Я смотрю в окно. По небу проплывают низкие облака. Мальчик спит возле меня. В саду священник набирает из колодца воду и моет в деревянном ведре дайкон. На нем все та же черная сутана. Девочка, которая спросила священника, не немая ли я, рассказала на днях, что он приехал в Японию откуда-то издалека. Его родители погибли на войне, которая шла тогда в Европе. Ему было всего четыре года. «Так что священник еще с детства сирота», — сказала девочка.
В комнату входит госпожа Танака с обрезками ткани и коробкой для шитья в руках. Садится у окна и раскладывает на коленях кусок черной ткани, а поверх него кладет старые штаны, которые я получила через несколько недель после своего появления здесь. Госпожа Танака выкраивает новые штаны. У нее умелые руки — как у мамы. На черной ткани проступает картинка из прошлого: мама со своей чимой, из которой она сшила мне зимние брюки. Госпожа Танака улыбается:
— Это для тебя, Марико. Я распорола новую сутану, которую недавно получил наш священник. Он попросил сшить из нее одежду для тебя.
Мне очень хочется поблагодарить госпожу Танаку, но я не могу произнести ни слова и только опускаю глаза.
— Крепко спит, — говорит она, глядя на мальчика. И потом прибавляет шепотом — Все эти дети не знают, кто их родители. Родители бросили их. Вот этого мальчонку оставили под дверью церкви завернутым в кусок ткани. Уж до чего он был хорош. Даже никакой записки не вложили. Наверное, ему тогда было шесть или семь месяцев. Несмотря на все это, он вырос добрым ребенком — благодаря вниманию и заботе священника.
Мальчик перевернулся на другой бок. Госпожа Танака замолчала и встала, чтобы поправить ему одеяло. Потом вернулась на прежнее место и снова принялась за шитье.
— Каждый год церковь его родины, — говорит она, указывая на священника, который моет дайкон, — присылает сюда занавески, простыни, новую сутану и несколько отрезов ткани. И он все отдает детям. Вместе с другими христианками мы помогаем ему шить рубашки, штаны, юбочки… А он так и носит свою старую черную сутану.
Легкими хлопьями падает снег. Закончив мыть дайкон, священник выливает воду из ведра в дальний угол сада. Потом приносит большую деревянную колоду, ставит ее у забора и начинает рубить топором. При каждом взмахе длинная черная сутана вздымается по ветру.
— Знаешь, Марико, — прибавляет госпожа Танака с улыбкой, — все здешние женщины называют его господином Цубаме.
* * *
В саду расцветают персиковые деревья. На ветвях шумно чирикают воробьи. На ивах, что растут вдоль берега реки, набухли первые почки. Ветер дует теплый, ласковый. Наступает весна.
Каждый день я хожу гулять. Проснувшись после дневного сна, мальчик следует за мной повсюду. Он продолжает идти до тех пор, пока окончательно не устает. К вечеру у меня уже тоже нет сил, и я засыпаю, едва нырнув под одеяло. Это помогает не думать о маме и дяде. Но по ночам я часто просыпаюсь, вся подушка мокрая от слез.
Однажды госпожа Танака поставила перед входом в церковь железную печку, положила внутрь уголь и затопила ее. Потом укрепила сверху решетку. Окружив ее, дети с любопытством наблюдали.
— Что ты делаешь, Обасан? — спрашивает мальчик.
— Сегодня мы приготовим кое-что вкусное! — отвечает она.
И приносит сачок, полный крупных ракушек.
— Хамагури! — кричит кто-то из детей.
— Точно! — говорит госпожа Танака. — Ты правильно назвал эти ракушки. В это время года их как раз много. Хамагури всегда едят на праздник девочек.
— Почему? — интересуется одна из сирот.
— У хамагури две створки соединены вместе. У каждой створки только одна пара, и никакая другая створка ей не подходит, хотя на вид все половинки одинаковые. Поэтому девочкам желают встретить того единственного человека, с которым они будут вместе до конца жизни.
Всем смешно. Но госпожа Танака говорит очень серьезно:
— Когда съедите то, что внутри, поиграйте в такую игру: попробуйте отыскать пару к каждой створке. Вы сразу поймете, что это непросто.
Угли пышут жаром. Створки ракушек раскрываются одна за другой. В огонь капает сок, приятный запах щекочет ноздри. На пороге церкви показывается священник.
— Пахнет вкусно! Что это у вас там?
— Это запах весны! — отвечает ему мальчик.
Все смеются.
Солнечные лучи греют. На лужайках вокруг церкви расцвели розовые астрагалы. Лежа на траве, я смотрю в небо. Под белыми облаками проносятся две ласточки. Они вернулись из теплых краев. Ласточки летят вместе, с одной скоростью — сначала высоко, затем низко, почти вровень с землей. Потом снова взмывают вверх и садятся на крышу дома. «Если бы можно было родиться второй раз, я бы хотела родиться птицей», — мысленно повторяю я мамины слова.
* * *
Как-то раз из окна я увидела священника: он замер, устремив взгляд на крышу церкви, и долго так стоял неподвижно. Выйдя во двор, госпожа Танака спросила:
— Куда вы смотрите?
— Там старое гнездо ласточек, которые прилетали сюда в прошлом году. Надеюсь, они скоро вернутся.
— Неужели настала пора возвращаться? — воскликнула она. — Как быстро летит время!
— И правда, — отвечает он.
Госпожа Танака тоже смотрит на крышу.
— Зимой грустно без ласточек, — говорит священник.
— У вас на родине их много?
— Нет. Но я родился на одном из южных островов Тихого океана, а там ласточек предостаточно.
— На одном из островов Тихого океана? — удивленно повторяет госпожа Танака. — Как странно!
— Мой отец работал в торговой компании, и его отправили в командировку на один из тихоокеанских островов. Когда родители уезжали туда, мама была беременна, и схватки начались у нее раньше положенного срока. Отец приказал остановить корабль и в одиночку высадился на острове, где жило только племя местных аборигенов. Он встретил вождя племени, объяснил ему ситуацию, и тот пригласил родителей к себе в хижину — у него там было много детей. На следующий день после того как я родился, отцу пришлось покинуть остров. Он возвратился только три месяца спустя.
— Значит, вы не помните ни острова, ни ласточек, — говорит госпожа Танака.
— Нет. Но мама рассказывала, что там было удивительно красиво. Повсюду росли цветы. Много фруктов и рыбы. Местные жители проявляли к нам заботу. Мама думала, мы в раю. Она гуляла со мной вдоль берега моря, в лесу или среди скал. И каждый день видела тысячи ласточек.
— Так вот почему вам нравится наблюдать за ласточками.
— Да, — отвечает священник. — Каждую осень, когда птицы улетают на юг, мне становится грустно, словно они летят ко мне на родину.
Утром я мыла посуду, когда священник окликнул меня из окна кухни:
— Марико! Иди сюда! — говорит он возбужденно.
Мне любопытно. Иду в сад, вытирая руки полотенцем, подхожу к священнику. Он указывает пальцем на крышу. Я замечаю двух ласточек и старое гнездо, свитое под деревянным карнизом.
— Те самые, что прилетали в прошлом году, — говорит священник шепотом. — Я уверен! Теперь они чинят свое гнездо.
Половина гнезда еще влажная от свежей глины. Священник не сводит глаз с ласточек. Но вдруг птицы улетают.
— Цубаме… — говорю я.
Священник поворачивает голову, удивленно глядя на меня.
— Что… что ты сказала? — растерянно спрашивает он.
— Я сказала Цу-ба-ме, — повторяю я.
— Наконец-то ты заговорила! Это первое слово, которое я от тебя слышу!
Он закрывает лицо ладонями. Руки его дрожат. По щекам катятся слезы. Он поднимает глаза к небу и говорит, не поворачиваясь ко мне:
— Знаешь, Марико, ласточки всегда летают парами, и птенцов воспитывают тоже вместе. Они по очереди высиживают яйца, вместе ищут насекомых, чтобы кормить малышей. Чистят гнездо, выбрасывая оттуда помет. Удивительно, правда?
Ласточки возвращаются с сухими травинками в клюве и вплетают их в гнездо. Мы молча наблюдаем за ними. Потом священник пристально смотрит мне в глаза и говорит, держа меня за руки:
— Будь мужественной, Марико. Бог защитит тебя.
Ласточки опять улетают. Мы провожаем их взглядом, пока они не превращаются в маленькие точки, чернеющие на синем небе.
II
Я открываю дверь.
Солнце слепит глаза. Я жмурюсь, вдыхая прохладный утренний воздух. Лицо ласково гладят последние лучи летнего солнца. Щек коснулось легкое дуновение ветерка. В саду плавно покачиваются венчики космей. В кронах хурмы щебечут птицы, а среди листвы уже виднеются зеленые плоды.
Поднимаю глаза к небу. Ни облачка. Чудная погода! И какая тишина! Все дышит спокойствием. День начинается как обычно. Я обхожу сад. Выдирая сорняки, жду свою внучку Цубаки, чтобы отвести ее в школу.
Я живу вместе с сыном, его женой и тремя внуками — шестнадцати, пятнадцати и семи лет. Семь месяцев назад умер мой муж. Мы прожили вместе в Нагасаки больше сорока лет. Потом переехали сюда, в Камакуру. Мой сын Юкио — химик, он работает в компании по производству продуктов питания в Токио, совсем неподалеку отсюда. Его жена Шизуко работает на полставки в местной библиотеке. Ее родители погибли во время бомбардировки Иокогамы. Братьев и сестер у нее нет.
