Фурману сразу понравился весь этот легкий японский привкус: лаконично подчеркнутая и чуть театральная дисциплина, скульптурно выразительные «фундаментальные стойки», продуманная танцевальная отточенность каждого движения, крик «Кия-а!» в высшей точке напряжения… Гибкости и растяжки ему, конечно, не хватало, но у большинства других с этим было гораздо хуже. А уже на втором занятии сэнсэй при всех отметил, что у Фурмана вполне прилично получается скользящий каратистский шаг. (Правда, получается благодаря не столько усердию, сколько определенным природным способностям, добавил он, чтобы ученик не зазнавался.)
Начинающие каратисты должны были учиться сохранять равновесие в движении, поэтому Фурман в метро и даже в автобусе перестал держаться на ходу за поручень и, как дурак, сосредоточенно пружинил на полусогнутых ногах, при резких толчках заваливаясь на окружающих.
Еще ему очень нравилось то, что в бесконтактном карате любой наносимый удар должен был виртуозно останавливаться в сантиметре от цели.
Как-то на занятии Фурман с Наппу оказались в паре при отработке одного из самых мощных и сложных ударов ногой – «маваши-гири». Это был целый комплекс движений, плавно переходящих одно в другое: после короткого двухшагового разбега нужно было, подняв согнутую в колене правую ногу в горизонтальное положение на уровне бедра, одновременно развернуться боком на левой – опорной – ноге и нанести удар наружным ребром правой стопы, вложив в него инерцию бедра и сохраняя равновесие с помощью резкого разнонаправленного движения обеих рук. Каждый делал по пять заходов, а потом защищался (правда, сэнсэй объяснил, что блок рукой против такого сильного и тяжелого удара в реальной ситуации бесполезен – лучше просто отскочить назад). Фурман долго тренировал этот удар дома и был настроен серьезно, а вялый тщедушный Наппу со своей ласковой улыбочкой нелепо болтал конечностями и был похож на психа в великоватой больничной пижаме. А ведь Фурман с недавних пор и его стал – пусть и с печальной иронией – называть «сэнсэем»! Собрался бы, позорище!..
Учитель, наблюдавший за одной из соседних пар, посоветовал увеличить концентрацию ударной силы в крайней точке движения. Фурман нашел в этой рекомендации удачный выход своему раздражению и начал с каждым разом все более мощно и свирепо выходить на удар, вкладывая в него на выдохе всю силу и с удовольствием слыша, как прихлопывает в коротком полете свободная ткань. «Фурман, ты меня так убьешь! Полегче! Передохни немного…» – с укором сказал ему запыхавшийся Наппу. Но один из соседей одобрительно подмигнул Фурману, и в следующей серии он продолжил свой торжествующий демонический танец. Правой, левой, поворот, выстрел, «кий-я!»… На этот раз он взял такой могучий разбег, что его опорную ногу словно подхватило ураганным ветром – она предательски поехала, Фурман грохнулся на задницу, и его с позором выбросило прямо к ногам испуганно отступившего хлипкого учителя. Все вокруг захохотали. Это и впрямь было смешно, и Фурман, несмотря на боль, тоже заулыбался. «Вот видишь! – с хитроватой назидательностью сказал Наппу. – Я ведь тебя предупреждал, что это плохо кончится. А ты меня, как всегда, не послушал. Ладно уж, давай руку!..»
Однажды сэнсэй преподал ученикам странный урок. Двум самым умелым и опытным из них было разрешено устроить давно ожидаемый спарринг. Оба участника – а это были староста группы и его заместитель – занимались уже второй год и намного превосходили остальных в технике. Староста был высокий, стройный, чрезвычайно положительный и, судя по его заграничной одежде, отличным ботинкам и кожаному «дипломату», хорошо обеспеченный молодой человек. Он уже «дослужился» до красного ученического пояса, готовился к первому экзамену в центральной школе, и куртка у него была настоящая японская, как у сэнсэя. Следить за тем, как он выполняет упражнения, было удовольствием: его длинные руки и ноги двигались как мощные, отлично смазанные рычаги. Второй ученик производил куда менее приятное впечатление: среднего роста, слегка сутулый, тощий, нервный, с горбатым заостренным носом и жирными черными волосами, он и держался всегда с какой-то грубоватой надменностью. Но на занятиях выкладывался полностью.
Взволнованные предстоящим событием зрители расселись на узких низких скамьях, которые стояли вдоль стен. Бойцы вышли на середину зала, поклонились сначала сэнсэю, потом друг другу, и бесконтактная схватка началась. Большая разница в росте позволяла старосте удерживать своего соперника на дистанции и методично проводить серии демонстративных дальних ударов. Все попытки черноволосого атаковать почти сразу захлебывались. Минуты шли, и от безнадежности он начал заметно горячиться: его движения потеряли четкость, стали более суматошными и непредсказуемыми. И неожиданно это принесло ему успех: он сумел как-то по-хулигански проскользнуть сквозь частокол запаздывающей правильной защиты и яростно навтыкал смешавшемуся старосте несколько сильных обозначающих ударов в корпус. Один из них нерасчетливо угодил старосте прямо в пах, но злобный парень словно бы не заметил этого опасного нарушения правил и продолжал атаковать. Вероятно, в суматохе он еще раз жестко попал в бедного старосту, потому что тот вдруг потерял координацию и стал похож на какую-то огромную, беспомощно надломившуюся металлическую конструкцию, которая вот-вот завалится. Чтобы остановить схватку, подбежавшему учителю пришлось с силой оттолкнуть черноволосого в сторону. Тот сразу сник и только злобно посверкивал глазами на возмущенных зрителей. Согнувшегося пополам старосту усадили на лавочку. Несколько минут все возбужденно галдели, обсуждая случившееся и гадая, не прекратит ли учитель занятие. Но сэнсэй велел всем успокоиться и сесть на свои места. Он холодно попросил черноволосого извиниться, как положено, перед своим пострадавшим партнером и остальными учениками – что тот и сделал со строгими поклонами в разные стороны, – а потом вдруг предложил ему продолжить прерванный спарринг. С кем продолжить? С ним. Ученик замялся: такое происходило впервые. Растерянно поклонившись, он пробормотал, что еще не готов к этому. Сэнсэй стал настаивать, но черноволосый скривил губы в блудливо-недоверчивой улыбке и отрицательно покачал головой. «Пока у тебя еще есть время подумать и все взвесить, – негромко сказал ему сэнсэй. – Но его остается совсем немного. Поэтому внимательно выслушай то, что я тебе сейчас скажу. Ты должен знать, что формально я никак не могу наказать тебя за твой проступок. Будем считать, что ты совершил его не нарочно. Но твой отказ от схватки неизбежно повлечет за собой определенные последствия. В сложившейся ситуации это для всех будет означать, что ты просто струсил. Поэтому тебе придется уйти из группы, причем не только с сегодняшнего занятия, а совсем. Если ты захочешь обжаловать мое решение, это тебе ничего не даст. В немногих подобных случаях – а такое уже бывало – ученик получал что-то вроде “волчьего билета”, и перед ним навсегда закрывались двери всех секций нашей школы. Да и большинства других приличных школ тоже. Тебе это понятно? Тогда решай. Даю тебе минуту. Мы все ждем».
После пятисекундного колебания черноволосый с отчаянно бегающими глазами кивнул, поклонился, вышел на свобод ное пространство, неловко поклонился еще раз и встал в стойку. Учитель тоже совершил короткий поклон, занял позицию и спокойно пригласил его начать атаку. Черноволосый кинулся на него, лихорадочно выбрасывая руки и ноги, потом отступил, чтобы чуть-чуть отдышаться, кинулся снова – и… его удары вдруг налетели на реально поставленные защитные блоки. Контакт был неожиданным и, видимо, достаточно болезненным. Непонимающе поморщившись, ученик опустил руки. Однако учитель спокойно велел ему продолжать. Следующая атака началась более осторожно. Но в какой-то момент противники опять опасно сблизились и зацепили друг друга. Учитель внезапно перешел в атаку… и его короткие хлесткие удары один за другим стали попадать в цель. Парень с отчаянным мужеством пытался оказать сопротивление, но учитель играючи поколотил его. Это заняло всего несколько секунд: под градом ударов черноволосый попятился, уперся в стену, беспомощно поднял руки и судорожно поклонился. Учитель остановил себя с видимым сожалением и разжал кулаки не сразу.
Урок был объявлен оконченным, и все со странным чувством раздвоенности исполнили ритуал прощания с сэнсээм.
В раздевалке все хранили неловкое молчание. Потом кто-то сочувственно спросил черноволосого, не больно ли ему, но он, презрительно скривившись, отмахнулся и быстро ушел. Впрочем, он всегда уходил один.
На следующем занятии его не было, и все решили, что он из гордости больше не появится. Но он пришел, отзанимался с прежней самоотдачей – и через неделю тоже пришел. Все вздохнули с облегчением. Но после этого он исчез.
