— Не знаю… Скоро!
— Да уж, не могу дождаться.
— Я тоже, — со вздохом пробормотал я, отнес рюкзак к себе в комнату и отправился навестить Сэм.
Сэм стояла на коленях посреди огорода на Памп-корт и разглядывала грядку с каким-то луком. Увидев меня, она улыбнулась, мигом поднялась с колен, подбежала ко мне, перепрыгивая через грядки, обняла и поцеловала в губы.
— Вот как зреет наше будущее, — сказала она.
— И что это значит? — озадаченно спросил я.
— Садоводство — наше будущее.
Я кивнул головой, хотя в упор не мог понять, о чем она толкует.
— Что вы там обсуждали с друзьями?
— Будущее за садоводством, — нетерпеливо объяснила Сэм.
— Ах вот оно что! Да, наверное, ты права. — Я не стал говорить, что за садоводством стоит также и прошлое и настоящее и что это ее изречение — типичное заявление представителей человеческого отряда хиппи. Зачем ее огорчать! Впрочем, думаю, она не слишком огорчилась бы, даже если бы я это сказал.
Не знаю. Сэм взяла меня за руку и потянула к грядке с луком. Она снова бухнулась на колени в пыль и заявила:
— Даже не знаю, оставить их еще ненадолго в земле или вытащить. Мне кажется, они все равно уже больше не вырастут.
— Мне тоже так кажется, — сказал я, и мы стали выдергивать лук из земли и складывать в корзину.
Приятная это была работка — хотя луковички уродились мелковатые, зато их было очень много. Земля была серая, пересохшая, а Сэм, работая, напевала под нос какую-то песенку. Никогда раньше не слышал эту песенку — она звучала как-то странно, как будто пришла к нам из тех мест, где фермеры живут в юртах, ездят на небольших лошадках и гоняют свои стада далеко-далеко через просторы выжженных степей. Я читал о таких кочевых племенах в «Нэшнл Джиографик» и в других книгах и смотрел про них передачи по телику. Их юрты сделаны из овечьих шкур, луга простираются на сотни миль, а летом зарастают травой — грубой, рыжей, пожухлой; когда ветер в степи колышет ее, кажется, что тени умерших детей собрались вместе и что-то тихонько шепчут в печную трубу.
Пока мы работали, пальцы Сэм то и дело касались моих рук, ее тихий напев плескался вокруг нас, как ласковая волна. И вдруг на меня сошло озарение! Меня как током ударило — я даже остановился, чтобы перевести дух. Не знаю, бывают ли у мамы такие моменты, но полагаю, что непременно бывают. Короче, представьте себе, мое тело как будто потеряло вес, в кончиках пальцев началось легкое покалывание, и вдруг я увидел себя стариком. Веселым стариком, счастливым и бодрым, у которого есть жена, дети и внуки. Который умеет приманивать свистом птиц и раскрашивать их перья историями о юртах и бешеных скачках через поля.
Когда я говорю «увидел себя», я не имею в виду, что действительно увидел свое лицо, — нет, небеса не разверзлись, никакие лики не явились мне с высоты. Я просто ощутил где-то глубоко внутри странное чувство — такой маленький горячий ком счастья, и он рос и ширился во мне, как хлеб в печи, и вкусом этого хлеба как раз и было ощущение себя стариком. Наверное, я плохо объясняю, но, знаете, не так-то просто объяснить нечто не поддающееся описанию. И кстати, если бы я попросил маму описать, что она чувствует, когда к ней приходят видения, она меня просто послала бы подальше. Велела бы мне заняться делом и не приставать. И вот я, переполненный теплым видением, в полной отключке сел на грядку, слушал мурлыканье Сэм и чувствовал, как солнце пригревает мне затылок. Момент прошел, я вернулся к работе, и вскоре мы закончили сбор лука, разложили его по ящикам и опустились на землю, прислонившись спинами к стене и слушая звуки уходящего дня.
Вдруг налетела оса, одуревшая от полета или от злости или от того и другого вместе. Из-за соседнего забора надтреснутым голосом прокукарекал измученный жарой петух. Пара ворон, хлопая крыльями, пролетела над нашей головой к себе в лес, и где-то высоко в небе, невидимый глазу, прокричал канюк, готовясь к вечерней охоте. Гавкнула собака. Мимо проехала машина, и сердце у меня заколотилось.
Сэм взяла меня за руку, перевернула ладонью кверху и легонько поскребла ногтями.
— Тебе хорошо? — спросила она.
Я хотел рассказать ей о том, что случилось днем, но решил не портить момент. Решил, что у нас с ней еще будет тысяча возможностей испортить тысячу других моментов и я всегда смогу рассказать ей все потом. Потом. А тогда мне действительно было хорошо и ужасно хотелось сохранить подольше это чувство.
— Да, а тебе?
— Да, очень.
— Здорово.
— Может быть, попозже съездим в бар?
— Давай, — сказал я, — но сначала мне надо кое-кого навестить.
— Кого?
— Одного человека.
— Какого человека?
— Одного моего знакомого.
— Ты что, Эллиот, решил говорить со мной загадками?
— Нет, — рассмеялся я. — Моего лучшего друга Спайка, вот кого.
— А где он сейчас?
— Живет у своего друга в Уивилескомбе. — Я встал и отряхнул руками штаны. — Не волнуйся, я быстро сгоняю туда и обратно. Просто он попал в одну переделку, и мне надо удостовериться, что с ним все в порядке.
— Ну да, конечно.
— Ты подождешь меня? Я вернусь через пару часов.
— Здесь подождать?
— Да, — сказал я и поцеловал ее.
Я поцеловал ее в губы, а потом еще и в щеку, — руки Сэм пахли свежим луком. Я наклонился и прошептал ей на ухо, что она пахнет восхитительно и что, когда засуха кончится, мы обязательно поедем купаться на реку.
Она спросила меня, на какую реку, и я сказал:
— На Тоун. Я знаю отличное местечко. Можем устроить пикник.
Я оставил ее стоять во дворе над ящиками с луком, сел на «хонду» и отправился к Спайку.
Люблю проехаться среди полей теплым летним вечерком. Солнце освещает поля золотистым светом, запахи густеют, ночь уже нашептывает бархатные обещания волшебных тайн или тайных волшебств — вот слова, значения которых можно менять по собственной прихоти. Несмотря на то что меня не покидала ноющая тревога, даже она не могла разрушить очарование того вечера. Может быть, тревога — это тоже не больше чем слово? Я, помню, читал где-то, что, хотя вода податливая, а камень твердый, именно вода точит камень и поэтому она сильнее. Она превращает любой камень в ил. Не помню, где я это слышал, наверное, по радио передавали, но мне показалось, что это так и есть. Так что голова у меня была полна мыслей, и, когда я доехал до Уивилескомба и постучал в дверь дома, где жил Спайк, я невольно бормотал себе под нос: «Камень, вода, вода, камень, галька, песок, ил…»
Дверь мне открыл чувак с заплывшими глазами и пластырем на носу, но я поглядел на него в упор, не дрогнул, не вздохнул, вообще ничего не сделал, а лишь сказал небрежным тоном:
— Спайк дома?
— Не-а.
— Не знаешь, где он может быть?
— Наверное, в баре.
— А в каком?
— А я почем знаю? Я что, телепат?
Я присмотрелся — чувак был обкурен до одурения и в придачу пьян. Фетровая шляпа с широкими полями висела на одном ухе, а пластырь, что бы там под ним ни пряталось, давно пора было сменить. Он уже оторвался по краям, и под ним виднелась запекшаяся кровь. Чувак поднес к губам косяк и смачно затянулся. Он явно курил какую-то дрянь: когда он вновь поднял на меня глаза, они были такие выпученные, что мне показалось, они вот-вот выпадут из глазниц. Но они не выпали, а когда я сказал ему, что он действительно совсем не похож на телепата, чувак с трудом сощурил веки, пытаясь вникнуть в смысл сказанного. Я что, придуриваюсь? Я что, серьезно?
Пока он соображал, не стоит ли мне на всякий случай врезать, я быстро сказал:
— Что ж, спасибо, — в темпе вернулся к «хонде» и поехал в ближайший бар.
Когда я вошел внутрь, в мою сторону повернулось с десяток голов, десять пар глаз несколько секунд рассматривали меня, а затем все головы опять, как по команде, отвернулись. Филины, подумал я. Или овцы. Играла хриплая музыка, какой-то тип в кожаном пиджаке в дальнем углу насиловал музыкальный автомат. В воздухе витал недобрый дух, как будто все только и ждали момента, чтобы вскочить и кого-нибудь хорошенько отпинать, и раздумывали, а не меня ли… Я прошелся по бару, Спайка не нашел, кивнул бармену и быстренько слинял.
Во втором баре ко мне повернулось шесть голов. Снова филины. Или овцы. Там воздух был почище, почти доброжелательный, и я прошел к стойке бара, кивнул кому-то, кого не знал, и тут увидел своего кореша. Он сидел в углу, скорчившись над кружкой пива, и дымил сигаретой. Дым обволакивал его голову, как нечесаные седые волосы, и кружил вокруг висящих на стене картин со старинными видами Уивилескомба. На столе перед Спайком лежала местная газета, раскрытая на статье про того повешенного.
Я взял себе пинту, подсел к нему и сказал:
— Спайк!
Он вздрогнул и затравленно взглянул на меня:
— Эл!..
— Ну как ты, дружище?
