Герман замолчал, опять перевернулся на спину, заложил руки за голову.
- Тут не всё ясно. Вернее, даже совсем не ясно, можно только догадываться. Зачем, к примеру, Шварценберг выявляет убеждённых нацистов? У них даже бывают какие-то собрания, причём собираются, в основном, старшие чины СС. Почему они вьются вокруг него, что у него за приманка?
- Ты видел, как они собираются?
- Неоднократно. Да они и не прячутся, только не подпускают никого чужого. Даже слышал как-то, как они мусолили там всё тот же бред о величии германской расы, о сплочении и что-то о национальном ядре. Только «Хайль Гитлер!» не кричали. Его они уже списали за ненадобностью.
Герман зевнул, очевидно, переваривая обильный обед, и продолжил, вспоминая:
- Шварценберг здесь не один, у него куча помощников. Я думаю, они лучше американцев знают, кто здесь сидит и чем дышит. Может быть, и досье свои заводят. Колеблющихся и сомневающихся убеждают теми же приёмами, что и раньше в свободном нашем отечестве: словом, то есть, угрозой, и, конечно, плетью. Для этого штурмфюрер был незаменим, дай ему дьявол чан погорячей! Совсем неугодных они безжалостно выдёргивают как гнилой зуб с помощью американцев. Мне тоже достаётся в последнее время, - пожаловался он.
- А тебе за что? – удивился Вилли.
То, что рассказывал Герман, было настолько необычно и неправдоподобно, что Вальтер даже забыл о своей судьбе.
- Да всё за язык, - объяснил Герман. – Не могу терпеть этих чёрных палачей, вот и огрызаюсь. – Замолчал ненадолго, потом продолжил: - Не знаю, надолго ли хватит моего или ихнего терпения. Правда, к моей грубости они относятся снисходительно, стараются не связываться. Я, наверное, для них не фигура, а почему?
Он снова повернулся к Вилли, почесал ногу об ногу, подтянул колени к животу.
- Кого-то они давят и додавливают до конца, а меня – нет. Даже порой обидно за себя, я даже иногда начинаю наглеть с ними.
- А ты пожалуйся Шварценбергу, - ехидно посоветовал Вилли.
Герман хохотнул.
- Пока повременю, - отказался он. – Пусть они будут сами по себе, и я сам по себе, меня это устраивает. Кто я? Всего лишь рядовой пилот, а у них – все партайгеноссе. Может, в этом собака зарыта? Как думаешь?
- Никак, - сумрачно отозвался Вилли. – Я-то уж теперь у них поперёк горла стал. Да и американцы тоже не простят мне смерти штурмфюрера.
Замолчали. Каждый задумался о своём. Впереди не светило ни Герману, ни Вилли, а у последнего, к тому же, светлая часть дороги была значительно короче. Первым нарушил молчание нетерпеливый Герман:
- Мне кажется, и для тебя многое будет зависеть всё от того же Шварценберга.
- Кто тут меня вспоминает? Хорошо или плохо?
Они и не заметили, как он подошёл и стоял в проходе на стороне Вилли. Повинуясь выработанной за долгие годы военной жизни и службы привычке чинопочитания, Вальтер соскочил с кровати и вытянулся, вздёрнув подбородок, перед штурмбанфюрером. Тот посмотрел с одобрением, повернулся к Герману, вдавившемуся спиной в койку так, что его почти не было видно, и укоризненным тоном выговорил ему:
- Учитесь, обер-лейтенант Зайтц хотя бы уважению к старшему по возрасту и званию. Распустили вас у Рихтгофена!
- Не трожьте Рихтгофена! – почти закричал не выдержавший Герман. – Он не чета вам! – Он даже сел от негодования, упёрся взглядом в Шварценберга и сразу успокоился. – И вообще, я – пленный. Между прочим, такой же, как и вы, нахожусь в лагере для военнопленных, а не в армии, и война, к вашему сведению, уже закончилась.
- Это вы напрасно так думаете, - опроверг его штурмбанфюрер.
Они ещё немного посостязались взглядами, потом Герман снова упал на спину.
Шварценберг повернулся к Вальтеру:
- Уже наслышан о вашей драке, печально закончившейся для нашего товарища, штурмфюрера Блюмке. Нельзя сказать, что вы достойно начали жизнь в лагере, где у вас могло бы быть много друзей.
Слова Шварценберга о «товарище Блюмке» высветили в обострённом мозгу Вилли возможную линию защиты, давали не только небольшой шанс на оправдание, но и возможность маленького натиска. Здесь Вилли был верен себе как на ринге.
- Вы называете его товарищем? А мне он показался типичным уголовником с финкой за голенищем. Он не мог быть вашим товарищем, вы шутите, - сказал он с уверенностью.
Шварценберг выслушал, внимательно глядя прямо в глаза Вилли. Ни один мускул не дрогнул на его лице, хотя он, очевидно, не ожидал оправдания, а тем более, отпора.
- Кроме того, - продолжал Вилли натиск, - штурмфюрер ввязался в драку первым. Он прилюдно оскорбил честь офицера СС. И какой же надо было ждать реакции от меня? – нахально спрашивал он Шварценберга. – Смириться и стать посмешищем для всего лагеря? И тем самым посадить пятно бесчестия на весь офицерский корпус? Вряд ли вы оправдали бы такое моё поведение. – Вилли нагло звал штурмбанфюрера в союзники. – Я, по крайней мере, в армии с детства и не могу себе позволить этого.
Он перевёл дыхание, успокоился, чувствуя, что выбрал правильный тон и верную защиту. Лишь бы не переборщить. Не следовало идти на конфликт: сила была на стороне Шварценберга, как только что его убеждал Герман, хотя сам бездумно игнорировал эту силу. Вилли за долгую службу в тылу пригляделся к старичкам-нацистам, успел оценить их возможности и не одобрял поведения Германа. Он привык быть осторожным. Жизнь научила.
- К тому же, он вытащил нож, - продолжал он защиту. – Против безоружного и своего по организации! На виду у всех, позоря мундир! Это уровень интеллекта всего лишь озлобленного уголовника, а не фольксгеноссе.
Вальтер замолчал. Молчал и Шварценберг, видимо, переваривая и заново переоценивая драку и сложившиеся у него раньше выводы по ней. Вилли решил попытаться ещё больше смягчить свою роль, покаявшись в некотором роде:
- Я сожалею, что всё так кончилось, и совсем не хотел смерти штурмфюрера. Уж так получилось, что он ударился о злосчастный бордюр. Если бы не это, он, конечно, был бы жив и уже здоров. Разве можно такого здорового мужчину убить двумя ударами кулака? Просто нам обоим не повезло, ему – больше. Я сожалею. Здесь не было злого умысла.
Шварценберг всё молчал, а глаза всё так же глядели в глаза Вальтера, но взгляд был не там. Его домашняя заготовка расправы не срабатывала, и требовалось новое решение по истории с дракой.
- Вы что, знакомы с боксом и самообороной? – задал он отвлечённый вопрос.
- Он был бессменным чемпионом военных учебных заведений. И мне от него досталось! – это подал голос нетерпеливый Герман.
- Вероятно, мало! – оценил Шварценберг его характеристику друга.
Что-то придумав, уже держась свободнее и сняв Вилли с прицела своих немигающих пристальных глаз, Шварценберг продолжал:
- Хорошо, что вы всё это мне сказали. Я люблю людей открытых и честных. Думаю, что в очереди не найдётся офицеров, которые свидетельствовали бы против вас. Вас защищает также и американский солдат. Ещё будет расследование, возможно, и допросы в комендатуре, но думаю, что с нашей помощью вы будете оправданы. Кажется, я уже уверился, что это был несчастный случай.
Шварценберг, видимо, окончательно пришёл к этой мысли. Ему понравилась самозащита гауптштурмфюрера и всё его поведение – тоже. И хотя он не привык действовать на основе эмоций, интуиции, чувств, а доверял только фактам, в данном случае в его решении основную роль сыграла симпатия к молодому офицеру, который действительно был награждён Крестом в последние дни войны и, вполне вероятно, самим Гитлером.
- Благодарю вас, господин штурмбанфюрер! – громко и искренне поблагодарил Вилли.
- Не стоит, - снисходительно ответил тот. – Вы действовали верно, хотя мне всё же жаль штурмфюрера.
Шварценберг повернулся, чтобы уйти, но задержался.
- Может быть, этого и не произошло бы, будь вы не в этой одежде.
«Пусть будет так», - быстро подумал Вилли.
- Мне удалось посмотреть ваши документы в комендатуре. Помнится, что вы упоминали о знакомстве с Гевисманом? В комендатуре вы об этом говорили? – жёстко спросил он.
- Нет, - быстро ответил Вилли и подумал: «Вот, оказывается, чем я интересен Шварценбергу».
- Хорошо, - поверил тот и добавил: - Мой совет – поменяйте одежду.
Вальтер, не задумываясь, согласился:
- Я бы сделал это с радостью. Мне самому неприятен этот балахон. В своей жизни я редко носил штатскую одежду и чувствую себя в ней неуютно. Но где взять мундир? – Он вопросительно посмотрел на Шварценберга, уже не сомневаясь, что тот может здесь всё, сможет, если захочет, и одеть Вилли в мундир.
- Я постараюсь помочь вам, - сказал тот. – До свидания.
- До свиданья, господин штурмбанфюрер!
- 8 –
Когда он ушёл, Вилли пантерой вспрыгнул на кровать, облегчённо вздохнул, быстро сбросил ботинки, подобно Герману спрятав их под матрац, и вдруг увидел напряжённое лицо и злые глаза того, ещё так недавно полные сочувствия и сопереживания.
