— Куда ты пойдешь?
— Прежде чем идти на дамбу Аракава, попробую отыскать друзей брата.
Стемнело. Мама привела меня в церковь, которая отличается от обычного дома только тем, что над дверью там висит крест. Вокруг церкви деревянный забор. Цветут космеи.
— Какое счастье! — воскликнула мама. — По Божьей милости она уцелела. Здесь тебе не грозит никакая опасность.
Из сумки мама достает тетрадь и карандаш.
— Это твой дневник, да? — спрашиваю я.
— Да.
Она открывает чистую страницу и пишет несколько строк. Потом вырывает ее и складывает вчетверо.
— Сразу отдай это письмо священнику.
— А что там написано?
— Что завтра в течение дня я за тобой приду.
Мама снимает сумку с пояса и кладет дневник внутрь.
— Сумка будет храниться у священника, пока я не вернусь.
— И деньги тоже? — спрашиваю я.
— Да, и деньги тоже.
Мгновение она молчит, пристально глядя мне в глаза. Лицо у нее бледное.
— Йони, пока будешь здесь, делай вид, что ты японка. Лучше всего просто молчи. Понимаешь?
Я опускаю голову.
— В письме я написала, что тебя зовут Марико Канадзава, — прибавляет мама. — Настоящее имя, Йони Ким, не говори никому.
Я поднимаю на нее растерянный взгляд. «Марико Канадзава?» И тут же вспоминаю, что на вершине холма женщина с ребенком назвала маму госпожой Канадзава.
— Никогда не забывай о той женщине, которая нас спасла, — говорит мама.
— Не забуду. Но почему ты выбрала имя Марико?
Мама улыбается:
— Хочу, чтобы ты была под защитой Девы Марии.
— Мне страшно, мама.
— Наберись терпения. Я вернусь завтра.
— Обещаешь? Даже если не найдешь дядю?
— Обещаю. Будь мужественной!
Она крепко прижимает меня к себе, повторяя: «Дорогая моя…» Потом, не сводя с меня пристального взгляда, говорит:
— А теперь ступай.
И я иду к церкви. Стучусь в дверь. На пороге появляется человек с черной бородой. «Иностранец!» От неожиданности я начинаю пятиться обратно к забору. Но мамы там больше нет. Венчики космей слегка покачиваются в бледном свете луны.
* * *
— Дзишин! Дзишин!
Утром меня разбудил крик мальчика. Сначала мне показалось, что снова плачет ребенок на руках той женщины с холма. Но это был не он. «Где я?» Рядом спят дети, все младше меня. «Что это за дети?» Я насчитала их восемь. Потом вспоминаю, что накануне ела суп, который принес мне священник, и сразу же заснула. Но тогда я не поняла, что в комнате есть и другие дети. Теперь, сидя на футоне, я с недоумением их разглядываю.
Просыпается девочка, которая лежит рядом со мной. На вид ей девять или десять лет, и похоже, она здесь самая старшая.
— Ты кто? — спрашивает она меня, протирая глаза.
Я молчу. Девочка продолжает задавать вопросы:
— Как тебя зовут?
Я опять ничего не отвечаю. Она смотрит мне прямо в лицо:
— Ты, наверное, сирота, как и мы, да?
«Сирота? Так, значит, здесь сиротский приют?»
Она берет на руки мальчика, который все твердит одно слово: «Дзишин! Дзишин!» — и говорит ему:
— Теперь все в порядке. Не бойся. Тебе ведь уже три года!
Когда мальчик успокаивается, она принимается застилать постель, и я делаю то же самое. В комнату входит мужчина с черной бородой. Это тот самый священник, который вчера накормил меня супом.
— Ты хорошо спала, Марико? — мягко спрашивает он меня.
«Марико?» Я опускаю глаза.
— Ее зовут Марико? — интересуется девочка. — Она немая?
— Нет, — отвечает он. — Марико просто устала, вот и все. — Она ждет свою маму, которая ушла на поиски брата.
— Значит, ты не сирота! — говорит она на всю комнату.
Дети уставились на меня.
Они идут умываться, затем возвращаются. Футоны сложили пополам и оттащили в угол. Посреди комнаты священник ставит длинный низкий стол. Малыши приносят посуду. Те, кто постарше, раскладывают в плошки рис и разливают суп. Все садятся за стол, и священник произносит несколько слов — благодарит за пищу. Потом они все вместе поют незнакомую мне песню. Когда мы едим, слышится стук входной двери. «Мама!» Я смотрю на священника.
— Сиди спокойно, Марико. Я пойду посмотрю.
Через несколько минут он возвращается и качает головой. Девочка, которая сказала: «Значит, ты не сирота!», — спрашивает:
— Кто там?
— Госпожа Танака, — отвечает священник.
— А что случилось с Обасан? Сегодня утром она почему-то не пришла.
— Ее дом разрушен. Она будет жить здесь, пока не найдет себе другого жилья.
— Обасан будет жить с нами! — говорят друг другу дети. — Мы очень ее любим.
Священник улыбается. Я молча ем.
Вымыв посуду, дети идут на улицу. Я остаюсь на кухне и сажусь на стул. Каждый раз, когда стучит входная дверь, я со всех ног бегу в прихожую и прислушиваюсь к голосам. Но каждый раз это оказывается не мама и не дядя.
Наступает ночь. Из окна я смотрю за ограду церкви и повторяю: «Милостивый Бог, спасите их, пожалуйста».
Так в ожидании проходит неделя, две, три… Я почти не ем и ни с кем не разговариваю. Старшая девочка говорит священнику: «Марико и вправду немая». А маленький мальчик спрашивает: «Немая? Что это значит?» Тот самый мальчик, который все кричал: «Дзишин! Дзишин!» «Она не умеет говорить», — объясняет девочка. «Я не верю, — заявляет мальчик. — Ей просто грустно. Когда мне грустно, я тоже не хочу ни с кем разговаривать». — «Ты прав, малыш», — соглашается священник.
* * *
После землетрясения прошло полтора месяца. Я по-прежнему жду, когда вернутся мама и дядя. Но от них совсем нет вестей. Каждую ночь мне снится один и тот же страшный сон, и я просыпаюсь.
Для детей, которые живут в церкви, начинается новый учебный год. Они ходят в школу, а я остаюсь с трехлетним мальчиком. Учиться обязательно только до двенадцати лет. Никто не знает, что я никогда не ходила в школу.
Каждое утро в церковь приходит госпожа Танака, которую дети называют Обасан. Она поселилась в доме, расположенном неподалеку отсюда. А я только брожу по саду. Все еще боюсь выходить за ограду церкви, боюсь, что меня заметят — пусть даже на улице больше не раздается возгласов: «Хватайте всех корейцев!»
Иногда госпожа Танака просит меня помочь вымыть посуду или сделать еще что-нибудь по хозяйству. Когда я заканчиваю работу, она говорит: «Превосходно, Марико! Где ты научилась заниматься домашними делами?» Я ни разу не видела ее сердитой. На ее лице всегда улыбка. А глаза у нее круглые.
Маленький мальчик всегда играет возле меня. После обеда он спит. Как-то раз я решила подняться на холм. Мальчик пошел со мной, прихватив свой бумажный самолетик, который сделал ему священник. Прогулка оказалась для него слишком длинной. Но он продолжал шагать и ни разу не пожаловался на усталость. Когда мы забрались на вершину, он воскликнул, глядя на город, который остался внизу: «Здесь высоко!» Потом он пустил по ветру самолетик, а сам побежал следом. Теперь он каждый день просит меня сходить на холм.
Город еще не успели отстроить после землетрясения. На улицах по-прежнему каменные завалы, следы пожара и разрушенные дома. Завод по производству лекарств и нагайя словно стерли с лица земли. Город теперь не узнать. Прежним остался только холм. Я отыскала камень, на котором тогда сидела. Отсюда мы с мамой смотрели на город, охваченный огнем. Где-то рядом плакал мальчик на руках молодой женщины. Больше ни о чем вспоминать не хочется.
Иду и ищу колокольчики. Но они уже отцвели. Тогда я растягиваюсь на траве. Закрываю глаза. Так я лежу долго и наконец засыпаю.
Как-то раз, когда мы были на вершине холма, мальчик подошел ко мне, пряча что-то за спиной, и сказал:
— Онэсан, у меня для тебя подарок.
Я лежу на спине, не шевелясь. Он улыбается:
— Закрой, пожалуйста, глаза.
Закрываю глаза.
— А теперь смотри! — говорит он и протягивает мне цветок горечавки. Я не могу отвести глаз от нежных бледно-фиолетовых цветов, напоминающих по форме колокольчики. Поднимаюсь и сажусь. Он устраивается рядом со мной и говорит:
— Красивые, правда?
По моим щекам текут слезы.
— Что случилось? — спрашивает он.
Меня душат рыдания, я не могу остановиться. Мальчик бросается мне на шею:
— Не плачь!
Он сжимает руками мою голову и долго не отпускает. Потом я успокаиваюсь и вдруг понимаю, что плакала первый раз с тех пор, как пропали мама и дядя. Мальчик гладит меня по голове.
— Марико, Марико. До чего же красивое имя! Как у Девы Марии, которая защищает нас. Священник говорит, что сердце у нее большое, как небо, и крепкое, как дуб.
* * *
Подул сухой и холодный зимний ветер. В начале декабря выпал первый снег. Несколько дней небо было затянуто плотными облаками. Мы с мальчиком по-прежнему ходим гулять к холму. Мальчик берет с собой бумажный самолетик, который он сделал сам. Я сижу на земле и наблюдаю за ним. И ни с кем не разговариваю.
