— А я чувствую запах сада.
— И я.
Я снова закрыл глаза.
— И еще я вижу море.
— И я тоже.
Не знаю, как другими словами описать то, что я чувствовал в тот вечер, но точно знаю одно: никогда раньше я не испытывал ничего подобного. Ни с другими подружками, ни с кем. Может быть, мое состояние передалось Сэм, а ее состояние передалось мне и заставило меня видеть окружающие вещи совершенно в другом свете, но мир вокруг наполнился видениями. То мне мерещилось чистенькое кафе на улице, полной народа, то дрейфующий в океане плот, то деревянная скамья в тихом уголке парка. И когда Сэм спросила: «Можно, я останусь?» — это был единственный оставшийся вопрос, а ответ себя ждать не заставил.
Я поставил низкий столик между двумя топчанами, положил подушки, закрепил конструкцию простыней, и у нас получилась удобная двуспальная кровать. Сэм попросила чего-нибудь поесть. Я дал ей печенье, и она съела его, глядя мне прямо в глаза, медленно, подставляя руку под сыплющиеся на пол крошки. Она протянула мне полную крошек ладонь, и я ссыпал крошки себе в рот. Мы умылись. Я нашел чистое полотенце, дал ей зубную щетку и стакан воды. Мы постояли друг напротив друга, чувствуя, как земля притягивает нас к себе. Мы стояли лицом к лицу, и я протянул руку, чтобы дотронуться до ее лица. Все стало просто.
Она легла первая. Когда я пришел с улицы, она лежала на животе, подперев кулачками голову, и смотрела в окно на поля, луну и хоровод звезд. Вдали среди полей двигались тени — нервное овечье стадо. Еще дальше светилась башня церкви в Столи. В трейлере пахло чем-то новым, незнакомым. Словно бы примулой и полиролью… Сэм закрылась до пояса простыней. В лунном свете ее спина сияла белизной. Газовая лампа подмигивала, то вспыхивая, то затухая опять. Я лег рядом с Сэм. Она повернулась ко мне и положила руку на плечо, пальцем рисуя невидимые круги.
— По-моему, это лучший вид с лучшей из кроватей.
— Мне тоже так кажется.
— Ты можешь сделать его еще лучше…
— А ты можешь сделать меня лучше.
Утром Сэм помогла мне согнать стадо с пастбища. День начинался ясный, солнечный и жаркий, дождя не предвиделось, только зной. Мы дошли до нижнего поля, и, пока Сэм уговаривала отставших коров пойти с нами домой, я подошел к кромке леса и поглядел туда, где недавно видел повешенного. Лес не подал мне никакого знака, никакой подсказки, тихий и темный.
По дороге назад Сэм открыла ворота стаду, потом закрыла, продолжая что-то ласково говорить коровам, пока они проходили мимо. Я прислонился к воротам, наблюдая за моей девушкой. Мне нравились ее тяжелые каштановые локоны — они так мягко ложились ей на щеки, нравилось, как она тянулась и гладила животных по бокам, нравился звук ее тихого голоса, ее спина, сужающаяся к талии, ее глубокие карие глаза. Я вспомнил, что когда впервые увидел эти глаза, то подумал, что они похожи на созревшие каштаны, выглядывающие из осенней кожуры, этакие осенние жемчужины.
Когда все коровы собрались во дворе, она прислонилась к стенке доильни, а я приступил к дойке. Теперь уже Сэм наблюдала за моей работой, задавая мне бесчисленные вопросы: «Это для чего?», «А зачем ты так сделал?», «А коровам это нравится?». Она налила молока коту, помогла мне вымыть пол и убрать навоз, и мы пошли завтракать.
Когда мы ели, в дверь постучал мистер Эванс. Из-под мышки у него торчало ружье. Он кивнул в сторону изгороди и сказал:
— Когда закончите здесь, начинай красить коровник. В сарае найдешь побелку.
Позади меня в дверях появилась Сэм с тостом в одной руке и чашкой чая в другой. Мистер Эванс улыбнулся ей, немного закраснелся и сказал:
— Доброе вам утречко, мисс.
— Доброе утро, мистер Эванс.
— Как спалось?
— Отлично, спасибо.
Он взглянул на меня, вытащил ружье из-под мышки и махнул в сторону поля.
— Схожу посмотрю, что у нас делается в дальней роще. Эти кролики… занимаются тем, чем они обычно занимаются. — Он заговорщически подмигнул мне. — Причем слишком уж часто.
— Хорошее ружье, — заметил я.
— Не ружье, а винтовка, — сказал мистер Эванс. — Двадцать второй калибр. Отлично сбалансированная и мне по руке, ложится как влитая… — он протянул ее мне, — вот попробуй.
Я принял винтовку из его рук — да, она оказалась совсем легкой. Сложно представить себе, что из такого оружия можно убить человека. Я приложил винтовку к плечу и прицелился в изгородь.
— Осторожнее, — сказал мистер Эванс, — мы ведь не хотим неприятностей.
Я опустил винтовку и передал ему.
— Точно, — сказал я, — совсем не хотим.
Он снова сунул ее под мышку и отправился на свою охоту.
Когда мистер Эванс скрылся из виду, Сэм тихо сказала:
— Знаешь, я не люблю ружья.
— Я тоже, — сказал я, — уж слишком часто они стреляют, когда не надо.
И мы отправились обратно в трейлер, быстренько разделись и забрались под простыни.
Через пару часов я отвез Сэм в Ашбритл. Она слезла с мотоцикла, обняла меня, а я поцеловал ее очень крепко и сказал:
— Ты мне очень нравишься.
— Неужели больше, чем печенье?
— Гораздо больше.
— Я рада, — сказала она и подула мне в ухо.
— Увидимся завтра?
— Давай.
Я посмотрел, как она заходит в дом, а потом на холостом ходу спустился вниз с холма, докатившись прямо до дверей нашего дома. Мама была на кухне, слушала радио и пекла пирог. Когда я появился в дверях, она всплеснула руками и воскликнула:
— Малыш!
— Привет, ты чего?
— Я очень волновалась.
— Мама…
— Я услышала про пожар у Спайка…
— Да. Это просто кошмар…
— Как это произошло? С ним-то все в порядке?
— Не знаю, что произошло, — сказал я, — но бедный Спайк потерял абсолютно все. Не то чтобы у него изначально много было… Он сейчас живет у друга в Уиви.
— Он может пока пожить у нас.
— Нет, мама, поверь, этого тебе не нужно.
— Почему нет?
— Говорю тебе, не нужно.
Мама открыла духовку, вытащила пирог, потыкала его ножом, сунула обратно и вытерла руки о передник.
— Он что, попал в переделку?
— Да, мама.
— Ты расскажешь мне об этом?
— Просто он вел себя как идиот.
— Ну, это меня как раз не удивляет.
— Конечно нет. Но все-таки он мой друг.
Она потрепала меня по руке.
— Тут ты весь в отца, — сказала она.
Мамина рука была теплая и пахла сдобой.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты верный. Не бросаешь друзей в беде.
— Мам, а как еще можно поступить?
На свете ничего не сравнится с запахом пекущихся пирогов. Он такой уютный и трогательный, в нем столько воспоминаний и надежды. Я болтал с мамой, пока пирог не испекся. Конечно, она говорила, что он должен остыть еще пару часов, но я все-таки уговорил ее отрезать мне кусочек. Мама заварила чай, мы сели за стол, и она сказала:
— А разве больше ты ничего не хочешь мне сказать?
— Да, хочу. Я встретил девушку.
— Мы ее знаем?
— Она живет в коттедже «Милтон». На Памп-корт. Ее зовут Сэм. Она работает в Бамптоне…
— Это что, одна из тех хиппи?
— Некоторые их так называют.
— Например, ты, да и Спайк тоже.
— Да, — поправил я, — только они не просто хиппи.
— Не сомневаюсь. По мне, так очень симпатичные ребята. Мальчики всегда здороваются со мной. К тому же они все работают.
— Да. Просто они хотят жить собственной жизнью. Как все мы. Они никому не желают зла.
— Не сомневаюсь. А она хорошая девушка?
— О, мама, чудесная!
— Что же, я рада за тебя. А когда ты говоришь, что «встретил» ее, это значит, что ты за ней ухаживаешь?
Пирог был еще теплый и внутри весь пропитан малиновым джемом.
— Мы только пару раз встречались, но, наверное, можно сказать, что ухаживаю.
Мама взяла мою левую руку, приложила к сердцу, закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Когда она выдохнула, я почувствовал слабое покалывание под кожей и звон в ушах.
— Что ж, кто знает, возможно, именно она принесет тебе счастье.
— Я тоже надеюсь на это.
— Только не забывай про знаки.
— Мама, мне иногда кажется…
— Что?
— Ну, Спайк говорит, что все это ерунда. Он говорит, что надо жить реальной жизнью и не думать о глупостях.
— Что же, немного такой «ерунды» твоему Спайку сейчас совсем не помешало бы… Но речь не о нем. Что касается тебя, Малыш, ты имеешь право на сомнение. Сомнение на самом деле очень полезно. Но поверь мне, очень скоро ты поймешь, о чем я говорю. Может быть, раньше, чем ты думаешь…
Я решил не спорить с ней, потому что уж слишком серьезно она об этом говорила, и сказал:
— Поживем — увидим, — и отобрал у нее свою руку.
Послышался легкий щелчок, как щелканье клювом маленькой птички. Мама улыбнулась и сказала:
— Уж если твой отец понимает знаки, так ты и подавно сможешь.
