Но вот однажды утром в небе застрекотали вертолеты. Их было два, они летели с севера. Весь полк услыхал стрекот, и сотни глаз поднялись к небу. Вертолеты снизились, сделали круг над городом у Мраморной горы и опустились. К взлетно-посадочной площадке помчались два уазика, пыля и обгоняя друг друга. Полк затаил дыхание. Неужели горластая обольстительная пышноволосая медведица?.. Офицеры бросились за биноклями, но никто не успел — уазики уже летели назад в штаб.
А полчаса спустя всем подразделениям, готовившимся к операции, было приказано явиться на своей технике в степь между Мраморной и машинным парком, и город заревел, запыхтел, засуетился. Отовсюду к машинному парку стягивались колонны солдат в бронежилетах, масккостюмах, обтянутых брезентом касках, в сапогах и туго зашнурованных полусапожках и кирзовых ботинках; на ремнях висели подсумки с магазинами, штык-ножи, подсумки с гранатами, на плече — автомат, за спиной — вещмешок, у радистов — рация; санинструкторы шли с брезентовыми сумами, некоторые пехотинцы несли ручные пулеметы и трубы-гранатометы. Пухая черными облачками, двигались танки, бронетранспортеры, тягачи с зачехленными орудиями на прицепе, грузовики. Через час люди и машины выстроились под прямыми солнечными лучами. Все еще некоторое время потомились, переминаясь с ноги на ногу, поправляя ремни, каски, одергивая куртки, и наконец подъехали уазики. Дверцы открылись, и появились офицеры. Натренированные взгляды офицеров полка и солдат сразу примагнитились к лицу с золотистыми бровями. Владелец золотистых бровей пошел, и все остальные шлейфом потянулись за ним. Это и был главный гость. Командир полка, выбивая пыль, приблизился к нему и его свите, отрапортовал, встал рядом, повернув к строю преображенное, самозабвенное, помолодевшее лицо. Генерал поприветствовал полк. И полк — раз, два, три — ответил: аа! вия! аа! аа! щ! ра! л! Получилось не очень хорошо, и генерал поджал губы.
После непродолжительной паузы генерал сказал, что рожденная по воле афганского народа в результате Апрельской революции тысяча девятьсот семьдесят восьмого года Демократическая республика Афганистан продолжает подвергаться яростному натиску внешних врагов, империалистов США, китайских гегемонистов, правящих режимов Пакистана и Египта, вооружающих и засылающих в Афганистан банды головорезов. По сути дела, США и Пекин предприняли военную интервенцию в ДРА, стремясь удушить молодую республику. Но советские воины не позволят им этого. Советские бойцы успешно выполняют свой священный интернациональный долг, ежедневно рискуя жизнью, бойцы-интернационалисты мужественно и стойко сражаются с врагом, защищая мирный труд крестьян и рабочих братского Афганистана. Интернациональная помощь Афганистану войдет яркой страницей в летопись славных дел нашей великой Родины. И вскоре вам предстоит вписать еще одну строку в эту страницу.
Затем генерал и его полковники, подполковники и майоры приступили к делу.
Чтобы кабульские генералы осматривали, такого еще не было, заметили старожилы, — видно, дельце будет...
Генерал и его помощники ходили среди солдат, иногда просили кого-нибудь развязать вещмешок и показать содержимое или разобрать автомат. До обеда они осматривали солдат, а после обеда — технику. Всюду кабульских офицеров сопровождали полковые офицеры с переменчивыми лицами. А чистые бледноватые лица кабульцев оставались неизменно требовательными и проницательными. Солдаты отводили глаза, когда их командиры начинали гарцевать с виноватыми детскими лицами вокруг генерала. Генерал всем говорил «ты», и полковнику Крабову тоже. Генерал и полковник были примерно одних лет и одинакового роста, и оба грузны и значительны, но значительность полковника была натужной рядом с естественной вальяжной значительностью генерала — и часто висела на волоске. То и дело генерал, прищелкнув пальцами, подзывал полковника: иди-ка сюда. Полковнику стоило больших усилий медлить и затем степенно приближаться к золотобровому генералу. «Это что?» — спрашивал генерал, указывая пальцем на какой-нибудь огрех. Крабов покашливал, хмурил брови и смотрел внимательно на огрех. «Что это?» — резче и громче спрашивал генерал, не спуская глаз с полковника. Крабов выдерживал паузу и солидно отвечал: «Устраним, товарищ генерал». Генерал фыркал и шел дальше, полковник на мгновение задерживался — чтобы взглянуть в лицо командиру подразделения. А в это время уже раздавался новый щелчок и генеральский окрик: Крабов!
К вечеру смотр был окончен.
Хотя полк долго и тщательно готовился к операции, кабульские проверяющие остались недовольны, и на следующий день был назначен новый смотр.
Утром генерал с золотистыми бровями и его свита еще раз прошли по рядам и еще раз осмотрели машины. И опять остались недовольны. Но в полдень отбыли из города.
Наступила пауза.
Техника стояла на том же месте, где проходил смотр, между Мраморной и машинным парком, а солдаты ушли в свои брезентовые казармы. После обеда им было дозволено бездельничать, и они валялись на койках, листали старые журналы, торчали в курилках, зубоскаля, играли в ленкомнатах в шахматы. Некоторые сыны взялись было сочинять письма домой, но старожилы остановили их — плохая примета. Перед операцией не рекомендовалось также что-нибудь стирать и надевать чистую вещь.
На оголенные позиции артиллерийских батарей к вечеру прибыли танки и пехотинцы.
Ночью тронемся, сказали старожилы.
Сразу после ужина всем разрешили ложиться спать, — но разве заснешь, если еще светло и в палатке скрипят половицы, раздаются голоса, смех... Но закатный свет померк, настали сумерки, и солдаты поутихли. А когда над городом повисли звезды — все спали. В ногах на табуретах лежали бронежилеты, каски, одежда; автоматы, ремни с подсумками и штыками висели на железных спинках кроватей.
Ночь прошла спокойно.
Утром старшина привез и раздал зарплату. Комбат согласился отпустить в город закупочную команду, предупредив, что в нее должны войти и представители сынов. И вскоре закупочная команда с деньгами, списками и рюкзаками отправилась на машине в город.
Оставив машину на краю города, артиллеристы пошли в магазин.
Полковой магазинчик стоял, как срезанная небесным гневом вавилонская башня, — вокруг разноязыко галдела огромная толпа.
Закупочная команда остановилась в нерешительности. Но из магазинчика иногда вырывались потные красные солдаты с охапками печенья и конфет в целлофановых хрустящих пакетах, со штабелями сигаретных блоков и грудами банок, — и, завороженная хрустом и солнечным блеском пакетов, яркостью коробок с сигаретами и медовой желтизной апельсинового джема в стеклянных банках, команда примкнула к толпе.
Время шло, из магазина выбирались с покупками солдаты, но толпа не убывала, и заветная дверь была все так же далека от артиллеристов. Без очереди проходили офицеры, земляки и друзья двух мощных дежурных-вышибал, стоявших в дверях... Наконец у дверей задрались. Послышался отчаянный мат, раздались глухие удары, толпа колыхнулась, подалась назад и вновь прихлынула к магазинчику. Схватились славяне. Бойцов быстро разняли, и они сразу успокоились. Если бы сцепились члены враждующих азиатской и кавказской группировок, дело, конечно, приняло бы другой оборот. Но обошлось. Пока кавказцы и азиаты умудрялись не задевать друг друга в этом бурлении тел.
Время шло, солнце жгло, приливы и отливы приближали артиллеристов на шаг к цели и отдаляли на два.
— Пойдем, — сказал Черепаха.
Мухобою хотелось печенья с джемом.
— Мы уже больше двух часов здесь торчим.
Но Мухобою хотелось печенья с джемом, конфет и сигарет с фильтром.
Черепаха один вернулся к машине; дверцы кабины были заперты, и он полез в кузов, сел на горячую скамью, прислонившись к горячему борту, надвинул панаму на брови.
Он сидел, прикрыв глаза.
Жаркое солнце.
Сентябрь. Неправда, что здесь бывает осень. Настоящая осень: серое небо, дожди...
Дороги развезло... облетают...
Уны-оэ! чаро, чаро...
Как только подумаешь об осени, сразу: уны-оэ! чаро-чаро...
Хотя о ней писали многие. За тысячу лет до него один китаец... «С древности самой встречали осень скукою и печалью. Я же скажу, что осени время лучше поры весенней...» — и про журавлей, ясность воздуха, лазурь, иней, холод, который бодрит.
И все-таки осень — это: уны-оэ! чаро, чаро... Интересно, пробьются они в магазин?
Уны-оэ... Как давно не держал в руках книгу.
Уны-оэ... А Колька — свинопас. Он никуда не пойдет... Уны-оэ. Ну и пекло. «С древности самой...» ...в руках книгу.
Но кажется?.. — Черепаха открыл глаза, сдвинул на затылок панаму и оглянулся. На него смотрело темное окно.
Помедлив, он встал, спрыгнул на землю, пересек дорогу, прошел к длинному деревянному зданию, поднялся на крыльцо, взялся за ручку, потянул на себя — дверь была заперта. Он потоптался на крыльце, прильнул к окну, отгораживаясь ладонями от солнечного света, и увидел стол, заваленный газетами и журналами, стулья, обтянутые красной клеенкой, и железные стеллажи, туго набитые книгами.
