– Ну-ну, все хорошо, – сказал Калеб. – Сделай глубокий вдох, потом медленно выдохни и просто расслабься.
«Утешать Лизу – все равно что кататься на велосипеде, – подумал он. – Один раз научившись, уже не забудешь».
Тепло ее тела, запах ее духов, ее дыхание в такт его собственному и романтическое постукивание колес поезда встряхнули в нем калейдоскоп воспоминаний. Как странно, что судьба (если это и впрямь была судьба) вновь соединила их с Лизой при столь мрачных обстоятельствах. Он припомнил рассуждения о любви из «Песен опыта» Уильяма Блейка и, растаяв от чувств, негромко продекламировал с невесть зачем утрированным британским акцентом:
Любовь прекрасна и скромна,
Корысти ей не надо;
За нас в огонь пойдет она —
С ней Рай и в бездне Ада![27]
И Лиза грезила (Господь ее храни!), и шеф полиции младой вдыхал ее волос помаду, и на мгновенье замерли они, соорудив свой краткий рай средь бездны ада. (Эй, это я просто так прикололся, рифмы ради!) Вдруг Калеб заметил, что Рузвельт уже совсем проснулся и похотливо разглядывает каждое его движение. Он одарил Спенсера порочной улыбочкой и подмигнул, словно говоря: «Хорошенькую ты попку отхватил, приятель! Почему бы тебе не отвести ее в клозет и не поучить кое-чему?» Романтический момент был разрушен, и Калеб мягко отстранил Лизу.
– Ну что, тебе уже лучше?
– Да-да, вполне. Спасибо.
Поезд подъехал к станции на перекрестке Оушен-авеню и бульвара Гранд-Кайман-Ай-ленд. Спенсер, Смит и Рузвельт вышли первыми; однако из соседнего вагона на платформу шагнула знакомая фигура и зловеще двинулась сквозь клубы пара, словно тень следуя за нашей троицей. Это был не кто иной, как загадочный, похожий на монаха наблюдатель-призрак из Клуба спортсменов Кита Бернса.
* * *
В девятнадцатом веке на Кони-Айленде располагались три гигантских парка развлечений: Стипль-чез, Луна-парк и Страна Мечталия, соединенные длинными променадами. Каждый из этих парков предлагал всевозможные увеселения. В центре Стипль-чеза можно было полюбо-ватьсяскачками. гдемеханическиечистокровные скакуны натуральной величины галопировали вдоль магнитной дорожки. Луна-парк оживал после захода солнца, когда ярким белым светом вспыхивали все его 250 тысяч лампочек. Но наибольшее число посетителей притягивала Мечталия. Оснащенная самыми свежими хитроумными изобретениями, она предлагала заглянуть в мир будущего и была Эпкот-центром[28] во времена, предшествующие эпохе потребительской безопасности. Пройдя через громадную арку, вы оказывались в тени железной башни маяка, чей мощный луч простирался вдаль, обшаривая пространство над Атлантикой.
– О, Калеб, неужели все это не пробуждает в тебе воспоминаний?
– Лиза, мы здесь не для того, чтобы предаваться прогулкам по волнам нашей памяти. Давай-ка порасспрашиваем этот народец.
В Мечталии нашла себе пристанище экспериментальная коммуна лилипутов, создавшая целый город – Лилибург, где на глазах посетителей, готовых заплатить за необычное шоу, обитали три сотни карликов. Принимая во внимание совет Фила и энергичный протест Босса Твида, расследование вполне можно было начинать отсюда.
– А если это окажется ловушкой? – спросила Лиза.
– Придется постараться быть на шаг впереди, – ответил Калеб.
– Ах да, – сказал Рузвельт, – это мне напоминает, как я однажды сподобился… позировать для портрета.
Он указал на фотографа, делавшего дагерротипы людей, которые просовывали головы в отверстия в фанерных щитах с нарисованными на них туловищами в дурацких позах. На каждый снимок уходило пятнадцать минут, и по болезненно-согбенной походке легко было догадаться, кто из гуляющих только что покинул эту лавочку.
– Мы здесь по делу, Тедди, – заметил Калеб.
– Спокуха, – сказал тот. – Я на минуту.
Внезапно в середине променада блеснула вспышка и заклубился дым. Рука Спенсера дернулась к револьверу. Но когда дым рассеялся, на дорожке не обнаружилось никого, кроме невзрачного пожилого человека в капюшоне и ярких лосинах. На его рубашке было написано: «Леопольд, Удивительно Взрывной Человек». Толпа на променаде весело загомонила, послышались аплодисменты.
– Дилетант, – пробормотал Рузвельт.
– Мы собираемся поговорить с Мальчиком-С-Пальчик, Тедди, – сказала Лиза. – Можете присоединиться к нам попозже, когда освободитесь.
– Конечно, ребята, я вас потом отловлю. Э-э, то есть «прощай, прощай, до новой встречи»,[29] пока-пока, наше вам с кисточкой и все такое. И помните, ничто так не нуждается в исправлении, как чужие привычки.[30]
С этими словами мэр устремился к тенту фотографа.
Калеб прищурился.
– Спокуха? – удивилась Элизабет. – А что это означает?
– Должно быть, Тедди повредил мозги, когда провалился в люк. Повреждение наложилось на ущерб от ударов головой о стену – в течение многих лет он на спор демонстрировал всем желающим болванам крепость своего черепа. Должно быть, все вместе и подкосило его.
– Надеюсь, что дело обстоит именно так.
Направляясь по дорожке к Лилибургу, они миновали семейку пластических акробатов «Задом Наперед», тележки с майонезным эскимо «Хорошая Шутка», а также опти-пахо-графическую будку, где механическая цыганка за гривенник измеряла шаговый шов мужских брюк. И за все это время они ни разу не заметили фигуру в балахоне, следившую за ними из тени.
– А что именно мы хотим от этих лилипутов? – спросила Лиза.
– Мелочевка и Щепотка были такими же малоросликами. Фил говорил, что надо искать стиль, даже если о его существовании не догадывается сам убийца.
– Если честно, мне кажется, это пустая трата времени.
– Может, и так, – ответил Калеб. – Но у нас нет другой возможности, кроме как подстраховаться. Вдобавок, если Твид и впрямь замешан в этом – по крайней мере, настолько, чтобы встать на защиту Ряженых, – значит, есть причина, почему он хотел, чтобы мы приехали сюда. Вот мы и выясним, почему.
Убийца оставил им не так уж много времени, однако они не смогли отказать себе в удовольствии поглазеть на вопящих пассажиров битком набитой надувной лодки, стремительно слетающей по желобу водяной горки. Внизу пассажиры триумфально плюхались в залив, откуда их баграми вылавливали скучающие служители парка.
Они миновали «Поезд-Лягушку» – леденящий душу аттракцион, где два поезда неслись навстречу друг другу, словно соревнуясь в безрассудной смелости. За секунду до столкновения один из них стремительно взлетал на верхний путь, буквально перепрыгивая через другой. Эта опасная хореография срабатывала всего пять раз из десяти, но даже при таких шансах на выживание люди выстраивались в многочасовые очереди, чтобы попасть сюда. Лиза надеялась, что взъерошенным мальчишкам удастся уговорить их противную мамашу прокатиться.
Затем они вышли к аттракциону «Бешеное Приключение В Руках Линчевателей», которым управлял Жирный Моисей; эта забава всегда кончалась повреждением позвоночника, зато те, кому удавалось остаться в сознании до самого финала, вознаграждались превосходной панорамой всех трех парков.
– Ой, Калеб, смотри! – воскликнула Лиза, заметив впереди еще один знакомый аттракцион.
– Некоторые события нашего прошлого мне даже неловко вспоминать, – ответил Калеб.
Лиза имела в виду «Амбар-Инкубатор» доктора Кортни – красное здание, крышу которого венчал аист со свертком в клюве. Проходя мимо, они услышали доносящиеся из дверей сладкие напевы банджо – в точности как тогда, в 1875-м, когда Элизабет впервые притащила сюда нерешительного юного полицейского по имени Калеб. Несмотря на имидж независимой суфражистки, ее всегда странно пленяло это место.
(Сейчас будет короткий обратный кадр – взгляд в прошлое на любовный роман Калеба и Лизы. Это я специально пояснил, чтоб вы не запутались. Итак, год 1875.)
– Ты только посмотри на них, – сказала Лиза, с благоговейным трепетом разглядывая сотни нерожденных малюток, выставленных в стеклянных емкостях; на головах у мальчиков были голубые ленточки, у девочек – розовые. – Взгляни на их крохотные ручки. Они же размером с мой большой палец!
– Да, детишки довольно… невзрачные, – сказал Спенсер.
– Ничего подобного! Невзрачные! Они просто изумительны.
– Я ничего такого не хотел… Я имел в виду… э-э… они очень маленькие. И ужасно беспомощные. Как думаешь, а не пойти ли нам к «Танцующим Штанам»?
– Вот я думаю, а вдруг у нас появится недоношенный малыш? – задумалась Лиза, не сводя глаз с херувимчиков за стеклом.
– Надеюсь, нет. Когда и если у нас появятся дети, они должны быть крепкими, выносливыми, не меньше четырех с половиной кило живого веса, я так думаю. Я полагаю, что мой сын к двум годам будет способен сам чистить и заряжать пистолет.
