– Господи Иисусе, Скарлет, – прошептал я. – Что это такое?
– Скотч и кола. Любимый напиток «Битлз».
Я снова посмотрел в бокал.
– Не анализируй, Саймон. Просто выпей.
– Ты уверена, что «Битлз» пили эту штуку?
– Совершенно.
Она села на край кровати и обхватила локоть, большой зеленый бокал в другой руке.
– Ты ведь по-настоящему не пьешь, да?
– Не пью моторное масло.
Через некоторое время она поставила бокал.
– Здесь слишком светло, – сказала она и набросила красный шарф на лампу.
Все в порядке? – прошептал я.
– Пока мы ведем себя тихо.
Мы легли на кровать. Несколько механически начали целоваться, как будто, знаете, это конец вечера, а мы парень и девушка, и предполагается, что пора заняться делом. Но когда я поднял ее рубашку и увидел ее тело, наклон от ребер к животу, то почувствовал, как во мне зашевелилось что-то черное.
Она была надо мной, целовала меня, затем подняла голову, посмотрела на меня и стала целовать снова. Я не люблю целоваться таким образом. Это меня стесняет. С такого угла никто не выглядит привлекательным. Но она продолжала свое дело, глядя вниз, медленно касаясь своими губами моих. Губы были сухими, она перед этим курила. Неожиданно она отвела голову и сжала мои губы зубами, да так сильно, что поранила меня. Я хочу сказать, я на самом деле почувствовал у себя во рту вкус крови.
– Господи Иисусе, Скарлет, – сказал я, садясь, – что, черт побери, с тобой происходит? Ты не в своем уме или как?
Она смотрела на меня не двигаясь, словно бы ждала чего-то. Я подумал, может быть, она слегка не в норме.
Иногда, когда я один иду по улице или смотрю в окно, я вдруг понимаю, что разговариваю со стариком. Я не видел его со времени нашей ссоры в лодке и до сих пор продолжал думать о том, что следовало ему сказать. Но даже в воображении ничего не получалось. Я начинал беседу с удачного аргумента, но его ответ, тот, который я вкладывал в его уста, всегда пробивал брешь в моей обороне, и я снова возвращался к началу. Я больше не считал его таким уж траханым негодяем. Неделями я старался избавиться от страха перед ним. И только мысль о том, чтобы стать пансионером, отрезвляла меня. Когда я думал об этом, мне становилось так стыдно (будто твои родители сдали тебя в колонию прокаженных), что я снова распалялся До того, что говорил с ним вслух прямо на улице. Иногда я представлял, как он меня ударит, а я ударю его в ответ. Иногда я даже представлял, что бью его первым. Парень, это бы так его удивило, что враз выбило бы из него все дерьмо. Бах!
В любом случае в один прекрасный день мы отправились повидать его. Это было воскресенье, естественно, дерьмовые вещи всегда происходят в воскресенье. Пока мы выезжали из города, я, сидя сзади, высматривал по-настоящему паршивые многоквартирные дома и воображал, что живу там.
Мама пошла повидаться со стариком первой, comme fucking d'habitude,[6] за ней отправился Харпер. А я между тем бродил по коридорам, воображая себе всякие вещи, отчего напряжение только усиливалось. Я снова увидел безумную старую тетку; она снова бряцала по коридору, куря сигарету и приставая ко всем с разговорами. Когда наконец я вошел, старик лежал на кровати и выглядел совсем немощным, черт, скажу я вам. Но как только я его увидел, я испытал что-то вроде облегчения. В моем воображении он был более пугающим.
– Как ты? – спросил я.
– В порядке. Надеюсь, для вас не так уж трудно, черт побери, приехать сюда в воскресенье!
– Нет, – сказал я. – А что с тобой здесь проделывают?
– Черт возьми, я ужасно от этого устал. – Он посмотрел в сторону окна. – Ты подумал, о чем мы говорили?
– О какой части?
– Не юмори, – сказал он.
– Мама сказала, это не точно. Она сказала, что ты просто выставишь дом на продажу, чтобы посмотреть, что за него можно выручить.
– Она так сказала? – хмыкнул он, как будто все его уже достали и его больше ничем не удивить.
– Я вроде как надеюсь, что за это время все обойдется.
– Да, хотелось бы посмотреть, как ты сумеешь это устроить.
Долю секунды я чувствовал, как будто все происходит очень близко от моего лица. Как будто все, что мне нужно сделать, – оттолкнуть это. Черт бы его побрал, думал я, мне незачем больше слушать этот бред. Что он намерен сделать? Вылезти из кровати и погнаться за мной по коридору? Я был готов свалить из комнаты. Не хватало только еще одной провокации.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросил я.
Но старик как будто подслушал мои мысли, как будто почувствовал, что момент приближается, вроде этих цикад в полях, как раз перед тем, как они затихнут и умрут.
– Ничего, – сказал он и словно отпустил веревку. Он смотрел в окно, и мне неожиданно пришла в голову мысль, что сейчас я сильнее, чем он. Я имею в виду, физически.
– Я не стану пансионером, – сказал я.
Но в ту же секунду, как я это сказал, мне показалось, что я зашел слишком далеко. Теперь я был просто дерьмом, и заодно абсолютно незащищенным. Как будто кто-то вот-вот щелчком вернет меня на место.
То, как он посмотрел на меня, выдавало, что он меня ненавидит. Как будто он мог нажать невидимую кнопку и ликвидировать меня за просто так, вот как он смотрел. Миллион раз после я вспоминал, как он посмотрел на меня тогда, и я едва не обмочил штаны, потому что попал в настоящую беду. Но тогда это только завело меня.
– Знаешь, – сказал я, – если б я думал, что мы перейдем к обычному нашему дерьму, я бы и не почесался приезжать.
Он снова сделал гримасу, как будто у него во рту кусок гнилой рыбы.
– Ты настоящий джентльмен, Саймон, – сказал он.
Я уже готов был ответить, как неожиданно заметил слезы в его глазах. Я никогда не видел этого раньше.
– Чертово лечение, – сказал он, быстро вытирая их. – Позови свою мать, хорошо?
Я постоял секунду, не зная толком, что, черт возьми, делать.
– Позови ее, пожалуйста, Саймон.
Это «пожалуйста, Саймон» так и пронзило меня. Я хочу сказать, я это почувствовал. Это было как будто хренов кинжал прошел через мое сердце.
Я вышел в коридор.
Старушка вошла.
– Что такое со стариком? – спросил я у Харпера, который стоял со скрещенными руками, прислонившись к стене.
– Они его накачали, – сказал он, поднося указательные пальцы к вискам. – Может быть, это сделает его меньшим козлом.
Я тупо посмотрел на него.
– Они прикладывают электроды к обеим сторонам головы и пропускают разряд.
– Ради чего?
Прошла медсестра в зеленом халате. Харпер проводил ее взглядом.
– Снимает депрессию.
Я покосился на него.
– Кроме шуток, – сказал он.
– Они пропускают через человека разряд?
– Да. Как в вакуумном пылесосе. Или в тостере.
– Здорово.
Он покачал головой:
– Это правда. Как будто шарахают об пол мешок со стеклянными шариками.
– О чем ты?
– О мозгах.
Мы вернулись в коттедж, но все там стало как-то докучно. Я слонялся вокруг дома и ссорился с братом, даже школа стала милее. Наконец, старушка решила, что с нее хватит.
– Ради бога! – провозгласила она как-то вечером. – Сколько можно? Почему бы тебе некоторое время не пожить в городе?
Так что я отправился в дом тетушки Джейн. Она была женой моего пьющего и уже умершего дяди, который скончался в гостиной на кушетке в шесть утра. Печальная история, но в любом случае это так. Она жила в большом доме из коричневого камня на Поплар-Плейнз, узкой ветреной улочке, которая идет из центра города к нашему дому. Их сын был странноватым, с сумасшедшинкой стрелком, охотником и последователем какого-то религиозного культа. После того как он вышел из пубертатного возраста, мы никогда по-настоящему не сталкивались. Он немного меня пугал, но не потому, что был враждебным. Просто он был длинный, бледный и вызывал страх. В данный момент его отправили на лето ловить креветок на западном побережье, и потому его комната была свободна. Вот куда я отправился.
Мне нравилась моя тетка, она была милая, и жить в ее доме мне тоже нравилось. Я вставал поздно, где-то в полдень (теперь была уже середина августа), и, проснувшись, пристраивался на подоконнике. Я смотрел на улицу, как автомобили медленно ползут вверх по холму. Тетка оставляла мне ленч на кухне, сандвич с тунцом, кока-колу и стакан молока, все аккуратно разложено, словно я все еще ребенок. Но мне это нравилось. Мы не слишком хорошо знали друг друга. Она работала где-то в Эглинтоне с людьми из клиники Сент-Джон. Организовывала книжные распродажи и аукционы, все такое. Думаю, она была немного одинока.
В общем, я спускался вниз, съедал сандвич, смотрел телевизор или просто слонялся по дому. Иногда я слушал «Битлз» на стереоустановке. Я мог включать их на полную мощность. Там была песня, которая мне особенно нравилась, – «Это только любовь», медленная, душевная, и в той части, где голос парня идет вверх, у меня мурашки шли по коже.
