Наша лошадь не прибежала первой ни разу, но отец все равно был доволен. Он пытался объяснить мне устройство тотализатора, называя его Уроком математики в ее практическом применении, но это было выше моего понимания. С каждым забегом народ возбуждался все больше, да и людей на трибунах прибывало.
— Ой, смотри, мама, — я дернула отца за рукав.
— Не говори глупости, откуда здесь может быть мама? — отмахнулся отец.
— Посмотри сам! Мама! Мама! — я закричала и замахала рукой. Отец встал и осмотрелся. К нам подошла сияющая улыбкой мама.
— Ага, вычислила! — сказала она, смеясь.
— Но как? Как ты догадалась? — отец был и обескуражен, и доволен одновременно.
— Слишком уж ты собирался и наряжался для похода в Сокольники. А в последнее время ты не вылезаешь с ипподрома, так что было нетрудно догадаться.
— А как же окна? Или никто не должен был приходить, а ты просто хотела за мной проследить?
— Я их отменила. Ну, тебе понравилось? — мама обернулась ко мне.
— Да, лошади очень красивые. А люди какие-то все противные.
Я осмотрела трибуны еще раз. Почти на всех лицах была написана алчность, ожидание, разочарование. Одинокие женщины явно приглядывались к кавалерам, а мужчины оценивающе осматривали дам.
— Да, место явно не подходит для ребенка, — решила мама, и мы ушли. Больше отец меня на ипподром не брал.
До шести лет, пока мы не переехали в собственную квартиру, я не очень хорошо знала отца. Мы никогда не жили вместе подолгу. Я жила у бабушки с дедушкой, маминых родителей. А мои родители были заняты своей бурной семейной жизнью: сходились и расходились, жили то у Софы, то вместе со мной у бабушки с дедом, но всегда это заканчивалось скандалами с последующими разъездами. Да это, в общем, и понятно — уж больно различались ценности и образ жизни моего отца и маминых родителей.
Вскоре после свадьбы мама с отцом должны были поехать в свой первый совместный отпуск. Деньги им дали мамины предки — все-таки дед был главным инженером большого завода, а бабушка работала инженером в каком-то институте при министерстве, деньги в семье водились. Сами же они, дед и бабушка, тоже уехали отдыхать. Оставшись одни, родители пустились во все тяжкие: рестораны, такси и, главное, карты. Взяв у мамы все имеющиеся средства, отец пошел играть и проигрался. Были слезы, он на коленях вымаливал прощение и клялся, что больше никогда в жизни не возьмет карт в руки. Но денег все равно не осталось. Что делать? Ведь надо ехать в отпуск в Геленджик? И отец открыл для мамы новый таинственный мир ломбардов. Раньше она и не знала, что они существуют у нас, в Советском Союзе; думала, они только во времена Достоевского были. Отец же после ранней смерти деда Матвея остался на иждивении Софы, которая, чтобы их прокормить, вышла на работу. Зарплата у нее была копеечная, и они еле сводили концы с концами, так что отец с раннего возраста очень близко познакомился с ломбардами. Для него в этом не было ничего особенного — суровая правда жизни. Со-Фа постоянно относила вещи в ломбард, а потом выкупала.
И вот, возвращаются бабушка с дедушкой из своего отпуска домой. Деду идти на работу, он открывает шкаф и видит, что его костюмы пропали.
— Люся, а где мои костюмы? — в изумлении спрашивает он бабушку. — Ты их куда-то перевесила? А свитера? Рубашки новые?
Бабушка подходит и тоже в сильном недоумении смотрит в опустевший шкаф.
— Может, ты их в чистку отдала перед отъездом? — предполагает дед.
— Нет, и не думала. Господи, да нас обокрали.
Бабушка начинает проверять свои шкафы — нет золотых колец и цепочек, пропало столовое серебро. Они в ужасе, думают, что их ограбили, но потом понимают, что входная дверь была заперта на ключ, в квартире никаких следов беспорядка, нет вывороченных ящиков и вспоротых матрасов. Воры явно знали, что брать и где; кроме того, взяли далеко не все, и не самое ценное. Заподозрили отца, решили ждать родительского возвращения из Геленджика. Скандал был невероятный, отец ушел жить к Софе, так и не поняв, в чем, собственно, дело — ведь бабушка благополучно выкупила все вещи в срок. Кстати, проторенную тогда в первый раз дорожку в ломбард мама потом так утрамбовала, что она превратилась во Владимирский тракт. Когда у нас совсем кончались деньги, мама закладывала свое золото, свою долю семейного серебра, однажды мы даже заложили сережки и колечко, подаренные мне на 12-летие.
Отец был игроком. Он играл во все, но основным его увлечением был преферанс. Утром он спал допоздна и просыпался к моему возвращению из школы. Днем сидел со мной, а вечером уходил играть. Возвращался он, как правило, поздно, когда я уже спала. Они с мамой до поздней ночи разговаривали на кухне, смеясь или ссорясь. Каждый вечер, лежа в своей кровати, я повторяла мантру. «Вот бы заснуть до того, как папа придет домой. Вот бы заснуть до того, как он вернется».
Засыпала я очень долго, мне всегда надо было перед сном помечтать, представляя себя героиней разных сказок и фильмов. Я прокручивала у себя в голове целые фильмы с собой в главной роли, притом я была одновременно и не совсем я, а намного красивее, умнее и смелее. В таком сладком полуобмане я и засыпала. Но часто мои мечтания так увлекали меня, что уснуть не получалось часами, и я слышала, как приходил отец. Мое сердце начинало колотиться, я садилась в кровати и прислушивалась, в каком настроении он вернулся, сердится ли мама. Если они мирно разговаривали и смеялись, я засыпала сразу, но, если голоса были повышенные и родители о чем-то спорили, я так и сидела, тревожно всматриваясь в темноту, как будто там был ответ на вопрос: поскандалят они сегодня или нет?
— Вы вчера ссорились с папой? — спрашивала я утром маму, когда она кормила меня завтраком и собиралась на работу.
— И не думали даже. Почему ты вдруг решила? — мама гладила меня по голове и заглядывала в глаза.
— Вы громко разговаривали, и папа кричал.
— Он не кричал, просто у него громкий голос и он не умеет говорить тихо. Ты знаешь, иногда взрослые возбуждаются во время разговора, когда тема их задевает, и начинают говорить громче и перебивать друг друга. Мы с папой — эмоциональные люди.
Как-то раз, когда они эмоционально о чем-то перекрикивались среди ночи и сосед сверху постучал по батарее, отец схватил молоток и начал в ответ так долбить по трубе, что на ней остались вмятины. Больше сосед никогда не стучал, но и здороваться при встрече в подъезде перестал.
Отец играл постоянно. Мы с ним играли в крестики-нолики, в морской бой и точки, настольные хоккей и футбол, в шашки, шахматы и нарды. В нарды мы резались часами, помногу партий подряд, пока у меня не кончались силы, и он на меня еще злился, что я «соскакиваю». В карты он со мной не играл, кроме самых дурацких детских игр, и отказывался учить меня играть в преферанс.
— Ты — женщина, все равно никогда не научишься, — говорил он мне в ответ на очередные просьбы.
— К тебе на днях приходил Миша Кусков, который и правил-то не знал, и ты его учил. Он же совсем тупой, как пробка. Он может играть в преферанс, а я нет?
— Да, любой мужчина, даже такой тупой, как он, будет играть намного лучше тебя. Преферанс — не нарды, там ничего не зависит от везения, нужно думать и считать, а ты этого физиологически делать не способна.
— Все равно научи.
— Не хочу тратить время впустую. Отстань.
Меня это страшно обижало.
— Почему ты ее не научишь, она ведь обижается? — спрашивала его мама.
— Ничего нет на свете более отвратительного, чем женщина-преферансистка. Поверь мне, я знаю, о чем говорю. Я знаю нескольких — ни семьи, ни дома, ничего у них нет. За собой не следят, пьют, ругаются матом, курят как паровоз — мужики в юбке.
— Да покажи ей правила, чтобы дома с ней играть. Ей больше и не надо.
— Нет, у нее есть способности, и она очень азартна. И, зная ее наследственность, можно предположить, что она подсядет на это дело. Не дай господи ей такое будущее.
Обычно отец играл не дома, а в своих карточных компаниях. Но пару раз я стала свидетелем того, до чего доводит людей болезнь. Отца не было дома два дня. Они играли без перерыва у его лучшего друга, Жоры Шиманова, известного московского конферансье, потом Жора не выдержал — все-таки он был не мальчик, и ему надо было давать концерты — и выгнал всю компанию взашей. Они переехали к одному из игроков и продолжили там. Все это время мама была на связи с Жорой и женой того мужика, у которого сейчас шла игра. Та в основном просила маму приехать и забрать отца, потому что третий участник не выдержал марафона и просто вырубился, упал на пол в обморочном состоянии. Эти же двое продолжали играть. Игра шла без перерыва третий день. В конце концов хозяйка квартиры выгнала картежников, причем своего мужа выставила с чемоданом, сказав, чтобы он больше не возвращался. Тот и бровью не повел, взял чемодан, и они с отцом приехали к нам домой. Они позвонили в Дверь утром, когда я собиралась в школу, небритые, осунувшиеся, с дикими красными глазами, в вонючей прокуренной одежде.
