
На улице Станислаус вспомнил о белой руке девушки. Однажды, еще дома, он вынул из гнезда птенца ласточки. Он был такой же мягкий и такой же теплый, как эти девичьи пальчики. Ему казалось, что его рука еще чуть-чуть пахнет дикой розой. На ладони еще сохранилось благоухание обожаемого существа.
Станислаусу оказана великая милость. В восторге спустился он в угольную яму под печью, пора было растапливать. Он не заметил, что хозяин уставился в яму.
— Ты что, правую руку на текущий счет положил? Господь бог все видит!
Станислаус испуганно вздрогнул. Он погрузил правую руку, которая пахла дикой розой, в кучу угля, а левой провел по глазам, словно снимая с них паутину. В яме стоял чумазый Станислаус.
18
Станислаус становится набожным, и ему является ангел.
Шли недели и месяцы. Горы муки навозили на двор пекарни возчики с мельницы. Множество бочек воды было вылито в муку и смешано с нею. Горы угля сгорели в топке печи. Горы готовых булочных изделий разнесли по домам покупателей ученики. И новый постоянный покупатель, господин пастор, поглотил уже едва ли не полную тележку поджаристых хлебцев. А Станислаус успел за это время начинять свою голову премудростью, если не тележки, то по крайней мере большой охапки книжек из пасторского дома. То были всё благочестивые книги. Читая их, человек прямо-таки слышал шуршание ангельских крыльев. Была, например, там книга о детстве Иисуса. Станислаус читал ее с увлечением. В школьной библии ничего похожего нельзя было прочесть. Иисус, оказывается, уже в детстве был, как говорится, смышленым мальчонкой. Вот, например, известная история с садом бедной женщины. Это был тощий, скудный сад. Он мало плодоносил, а виноградные лозы даже не зацветали. Все это переменилось с того дня, как в саду бедной женщины играл маленький Иисус. Женщина прогнала его из сада. Могла ли она знать, что перед ней сын святого духа собственной персоной, мессия и всякое тому подобное.
Фантазия Станислауса получила пищу.
— Убирайся вон из моего сада, озорник, ты растопчешь грядки с редиской!
