— Днем будет очень жарко, — говорит она. — Сегодня первое сентября. В этом году осень наступит позже, чем обычно.
С шитьем в руках она выходит на крыльцо и ставит в дверях бамбуковый стул.
— Иди сюда. Здесь не так душно, — зовет она меня.
— Нет, сначала закончу делать задание. А потом пойду на холм собирать колокольчики. Их там много.
Мама улыбается. Колокольчики ее любимые цветы.
Когда я возвращаюсь домой, уже почти полдень. Букет из колокольчиков ставлю в бутылку. Мама готовит на кухне, напевая вполголоса какую-то песенку. На столе бамбуковая корзина с оставшимися со вчерашнего дня початками кукурузы. Приношу с кухни плошки и палочки. В тот момент, когда я ставлю все это на стол, раздается зловещий гул. «Что это?» У меня кольнуло в сердце. Послышалось глухое рычание, и вдруг дом начал шататься. Я еле удержала равновесие. Бамбуковая корзина перевернулась, и кукуруза рассыпалась по полу. Лампочка без абажура, свисающая с потолка, раскачивается, точно маятник. Часы сорвались со стены. Хочу позвать маму, но сил хватает лишь на то, чтобы уцепиться за деревянную перегородку. Мама кричит с кухни:
— Йони, быстрее!
И тащит меня за руку из дома. Земля плывет под ногами. Соседи бегут в сторону главной улицы. Плачут дети. Ноги у меня подкашиваются, я спотыкаюсь, падаю. Мама крепко держит меня за руку. Где-то сзади грохочет взрыв. Это фабрика по производству лекарств. Нагайя сровняло с землей. «Наш дом исчез!» Фабрика в огне. Я так испугана, что не могу бежать. С неба сыплются искры.
— Скорее! — кричит мама. — Иначе мы задохнемся от дыма.
Лицо у нее белое, как полотно.
* * *
Мы идем следом за толпой людей, движущихся в направлении холма, откуда я вернулась сегодня утром. Но говорят, дальше дороги нет: разрушенное здание перегородило улицу. Нужно идти в обход.
Мы бежим из последних сил. Запыхавшись, я умоляю маму: «Подожди минутку, я больше не могу». Но мама не останавливается и продолжает тянуть меня за руку. Я замечаю, что у нее на поясе висит белая холщовая сумка.
— Мама, а что у тебя в сумке? — спрашиваю я.
— Деньги и мой дневник, — отвечает она шепотом.
— Как ты успела? У нас ведь совсем не было времени, чтобы захватить с собой вещи.
— Сумка всегда лежала у меня под рукой, на верхней полке кухонного шкафа. Нужно быть готовой к любой неожиданности.
Мы шли больше часа, и вот наконец добрались до вершины холма, где уже толпится народ. Со всех сторон доносятся крики: «Смотрите! Вон там, внизу! Весь город горит, он похож на море пламени. Токио скоро исчезнет с лица земли!»
Меня охватила смертельная усталость. Сажусь на камень. Опять подземные толчки. Хватаюсь за мамину руку. «Через несколько секунд все закончится, — успокаивает меня мама. — Не бойся».
Хочется пить и есть. С самого утра во рту не было ни крошки. Деньги, которые мама взяла с собой, сейчас совершенно бесполезны. «Вместо сумки нужно было захватить воду и кукурузу», — думаю я.
Стоит ужасная жара. «Воды!» — кричат дети. Мама садится на землю, прислонившись спиной к камню, и жестом указывает, чтобы я положила голову ей на колени. Я молча опускаю голову и закрываю глаза. Но заснуть не получается: в нескольких шагах от нас беспрерывно плачет мальчик лет двух или трех, которого держит на руках молодая женщина. Она укачивает его и пытается успокоить, но мальчик плачет все громче.
Вдыхаю аромат трав. Я называю это место «холмом горечавок». Осенью тут между камней распускаются нежно-фиолетовые цветы. Они очень красивые, похожи на колокольчики. В детстве я приходила сюда вместе с дядей. А теперь гуляю одна. Обычно на вершине холма нет ни души. Лежа на траве, я смотрю на небо и потом засыпаю.
Мне приходится подняться, потому что мама хочет помочь той женщине с ребенком. Мама берет мальчика на руки, ласково гладит его по голове, лбу, щекам, медленно шагая вокруг женщины. Мальчик успокаивается и засыпает. Мама передает его женщине, которая много раз кланяется и говорит:
— Спасибо, спасибо большое!
В небе клубятся зловещие, наполненные дождем кучевые облака. «Мамин хозяин правильно сделал, что уехал из города», — думаю я. И шепчу маме на ухо:
— Надеюсь, дядя жив и здоров.
— Не тревожься, — тоже шепотом отвечает мама. — Он работает в безопасном месте. Скоро мы с ним увидимся.
Наступает ночь. Город по-прежнему горит. Но люди начинают спускаться с холма.
— Мама, а где мы сегодня будем спать? — спрашиваю я.
— Лучше остаться здесь, — отвечает она. — Идти вниз пока еще опасно.
— Но ведь дядя будет беспокоиться.
— Знаю. Завтра мы пойдем прямо к нему домой или на дамбу Аракава.
Тут я замечаю, что женщина с ребенком на нас смотрят. Как только я встречаюсь с ней взглядом, она опускает глаза. Должно быть, ей любопытно, о чем мы говорим на чужом для нее языке.
* * *
На следующее утро на холм приходят солдаты и приносят в коробках онигири и генмаи. Каждый получает по порции. Я с жадностью съедаю все, но по-прежнему чувствую голод. Смотрю на маму, которая перестает жевать и отдает мне остатки своего риса. Я беру половину, а другую половину возвращаю маме. Мама отвечает мне едва заметной улыбкой.
Вдруг издалека доносятся крики. Перед толпой появляются какие-то люди с саблями, бамбуковыми копьями и баграми. Я не понимаю, что происходит.
— Схватить всех корейцев! — говорит один из них. — Они опасны. Они пытались отравить колодцы.
Толпу охватывает волнение.
— Корейцы подожгли город! — кричит другой. — Они грабят дома с оружием в руках! Насилуют женщин!
«Что?» Я смотрю на маму. Сжав губы, она знаком показывает мне, чтобы я молчала. Лицо ее напряжено.
— Хватайте всех корейцев, — призывает третий, — всех без исключения!
Остальные кричат, угрожая оружием. Толпа в панике. Я не шевелюсь. От страха дрожу всем телом. Женщина с ребенком смотрит на нас. Повсюду снуют вооруженные люди. Один из них останавливается возле мамы и с подозрением ее осматривает. Но едва он собирается открыть рот, как женщина с ребенком вскрикивает:
— Госпожа Канадзава! А я и не знала, что вы здесь.
И подходит к нам, все еще держа ребенка на руках.
— Вы знакомы? — спрашивает ее вооруженный мужчина.
— Ну разумеется! Уже много лет мы соседи. Но наш дом сгорел дотла. Вот ужас! Не осталось ничего — ни мебели, ни одежды, ни денег. Ума не приложу, как дальше жить.
Она продолжает говорить, не обращая внимания на мужчину. Мальчик у нее на руках начинает плакать. Мужчина уходит. На плече у ребенка мы с мамой замечаем покрасневшую царапину. Женщина укачивает его, приговаривая: «Прости, малыш, что так вышло».
Мама склоняется перед ней в глубоком поклоне. Затем вынимает из сумки деньги и протягивает ей. Но женщина отказывается и машет рукой. Тогда мама вручает деньги малышу, и он перестает плакать.
Мама улыбается.
— Будьте осторожны! — шепотом говорит ей женщина. — Вы подвергаете себя опасности.
Я всматриваюсь в мамино лицо. По щекам ее текут слезы. Выпрямив спину, она говорит мне:
— А теперь пора уходить.
* * *
Мы шагаем по улице — молча, избегая встречаться взглядом с прохожими. Я даже не решаюсь спросить, куда мы идем. На мамином лице застыло выражение тревоги.
— Кто мог заниматься подобными вещами, когда со всех сторон угрожала опасность? — говорит она. — Люди думали только о том, как спастись от пожара. Корейцы тут ни при чем. Наоборот, это японцы хотят избавиться от корейцев!
Я устала. Прошу маму:
— Мама, давай остановимся где-нибудь на минутку.
Подходим к пустому брошенному дому, одна из стен которого наполовину обрушилась. Со стороны двора к дому прислонен железный лист, под ним мы и прячемся. Но под железом слишком душно, мне хочется вылезти наружу. Как только я высовываю голову, около дома раздаются шаги. Мама тут же затаскивает меня назад, и я прижимаюсь к ней, обхватив ее за шею.
— Вот там. Хватайте их всех! — доносится до нас мужской голос.
Все внутри у меня похолодело от страха. Мама крепко держит меня за плечи. Но руки ее дрожат.
Вечером мы приходим в квартал, где живет мой дядя. От его дома — скорее, не дома, а ветхой лачуги — остались одни развалины.
— Где же он? — спрашиваю я маму.
— Наверняка он тоже где-нибудь нас ищет, — отвечает она.
Идем среди разрушенных домов. Взглянув на темнеющее небо, я спрашиваю:
— А где мы будем сегодня ночевать? Мне страшно.
Подумав, мама отвечает:
— Йони, я оставлю тебя в одной знакомой мне церкви, если она уцелела.
— В церкви? Зачем? Я хочу идти с тобой, все равно куда.
— Послушай, — говорит мама строго, — я хочу, чтобы ты осталась целой и невредимой. Идти со мной слишком опасно.
— Куда ты пойдешь?
