Мы ехали минут двадцать и на верхушке холма свернули на ухабистую дорогу, ведущую в буковый лес. Деревья стояли вокруг высокие, прямые, с густыми кронами, и, когда Поллок заглушил мотор, я открыл свое окно и стал слушать, как ветер шелестит усталыми листьями. Птицы свистели и трещали на разные лады, на несколько секунд вдруг замолкли, но потом запели с новой силой. Я чувствовал на себе их взгляды — внимательные взгляды черных бусинок-глаз, их склоненные набок головки были обращены в нашу сторону. Может быть, они думали, что я дам им зернышек или раскрошу для них горбушку хлеба? Нет, скорее всего они вообще ни о чем таком не думали. Я читал, что у средней птички мозг размером с горошину, так что чем она вообще может думать? Наверное, правы ученые: птицы действуют в основном так, как им подсказывает инстинкт. Я чуть было не спросил Поллока, знает ли он, как работает птичий мозг, но тут Смит повернулся ко мне и сказал:
— Итак, Эллиот.
— Что?
— Я работаю в Бристоле.
— Правда? — спросил я. Я был в Бристоле несколько раз. Я даже проехал по их подвесному мосту и посмотрел вниз на реку. А еще успел побродить по берегу реки и все удивлялся, зачем местные бросают мусор в кусты.
— Да, я работаю в отделении, которое занимается борьбой с коррупцией. Коррупцией в полиции. Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Я же не идиот, — сказал я.
— Конечно нет.
— Вы проверяете Диккенса.
— Точно так.
— Он что, плохой полицейский?
Лицо Смита не изменилось, и я взглянул на него более внимательно. У него был нос, рот и глаза, как у всех людей, но само лицо казалось удивительно пустым. Лишенным черт, совершенно неприметным. Оно напоминало стену, за которой ничего нет. Ни садика, ни моря, ни дороги, ни людей. Представляете? Наверное, такое лицо идеально для работы секретного агента.
— Вот именно, — сказал Смит. — Он очень плохой полицейский. Он уже достаточно долго действует нам на нервы, поэтому пришло время с ним покончить.
— А почему вы раньше не могли с ним покончить?
— Ты задаешь слишком много вопросов, Эллиот.
— Правда?
— Да, а тебе стоило бы подумать о том, как говорить меньше, а делать больше.
— Может быть, я могу сказать то же самое о вас, — пробормотал я, и на мгновение выражение лица Смита все же изменилось. Углы рта раздраженно дернулись, он пару раз мигнул. Но пустота тут же вернулась обратно, шлепнулась ему прямо на лоб. Он поцокал языком.
— Ничего ты такого не скажешь. — сказал он.
— Оʼкей, — сказал я. Чего спорить? Их все равно не переспоришь. — Так чего вы от меня хотите?
— Правды. С самого начала.
— Но я же все уже рассказал Поллоку. Он все знает.
— А он говорит, что каждый раз твой рассказ немного меняется. Поэтому я прошу тебя не торопиться, все обдумать и подробно описать, что произошло.
— Ладно, — сказал я и в третий раз начал рассказывать все с самого начала. Про Спайка. Про нашу встречу в «Глобусе». Как я слушал рассказ Спайка про чувака в лесу. Как потом мы со Спайком поехали в лес и нашли парник. Как мы прятались в кустах, как увидели тех мужчин, Диккенса и второго. Как потом я зашел к Спайку и увидел у него в гараже сохнущую дурь. И так далее: как я нашел повешенного, и как сгорел дом Спайка, и как лысый чувак бросил спичку. Я сказал, что спрятал фургон и дурь в надежном месте.
— И где же ты их спрятал?
— В надежном месте, — повторил я.
— И насколько надежно твое «место»?
— Вполне надежно.
— Скажи нам, где ты их спрятал.
— Не скажу.
— Лучше скажи, Эллиот. Правда, лучше будет, если ты скажешь.
Я потряс головой.
— Эллиот!
— Чего?
— Когда я тебя прошу о чем-то, я ведь не шучу. Если мы собираемся тебе помочь, ты должен помочь нам.
— А мне казалось, что все наоборот — это я вам помогаю.
— В этом деле мы помогаем друг другу, Эллиот.
— Хорошо, — сказал я.
Мы замолчали, а потом Смит сказал:
— Мы с сержантом Поллоком немного прогуляемся. Далеко мы не уйдем, и машина будет у нас все время на виду, так что давай без глупостей.
— Без каких таких глупостей?
— Не вздумай бежать.
— А зачем мне бежать, скажите на милость?
— Совершенно незачем. Но если такая мысль промелькнет у тебя, знай, что это ни к чему не приведет. Ты это знаешь, правда?
— Вы что, думаете, мне хочется идти обратно в Веллингтон пешком?
— Нет.
— Не волнуйтесь, я вас тут подожду.
— Вот и славно, — сказал Смит и выбрался из машины.
Далеко они не ушли. Я смотрел, как они ходили кругами по поляне, слышал, как хрустели сучки под их ногами, слушал их голоса — низкие, отрывистые звуки смешивались с шорохом листьев, с птичьей перекличкой. Я сидел очень тихо. Постепенно в ушах у меня начал нарастать неприятный шум. Я хотел развлечь себя таблицей умножения, но мне это скоро наскучило, так что я начал размышлять, чем займусь, когда все кончится. Наверное, надо будет поехать в отпуск. Да, свалить на пару недель куда-нибудь, где меня никто не знает. Туда, где я могу носить шорты, сандалии и пить вино, не напиваясь. В какое-нибудь тихое место, где я сяду у стены и научусь играть… на гитаре… или на флейте… Я перебирал в голове места, куда хотел бы поехать, — Италия, Испания, Греция, Турция, — но тут вернулись Поллок со Смитом.
— Эллиот, — сказал мне Поллок, — мы тут все обсудили и решили, что тебе можно доверять.
— Ах вот как? — саркастически фыркнул я.
— Да.
— А могу ли я доверять вам?
— Почему ты спрашиваешь?
— Ну, если один из вас продался бандитам, может быть, и остальные тоже?
— Что же, хороший вопрос. Я не могу на него ответить.
— Ну а я могу, — заявил Смит. — Не все копы продажные. Многие верят в победу добра над злом. В порядочность. В то, что они служат обществу. Защищают мир от всяких гадов. И они знают, что, если забудут об этом, всем нам придет конец. Можно тогда на все забить, идти домой и ждать, когда над миром вырастет гриб.
— Какой еще гриб? — спросил я озадаченно.
— Тот самый, — сказал Смит. — С черепом и костями! — Он откинулся на спинку сиденья, сложил руки на коленях и скомандовал: — Поехали!
Поллок завел двигатель.
— Сейчас мы отвезем тебя назад в «Дельфин», — сообщил он мне, — но, когда придет пора, мы попросим тебя выполнить для нас одно задание. Оно может быть немного опасным, но, думаю, ты с ним справишься.
— Опасным? Очень?
— Скажем так… — Поллок помедлил, выводя машину на ухабистый проселок, который вел к асфальтовой дороге, — мы сделаем все, чтобы оно не стало слишком опасным.
— И на том спасибо, — сказал я.
— Да, возможно, мы даже заплатим тебе за помощь. Немного, конечно, то, что сможем списать из мелкой наличности…
— Заплатите мне?
— А почему нет?
— А что со Спайком?
— А что с ним?
— Он вам понадобится?
— Зачем?
— Ну как зачем? Помочь…
— Знаешь, если то, что ты о нем рассказывал, правда, он не кажется нам особо надежным парнем. Правильно я говорю?
— Наверное, да.
— Не тот человек, к которому можно обратиться в трудную минуту.
— Ну не знаю…
— Забудь о нем, — отрезал Смит. — Мы его в дело не берем. Пусть поварится немного в собственном соку.
Мне не понравилась мысль о том, что Спайк должен вариться в чьем бы то ни было соку — на матрасе в чужом доме, без работы, без денег, запуганный до коликов, ругающий себя на чем свет стоит за собственную глупость, — но я что я мог поделать? Ничего, да и ему по большому счету ничего не оставалось, как ждать и надеяться на чужую помощь, поэтому я сказал: «ладно», и когда мы наконец одолели ухабистый проселок, то Поллок свернул на подымающуюся на холм веллингтонскую дорогу.
Возле бара Смит сказал:
— Спасибо, Эллиот, ты нам очень помог. Мы много лет пытались прищучить Диккенса за задницу, но без тебя нам было не за что ухватиться. И не волнуйся, мы тебя в обиду не дадим.
— Вот за это отдельное спасибо, сэр, — сказал я.
— Не за что.
— Я не хотел вас обидеть.
— Да я знаю.
— Когда мне вам позвонить?
— Дай нам пару дней.
— Ладно.
— Будь осторожен, Эллиот.
— Постараюсь.
Он перегнулся через меня, открыл дверь и сказал:
— Можешь идти.
— Спасибо. — Я вылез из машины и пошел искать свой байк.
Старая церковь в Столи высится посреди полей, как ковчег среди зеленых волн бескрайнего моря — одинокая капля теплого серого камня, приют для странников, жаждущих помощи и утешения. Мне нравилось это место, тихое, умиротворенное, сюда нас приводили на уроках истории, и учительница рассказывала про норманнских завоевателей и про человека по имени Генри Хоу. Он был богатым и влиятельным прихожанином и жертвовал нашему приходу много денег, так что после его смерти на одной из дверей в церковь выгравировали надпись: «Молитесь за душу его». Мне было тогда лет девять или десять, я прекрасно помню тот день: стоял пригожий весенний денек, на могилах цвели лютики, а Спайк дурачился и не желал слушать рассказ учительницы. Хотя я и сам всегда не прочь был подурачиться, в тот день я слушал ее очень внимательно, мечтая о том, как хорошо было бы родиться во времена сэра Френсиса Дрейка. Я бы сражался вместе с ним против Испанской Армады, грабил испанские корабли, а потом мы стояли бы рядом на приеме у самой английской королевы, и он положил бы мне руку на плечо и рассказал всем, какой я храбрец.
