— Поживем — увидим, — и отобрал у нее свою руку.
Послышался легкий щелчок, как щелканье клювом маленькой птички. Мама улыбнулась и сказала:
— Уж если твой отец понимает знаки, так ты и подавно сможешь.
Я засмеялся, доел пирог и сказал:
— Ну, мне пора возвращаться назад на ферму.
— Конечно, сынок.
— А то мистер Эванс забеспокоится, куда я подевался.
Я поставил кружку и блюдце в раковину и чмокнул в лоб маму.
— Поезжай осторожнее, — сказала она.
— Я всегда осторожен.
— Нет, не всегда.
— Хорошо!
Я вышел из задней двери, обогнул дом, сел на «хонду», с ходу завел мотор и погнал через деревню в сторону фермы. Там я нашел канистру креозота и занялся покраской забора.
Мне нравилось красить — простая, приятная работа. Я красил минут десять, когда послышался первый выстрел. Ага, мистер Эванс подстрелил кролика. Я пробормотал себе под нос «первый готов» и продолжал водить кистью по доскам забора в ожидании следующего. «Вот и второй готов». Я докрасил забор, закрыл канистру крышкой и отнес ее назад в сарай, а потом отправился в коровник, чтобы приготовиться к вечерней дойке.
Сквозь едкий запах креозота в жаркий воздух просачивались другие запахи — Сэм, мама, сено, малиновый пирог… Не так ли и должна протекать жизнь — в тишине и покое, чтобы наши ощущения могли переговариваться друг с другом? Но жизнь протекала не так, как должна была или как мне бы хотелось. Пока я разбирался с клубком запахов, она переменилась. Ее переменил звук незнакомого мне мотора. Я подошел к окну и осторожно выглянул наружу. Во двор въезжал белый пикап; он остановился, немного не доехав до хозяйского дома. Кровь моя, как это всегда случается со мной при испуге, не застыла в жилах, а, наоборот, словно бы наполнила их с новой силой и потекла по ним как-то иначе, более осмысленно. В машине сидели двое. Водителя я не знал, а вот пассажира узнал сразу же. Лысый, с бледно-голубыми глазами и блестящим от пота круглым злым лицом. Он поднял руки и потер глянцевые щеки — на солнце блеснули серебряные часы. Он повернул голову, что-то сказал водителю, и тот вышел из машины и медленно направился в сторону моего трейлера. Он постучал в дверь, подождал минуту, затем резко пнул ее ногой. Дверь дернулась, но не поддалась. Тогда водиле пришло в голову, что можно повернуть ручку, и тут дверь распахнулась. Водила зашел внутрь, несколько минут гремел там чем-то, а затем вышел наружу, подошел к машине и что-то негромко сказал Диккенсу. Диккенс тоже вылез из машины, посмотрел на носки своих туфель и сплюнул. Я увидел, как губы его сложились в слова «Твою мать!». Он махнул рукой сначала в одну сторону, потом в другую, и водитель послушно пошел сначала в одну сторону, а затем обратно. Я отступил от окна, опустился на четвереньки, отполз к задней двери доильни и вышел наружу. На цыпочках пересек задний двор и шагнул в старый, полусгнивший сарай, где мистер Эванс держал кое-какой инструмент, мотки веревки, банки с краской и разный давно забытый хлам. Я взял крюк на длинном черенке — мы им пользовались, когда подстригали изгороди, — и залез по приставной лестнице на чердак. Здесь было душно и валялись растрепанные валки соломы. Доски пола давно прогнили, но ни дыр, ни торчащих гвоздей не было видно из-за разбросанной на полу соломы. Я спрятался у стены за валками. Отсюда было хорошо видно двор, заднюю часть дома и ближайшие поля. Я лег на бок, положил крюк рядом с собой и застыл.
Мне не пришлось долго ждать. Сначала водила появился во дворе как раз под моим окном. Он продвигался осторожно, на полусогнутых ногах, озираясь по сторонам, как будто готовился к прыжку, а глаза его так и стреляли туда-сюда. Невзрачный такой человечек, ничем не примечательный. Такого не заметишь, даже если он сядет рядом с тобой в автобусе. В руке он держал увесистую палку. Он тихо приоткрыл дверь в коровник и вошел внутрь, вышел с другой стороны и направился к моему сараю. Он просунул голову внутрь, но в этот момент во дворе появился Диккенс и рявкнул:
— Ну что, нашел его?
— Пока нет.
— Продолжай искать.
— Слушаюсь, сэр.
Водитель вошел в сарай и начал тыкаться во все углы, послышался грохот и злобная ругань — видимо, зацепился за что-то. Тень его упала на ступени лестницы, и я замер. Он начал подниматься наверх. Ступени протестующе скрипели, а потом его голова показалась над полом чердака, и я услышал его дыхание. Медленное, тяжелое, как ветер, что проносится по лощине. Как сопение быка. Или посапывание курицы, когда она устраивается на насесте. Я превратился в камень. Он вдруг тоже замер. Хриплые вздохи прекратились: он явно что-то почувствовал. Прошло секунд десять, потом двадцать, и водила поставил на пол одну ногу. Потом другую. Он шагнул в мою сторону, остановился, сделал еще один шаг. До меня донесся его запах — он пах пивом и гамбургерами. Он начал шарить своей палкой в кипах соломы, раскидывать их по полу. Оглушительно чихнул. Сделал еще один шаг и замер, прислушиваясь. В сарае повисла угрожающая тишина. И тут ее разорвал треск, прогнившая доска под ногой водилы проломилась, и его нога повисла в воздухе. Не успев найти опору, он полетел вниз с воплем «Бля!..», судорожно пытаясь за что-нибудь уцепиться. Не знаю, что именно он хотел схватить, но это не имело значения. Я не видел его, но мог хорошо представить себе, как выглядела эта картина: одна нога висит в воздухе, вторая под нелепым углом торчит то ли вбок, то ли вперед, пальцы судорожно хватаются за шершавые, занозистые доски. Водила опять выругался и постарался опереться на другую ногу, но тут под его локтем проломилась еще одна доска. Тут я осторожно приблизился и занес над ним мой крюк, глядя сверху вниз. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, в чем дело. Сначала он увидел мои ботинки, потом перевел взгляд наверх. Он так и висел в своей нелепой позе — левая нога в дыре, правая рука до плеча ушла под пол. Изъеденные древесным червем и гнилью доски прогибались у него под грудью, а потом послышался еще более сильный треск — пол так и заходил ходуном. Водила открыл рот, протянул ко мне свободную руку и прохрипел:
— Помоги!.. — То ли просьба, то ли приказ, но я не двинулся с места.
— А зачем? — спросил я.
— Да я… — успел сказать он.
Но в этот момент пол окончательно провалился, и он рухнул вниз с двадцатифутовой высоты.
Я отскочил, успев заметить, как он выпучил глаза и задрыгал ногами. Затем он исчез из виду, и снизу послышался страшный грохот и вопль боли. Я прыгнул на лестницу, кубарем скатился вниз и наклонился над ним. Он был без сознания. Из бедра у него торчали навозные вилы, на лбу расплывалось багровое пятно. Я вышел из сарая, пересек двор и нырнул в коровник. Как раз вовремя — буквально через секунду я услышал топот сапог. Я прильнул глазом к щелястой двери и увидел, как Диккенс промчался к сараю, заглянул внутрь и гавкнул:
— Эй, ты здесь?
Ответа не последовало.
— Ты здесь, спрашиваю?
Ничего. Он вошел внутрь.
— Вот черт…
Еще через минуту он снова появился в дверях, держа водилу под мышки, и поволок бесчувственное тело через двор к машине.
— Мать его… — бормотал он. — Мать его… — Он исчез за углом, а я на четвереньках перебежал на другую сторону доильни, к окну, выходящему на дом мистера Эванса, и, осторожно выглянув наружу, увидел, как Диккенс засовывает водилу внутрь машины. Он выпрямился и потер спину. Потянулся. Посмотрел на своего истекающего кровью приятеля, покачал головой и еще раз презрительно сплюнул себе под ноги. И в этот момент, как будто только его и ожидая, во дворе появляется наш бравый мистер Эванс: винтовка наперевес, лицо багровое от ярости…
— Какого хера вы тут делаете?! — заорал он.
При виде винтовки руки Диккенса взметнулись вверх.
— Я… — начал он.
— Что «я»?
— Мы… старинные друзья… Эллиота.
— В самом деле?
— Точно.
Мистер Эванс взглянул в сторону трейлера.
— Просто заехали поздороваться, так?
— Ну да.
— А с ним что случилось?
— Мы искали Эллиота… там. Мой друг споткнулся и упал.
— Ничего себе упал — на нем живого места нет!
— Да он…
— Так вы нашли Эллиота?
— Нет… — начал Диккенс, и в это время водитель застонал и открыл глаза. Он сморщился от боли, приложил руку к ране на бедре и поднес окровавленные пальцы к глазам.
— Проклятая сволочь… там… — просипел он, но тут его взгляд упал на мистера Эванса.
— Какая еще сволочь? — спросил мистер Эванс, потряхивая винтовкой.
Водитель перевел взгляд на Диккенса, потом снова на винтовку. Казалось, он вообще перестал понимать, что происходит вокруг, как будто только что очнулся от кошмарного сна и понял, что не проснулся, а лишь попал в другой кошмар.
— Больно… — простонал он. — Болит как сволочь…
— Знаете что, — заявил мистер Эванс, — валите-ка вы отсюда подобру-поздорову! Я передам Эллиоту, что вы заезжали его проведать, — если он захочет связаться с вами, я уверен, он сделает это сам.
