— А как же тогда поступить с твоей теорией о парах? — ловко сориентировалась и поймала его на слове Танька. — Ведь любовь не нужна, помнишь? Что мы теперь будем с ней делать, Витя?
— Ты молоток, — перебирая ее волосы, отозвался Виктор. — И вовсе не промах, опять я с тобой лопухнулся… В который раз! Что это никак у меня ничего не выстраивается, а раньше все бежало так гладко, как по ниточке… Может, без тебя я и прожил бы жизнь на халяву, без всяких тормозов… Фиг его знает, было бы мне лучше!
Он задумался и замолчал, уткнувшись носом в Танькины лохмушки. Витя на распутье…
— А вот что я вспомнила, — сказала она, — почему ты не прочитал мне ни одного стишка про зиму? Неужели не знаешь?
— Такого не бывает, Танюша, — отозвался Виктор. — О зиме так о зиме, пожалуйста:
Приди! Чтоб снова снег слепил,
Чтобы желтела на опушке,
Как александровский ампир,
Твоя дубленочка с опушкой.
Могу еще:
Время года — зима. На границах спокойствие. Сны
Переполнены чем-то замужним, как вязким вареньем.
И глаза праотца наблюдают за дрожью блесны,
Торжествующей втуне победу над щучьим веленьем.
— Ну, ты даешь! — восхитилась Таня. — Откуда ты столько знаешь?
— Я ничего не знаю, — медленно ответил Виктор. — Абсолютно ничего и ни о чем… Просто ловко пускаю пыль в глаза, создаю имидж, видимость. Шибко выгодное дело! Хотя в башке у меня одна только дурь. Поцелуй меня, Танька!
— И это тоже дурь? — спросила она, прищурившись. — Насчет поцелуя?
— А вот это как раз не факт, — пробормотал Виктор. — За фигом на тебе вечно столько тряпок? В доме ведь африканская жара… Начхали, Танька, мы с тобой на советы классика, заклинавшего "не ходите, дети, в Африку гулять!" И ничем хорошим наше непослушание не кончится…
Кто ему тогда подсказал эту вещую мысль?..
На все лето теремок пришлось покинуть, вернув его на время хозяевам. И тут как раз начались неприятности: Гера признался Виктору, что Таткины родители в полном недоумении и замешательстве тщетно зазывают его к себе в гости — почему бы ему не приехать туда, где он провел около года? И он не знает, что делать. Ехать для отвода глаз не хочется и врать очень противно.
— Да, крепко я тебя подставил, — невесело и виновато сказал Виктор. — Угораздило идиота… Теперь не расхлебаешь. А что Татка?
— А что Татка? — пожал плечами Гера. — Словно ничего не происходит, пишет портрет соседки в лиловом платке и уверяет родителей, что я просто очень занят.
— Бредятина! Мрак! — проворчал Виктор. — Лажанулись мы с тобой, Герка…
— А самое плохое, Витя, — продолжал Гера, — что я собираюсь жениться. Кстати, не забудь: двадцатого ты должен быть у нас.
— Что-о? — прошептал ошарашенный Виктор и судорожно взлохматил пятерней волосы. — Ты ведь в курсе наших обстоятельств: ни у меня, ни у Таньки невозможно… И если избушка на курьих ножках отпадет… Ты же нас без ножа зарежешь! Я раньше всегда по чужим хатам ошивался. Тебе вступило жениться? Шибко приспичило? Что, Нинка без штампа не дает?
Крашенинников накалялся все сильней.
— Или ты туфли без примерки покупаешь? Такие дела с кондачка не делают! Кому бумага вшивая понадобилась? И еще так спешно! Может, дитя по неопытности ненароком заделали?
Его охватил ужас. Неужели он больше никогда не будет подниматься по утрам на чердачок, чтобы разбудить Таньку и доложить ей, что "один раз в год сады цветут"? А она не распахнет ему навстречу глаза в ржавую крапинку и не засмеется, окинув взглядом его длинную нескладную фигуру? И не удивится: "ну зачем так много мне одной?" И самое поразительное, что действительно одной…
Гера выслушал пламенную отповедь Виктора совершенно бесстрастно, ни на мгновение не изменившись в лице.
— Ты все сказал? — поинтересовался он, когда приятель умолк.
— Послушай, Добрыня Никитич! — взмолился Виктор, чувствуя, что теряет почву под ногами. — Ты попробуй представить, как выглядит твоя Нинка, когда у нее насморк! И вообще сосульки красивы только зимой на крыше, а не в марте, когда падают тебе на голову… Ну, хоть повремени до осени! Осенью я что-нибудь придумаю!
— Что? — спросил Гера.
Виктор заметался в поисках ответа. Конечно, пока предложить ему нечего.
— Обман не может продолжаться вечно, — сказал Георгий. — Но, в конце концов, зачем Крохиным знать, что я женился? Я попрошу родителей никому не рассказывать.
И этот полоумный! Нет, Виктору положительно везет на сумасшедших друзей и подруг!
— Думай, что говоришь! — прорычал он, как загнанный зверь. — Мы и так почти год Крохиным мозги компостируем! Нам больше не увидеть ключей, как своих ушей! А ты рискуешь навсегда потерять любовь и уважение Таткиных родителей!
— Что поделаешь! — развел руками Гера. — Это все равно должно было когда-нибудь случиться.
Ну да, он всегда очень четкий и рассудительный!
— Ох, и умен! — безнадежно пробормотал Виктор. — И, натурально, прав. Я сам во всем виноват, впутал тебя и Татку…
— Положим, меня ты не впутывал, — уточнил Гера. — Это Нателла постаралась при моем полном согласии. Но мне кажется, еще ничего не потеряно и можно на ходу кое-что поправить. Ты слишком быстро скис, Витя, а надо искать выход.
Легко ему рассуждать! Крашенинников взглянул на друга с ненавистью.
— Что ты понимаешь? — начал он, снова закипая, но обстановку разрядила Татка, которая и спасла Виктора на краю последнего отчаяния.
Она появилась улыбающаяся, в чем-то несусветно ярком, и с ходу попросила:
— Не ссорьтесь, мальчики! Вам не идет! А что случилось?
Выяснив суть дела, она презрительно фыркнула.
— Делов-то куча! — весьма "интеллигентно" сказала она, вздернув плечи. — Теперь я ключи уворую для тебя, Витюша, но только в августе. И пускай Герочка женится, ты ему не препятствуй. Дело хорошее!
— Ничего хорошего, кроме плохого. Сомнительная фамилия "Сумнительная"… Неужто Нинке нравится? — машинально прокомментировал растерявшийся Виктор: даже от Татки он не ждал подобного жеста.
— А как же твои моральные принципы? — не к месту поинтересовался у нее Георгий.
— К чертям собачьим! — энергично высказалась Татка. — Раз они мешают вашему счастью!
Она всегда была своя в доску.
Все лето Виктор провел как в тумане, словно в нехорошем тревожном сне. Он страшно мучился без Таньки, а встречаться приходилось лишь в парке на скамейке. Совершенно одурев к вечеру от жары и одиночества, Виктор звонил Тане и требовал, чтобы она немедленно вышла на улицу. Испуганная его тоном Танька тотчас прилетала к метро.
— Таня! — бросался к ней навстречу Виктор. — Ради всего святого скажи: какая разница между глаголом и сказуемым?
— Балда! — смеялась Танька. — Ты настоящий урод, Витя!
В следующий раз он изобретал совсем другую проблему.
— Танечка, родная, как говорить правильно: укра" инский или украи" нский?
Или стонал:
— Таня, умоляю, "не думай о секундах свысока"!
— Просто глупо! — наконец обиделась Таня. — У тебя что, нет других тем для разговоров?
— Это и паровозу понятно, — ласково объяснил Виктор. — И никогда не было. А где мне их взять? Бедного мальчика воспитывала программная литература и советская песенная классика. Поэтому я и вырос таким дебилом. Так что я тебя поздравляю: ты здорово прокололась с выбором!
Он наклонился к Тане, осторожно поцеловал ее в лоб и нежно сообщил, глядя в глаза:
— "Ты — моя мелодия!"
— А хотелось бы быть музой! — нагло заявила Танька. — Какой-то там мелодии — еще, кстати, неизвестно какой — для меня маловато!
— А ты капризна, родная! — заметил Виктор и тут же попросил с чувством: — Ну, тогда "стань моей сиреною"!
Таня наморщила нос и поощрительно улыбнулась: сирена ее устраивала значительно больше.
— Уже занятнее, — сказала она. — Продолжай!
Крашенинников молчал.
— Неужели иссяк запас песенной классики? — изумилась Таня. — Или ты выдохся? Не подсказать ли тебе что-нибудь?
— Я тебя умоляю, — пробормотал Виктор и вдруг нервно стиснул Таньку ладонями так, что она жалобно ойкнула от боли и неожиданности. — Таня, — заговорил он быстро и напряженно, — я не доживу без тебя до осени, я, наверное, скоро сойду с ума, или заболею, или застрелюсь! Или не знаю что… Сдохну как собака. Но я не могу тебя не видеть, не слышать, не чувствовать!.. Это просто невозможно, Танька! Мне обрыдло общаться с тобой по телефону! Придумай что-нибудь, ну, пожалуйста! У тебя наверняка есть Брижиттки с квартирами!
Таня прикусила нижнюю губу и притихла.
— Брижиттки есть, — прошептала она, — а квартиры — фига!
— Почему же ты у меня такая недогадливая, родная? — застонал Виктор. — Непронырливая! Почему ты до сих пор не обзавелась дочкой Герасимова в качестве подружки?
