— Да, чефира бы недурно! — одобрил предложение Виктор. — Хотя ты снова ни фига не поняла! Я боюсь к тебе даже прикасаться после всего, что случилось, а ты со своим чаем! Он что, поможет? Если поможет, то давай!
Таня тихонько хмыкнула, потом засмеялась, а потом громко захохотала, откинув назад голову. В милой ямочке между ключиц Виктор снова увидел эту коричневую круглую родинку, которую там на редкость удачно нарисовали…
Он встал.
Танька заливалась так, что абажур над столом зашевелился бахромой в такт незнакомой мелодии, отбрасывая пугающие, неестественные тени.
— Ты надолго? — спросил Виктор, наклоняясь к ней.
— Сейчас… — с трудом выговорила она, давясь от смеха. — Подожди чуточку, скоро отсмеюсь…
Виктор с досадой махнул рукой.
— Я не об этом! Опять не поняла, бестолкушка! Ты здесь, со мной, надолго?
Он едва справлялся с захлестывавшей его нежностью к Таньке. Она совсем залилась в хохоте.
— Очень… своевременный… вопрос! — прорвалось у нее. — Навсегда!
— Навсегда? — Виктор рывком поднял ее со стула на руки. — Повтори, что ты сейчас сказала?
— Отстань! — завопила Танька, болтая ногами. — Ты же… меня… боишься!
— С этим не поспоришь! — вновь согласился с ней Виктор. — "Давай бояться вместе!" Но я хорошо запомнил твой ответ. И при случае я тебе его напомню!
— А такого случая тебе не представится, Витя, — вдруг перестав смеяться, серьезно сказала Таня.
Разве Виктор мог тогда предполагать, что она окажется столь страшно, зловеще права?..
Они прожили на Таткиной даче до самого мая, пока, наконец, Крохины не начали собираться что-то сажать на огороде. Зимой ходили на лыжах до абрамцевского музея, постоять у врубелевской скамьи, как говорила Таня.
Заметенные снегом маленькие здания музея казались затерянными и забытыми в этом мире, лишними и никому не нужными. Спрятанная под ненадежной охраной стеклянного купола врубелевская скамья возвышалась на холме над снеговыми просторами странным, непонятным сооружением. Танька стояла рядом с Виктором, положив подбородок на лыжную палку, и задумчиво молчала. Ветер косматил и выбивал волосы из-под ее пуховой шапочки.
Несмотря на свою природную гибкость и пластичность, Таня оказалась невыносливой и быстро уставала, с трудом поспевая за Виктором по лыжне. Но характер при этом проявляла удивительный. Крашенинников посмеивался, оборачиваясь и ожидая, что она вот-вот попросит остановиться отдохнуть или возвратиться назад. Иногда из вредности, для проверки, он умышленно наращивал темп, но Таня упрямо шла сзади, стиснув зубы, выбиваясь из последних силенок, и пощады не просила. "Из чего только сделаны девочки", ухмылялся про себя Виктор.
Вернувшись на дачу, Таня останавливалась перед крыльцом и застывала, совершенно измученная, беспомощно повиснув на палках и не в состоянии даже снять лыжи. И Виктор, проклиная в душе и себя, и ее, расстегивал ей крепления, развязывал шнурки на ботинках и втаскивал на руках в дом, маленькую, слабую, беззащитно прижавшуюся к нему всем телом…
— Ну что? — спрашивал он, искоса поглядывая на нее и накрывая на стол. — Завтра с утра побежим?
— Обязательно, — бормотала Танька, прилипая к стулу. — Я только посижу чуть-чуть, ладно?.. А ты порежь нам колбаски-альбиноски…
— Как водится, — согласно кивал Виктор. — Тренируйся, бабка! К весне свободно сдашь на мастера спорта!
По утрам он будил ее, напевая "а была она солнышка краше". Танька открывала сонные глаза.
— Что там передавало твое радио? — спрашивала она.
— Так, информировало, — отвечал Виктор, прижимаясь к ее плечу. — Болтало всякие разности… Вещало. Надеюсь, нынче я тебе приснился?
— Не-а, — отзывалась, потягиваясь, бесчувственная и чересчур честная Танька. — Ты ведь знаешь, мне никогда не снятся сны.
Иногда их навещали Гера с Ниночкой, разок приехал Алексей, от которого Таня пришла в такой же восторг, как от Геры.
— У тебя замечательные друзья, — сообщила она.
— Есть такое дело, — охотно согласился Крашенинников. — Сказочные, былинные. Три богатыря с картинки. Ведь Алеша у нас по фамилии Попович, а Гера по отчеству — Никитич, один только я сбоку-припеку…
— Правда что ль? — повторила озадаченная Танька его любимый вопросик. — Или так плохо врешь на ходу?
— Святая истина, — заверил ее Виктор. — Для выдумки больно примитивно, да и у меня с этим делом слабовато, правильно говоришь. Окромя всего, Геркина фамилия — Сумнительный. Ну разве такое придумаешь?
Танька расхохоталась.
Однажды без всякого предупреждения заявилась Татка.
"Сразу здорово поплохело, — подумал Виктор. — И чего ей неймется? На дачу намылилась… Делать нечего… Проветриться решила, подышать свежим воздухом…"
— Без хозяина и дом сирота, — доброжелательно поведал он Татке и поинтересовался: — Чем порадуешь?
Татка неопределенно и вяло пожала плечами. Она без конца терзала и мучила цепочку на груди и выглядела весьма неважно: скучная, унылая, неулыбающаяся. Царевна-несмеяна. Но Таня подруге очень обрадовалась и защебетала, зачирикала, словно не замечая Таткиного настроения. Она водила Татку за собой в лес, закармливала дрянными консервами и тщетно пыталась разговорить. Получалось плохо.
Виктор угрюмо таскался за девчонками, размышляя над тем, как сильно стали тяготить и обременять его в последнее время люди. Сплошняком не в кайф. Все, кроме Таньки. Это диагноз. Она неслабо колданула, видать. Присухой такое дело в народе зовется. Простодушная вроде на вид, бесхитростная, а вот подишь ты! Облапошила мужика и радуется. Вон как заливается!
Таня звонко смеялась, усиленно развлекая Татку. Далась ей эта любимая подруга! Ну что с ним опять происходит? Татка, подарившая ему ключи от лесной избушки… Безотказная Татка, которая без колебаний бросится грудью на амбразуру, если Витюшке понадобится… И даже на нее он понес! Но справиться с собой Виктор не мог: его снова круто заносило. Только с отъездом Таты вечером в город тяжелый груз свалился с его плеч.
— С Таткой что-то неважно! — объявила ему, проводив подругу, Таня. — Она стала совсем неозвученная. В чем дело, как ты думаешь?
— Не драматизируй, Таня, — посоветовал ей Виктор и пристально осмотрел пустую бутылку: неплохо еще выпить! — Ты бы лучше поговорила с ней мягко, по-женски, если уж тебе так чешется все разузнать. Глядишь, она бы и раскололась!
— Ты нечуткий! — заявила Таня. — И невнимательный!
— С этим не поспоришь! — с готовностью подтвердил Виктор. — У меня с чуткостью давно напряженка. Мрак! А сейчас я очень паршиво себя чувствую…
Таня посмотрела недоумевающе.
— Перепил, что ли? — неласково поинтересовалась она.
— У тебя только одно на уме, бестолковая! — не выдержал и озлобился будущий художник. — Молчала бы лучше, больше бы толку было! Перепил, перепил! Сиди и не выступай! Я, может, давно тяжко хвораю, а ты и не видишь ничего, шибко внимательная!
— Чем это? — с некоторой тревогой спросила Таня. — Вроде непохоже… Ты прости, я действительно ничего не заметила.
— Как водится… — мгновенно остывая, буркнул Виктор. — Ладно, не бери в голову! Проехали! Это я так, сдуру ляпнул. Здоров, как дикая зверюга!
— Скорее, как твой художественный прототип Илья Муромец, — хитро поправила его Танька.
Крашенинников засмеялся.
— Правильно говоришь! Ох, и умна! А теперь просвети меня насчет своего творчества: я до сих пор в глаза не видел ни одного твоего даже самого куцего сценария. Или какого-нибудь рассказенка. Ты бы доверила мне свои творения!
— Не-а! — отрицательно помотала головой Танька и скорчила недовольную гримасу. — Лучше потом, как-нибудь в другой раз. Ты ведь тоже не показываешь мне своих картинок!
Виктор вздохнул.
— Да я пишу сейчас очень мало… Уже разучился, поди, начисто, так что хвалиться нечем.
— А почему мало? — удивилась Танька.
— Какая вы недогадливая, сударыня! — Виктор подхватил ее со стула и усадил к себе на колени. — Когда ты, наконец, начнешь хоть чуток думать? Это ведь ты мне свет застишь, разве тут с тобой может быть нормальная работа?! Но лучше быть без ума от женщины, чем без женщины — от ума…
Таня очень смутилась и растерянно провела ладонью по лицу.
— Я ни при чем… — прошептала она. — Я вовсе не хотела тебе мешать…
— С этим не поспоришь! — покладисто согласился с ней Виктор. — Но все приключилось без вашего хотения, мадам! Такое случается. И не слишком редко. Можете рассматривать мое заявление как официальное признание в любви!
Танька вдруг снова сильно закосила, левый глаз заторопился к переносице, и у Виктора нехорошо застучало в висках.
— Ты что, бестолкушка? — он зажал ее между колен. — Ну что ты, глупая? Я вроде никаких гадостей тебе на сей раз не говорил.
