Облачно-дождливый понедельник застал меня на пути к Пинье, и в сумерках я одиноко стучал в дверь магазина Мотты. Войдя, я удивился, что мастерская в заднем помещении еще освещена. И хотя Убальдино поспешно задернул обе занавески, я увидел спины женщин, склоненных над пестрыми лоскутками.
«Что на это скажет ваш духовник, патер Джачинто? Бедным девушкам приходится работать здесь ночи напролет?» — «Позвольте, сударь, сейчас сезон, наплыв иностранных туристов… Это и духовенство понимает, ведь я плачу церковный налог с дохода от продажи». — «А вы платите своим работницам сверхурочные?» — «Сударь, мы в Италии. И моя мастерская не тяжелая промышленность. Моим милым девушкам по душе их ремесло. Они любят своих кукол. У четырех из девяти есть дети. И на пасху я их всегда щедро одариваю: они могут взять себе на выбор самую красивую из сработанных ими кукол. Сверхурочные! Где мы живем?»
Он пододвинул мне кресло, на кассовой стойке стояли наготове три бутылки. «Я упустил все шансы разбогатеть. Мои славные работницы знают это, — говорит он. — Когда нация была в беде, каждый итальянец мог стать миллионером. Догадливый парень, электрик из Савоны, это понял. Вы хотели слышать его историю: она поучительна. Я выполню обещание и расскажу ее. Вот только положу на стол эту книгу — я откопал ее в своей маленькой домашней библиотеке — «Линия готов», издана гитлеровским верховным командованием вооруженных сил незадолго до конца. Составители, четыре господина из штаба военной прессы, — видите, здесь, на титульном листе, — посвящают свое произведение «героям войсковой группы Юго-Запад», ибо когда эта книга вышла, «Линии готов» уже не существовало. Она простиралась от побережья до побережья, примерно от Равенны до Специи, и союзники (так это называется?) отбросили ее, ударив во фланг, до альпийских долин, где в апреле 45-го лежал глубокий снег. Американцы, выставившие вперед канадско-новозеландские вспомогательные отряды, не встретили никакого сопротивления; новозеландцам и канадцам вручили эти районы наши партизаны, которые давно тут распоряжались. От них «ами» под командованием Марка Кларка и получили власть задарма и без всяких там «thank you».[22] Когда наконец морская пехота «ами» высадилась в заливе Рапалло, ее встретила не сталь береговых батарей, а медь духовых оркестров итальянских патриотов… Немцев частично вымели, частично забрали в плен. К тому времени в электромонтере из Савоны пробудилось патриотическое чувство и он выдал партизанам убежище своего закадычного немецкого друга Витуса Лаша. То, что этот малый не сдался, а выпустил все патроны из армейского пистолета, пока ему под ноги не бросили ручную гранату, объясняется просто: ему не повезло. И добрый электрик Фабиано Болаффия был очень опечален. Это, правда, не помешало ему сделать предложение стареющей синьоре Леонтине, когда он однажды чинил в ее доме поврежденную в войну электропроводку. Поговаривали, будто она припрятала кое-что из имущества Кондорелли. Это не помешало ему также заявиться на прием к штабному полковнику Скиту, который был правой рукой Марка Кларка и ожидал в скором времени производства в генералы…»
VII
Тут синьора Мотта прервала одна из молоденьких работниц. Она вошла с улицы, принесла нам закуску и пирожные. Он поблагодарил, причем назвал ее «graziosa[23] Виолетта», подождал, пока она ушла, и продолжал: «Не знаю, известно ли вам, что немецкое оперативно-разведывательное управление, не доверяя главному командованию Муссолини, само снабжало техникой Юго-Западный фронт…»
Так или иначе, я узнал, что гитлеровские войска, всеми способами грабившие Италию, в то же время наводнили ее необходимыми военными материалами: не только оружием, но и энергетической техникой, полевой телефонной сетью и средствами связи на дальние расстояния, стационарными и передвижными осветительными и прожекторными установками и так далее.
На западном отрезке недолговечной «Линии готов» всем электрооборудованием на складах военного имущества и материалов ведал некий капитан Паучер, по прозвищу Камбала, а в качестве его главного помощника действовал и орудовал упомянутый унтер-офицер Витус Лаш, имевший в своем подчинении многочисленные команды специалистов, но совершенно не знавший ни Италии, ни итальянского языка. Поэтому он подыскивал кого-нибудь из сынов «madrepatria Italia»,[24] чтобы совершать с ним свои головокружительные служебные поездки на мотоцикле или джипе между Апеннинами и Приморскими Альпами. Сродство душ незамедлительно свело его с синьором Болаффия, который спустя две педели уже болтал на ломаном немецком языке, а через шесть недель знал расположение всех кабельных траншей, кабельных колодцев, соединительных муфт, сборных линий, распределительных подстанций, трансформаторных точек и пунктов управления полевой связью лучше, чем его любивший выпить учитель, усатый унтер-офицер войск связи Витус Лаш.
Этот дружественный союз продержался недолго. В апрельский день, когда Камбала собрал свой штаб, чтобы разведать последний возможный путь к отступлению, ни один связной не мог отыскать его главного помощника; Лаш, забившись в свой спальный дот, лежал и дрых, посиневший и раздутый от спирта, и судьба его была решена. Саперные команды перехватчиков ударили без пяти минут двенадцать. Там, где взрыватели не отказали, склады боеприпасов взлетели на воздух. Но вся электроарматура «Линии готов» уцелела. Целый мир, целый подземный мир — лабиринт стоимостью в миллиарды. И Болаффия знал этот мир, он был в числе посвященных, он разбирался в этом лабиринте. И после того как он проложил горький путь в никуда своему дружку Лашу, а сам из предателя и коллаборациониста враз превратился в патриота, ничего больше не препятствовало его визиту к полковнику Скиту, мистеру Роберту Скиту из Стоктона, штат Калифорния: действительно, от Скита он мог ожидать большего, чем от Лаша.
«Господин полковник, — сказал Болаффия, когда его принял Скит, — приступим прямо к делу: вы — военный, я — маклер. Вы имеете право на эти трофеи. А у меня имеется к ним ключик. Дайте мне доллары, чтобы нанять триста рабочих, которых я наберу сам. И я откопаю этот клад. Я отдам вам восемьдесят пять процентов, а себе оставлю пятнадцать. Это по-джентльменски…» Переводчик перевел, покачав головой. Но полковник Скит лишь кивнул. И подписал. Полковник Скит был слишком горд и ленив, чтобы торговаться с итальянцем, с побежденным. Вскоре полковник Скит стал генералом и круг его деятельности расширился. Ему уже не было дела до синьора Болаффия! А тот платил мизерную зарплату и выгодные комиссионные. Две недели спустя он забыл немецкий язык и начал коверкать английский. Он лично руководил раскопками, демонтажем, предотвращением аварий и погрузкой.
Фабиано Болаффия поспевал всюду. Даже на банкет в честь победы, отпразднованной в Генуе. Марк Кларк принимал высокого британского гостя из Триеста — маршала сэра Гарольда Александера. В удобный момент Скит представил всем генералам своего «dear friend Fabby». Синьору Болаффия вдруг нацепили на грудь три ордена: два американских и один британский. Но важнее было другое: то, что соотношение «пятнадцать процентов мне, восемьдесят пять — тебе» мало-помалу превратилось в «восемьдесят пять процентов мне, пятнадцать — тебе». Когда премьер-министр Бономи однажды посетил Лигурию, чтобы в свою очередь пожать руку смелому патриоту и предпринимателю Болаффия, тот уже носил фрак. Вскоре после этого на его лацкане рядом с иностранными появились два римских знака отличия.
Иной раз слышишь, что эпоха первоначального накопления капитала давно миновала. Кое для кого она началась лишь весной 1945 года. И таким «накопителем» является электромагнат синьор Фабиано Болаффия.
VIII
Убальдино заканчивает свой рассказ: «Вы скажете, что нынешний почетный гражданин был изменником родины; что на его деньгах налипло много крови; что дома он под башмаком у жены, а в глубине души трус… Все верно, сударь. Совершенно верно. Господи боже! Ну и что из этого? Кроме синьоры Леонтины и всей Италии, этого ведь никто не знает. Ни одна душа. Воробьи чирикают об этом на всех крышах. Чирикают непрестанно. Но кому же понятен язык воробьев? Вы хотите вывести синьора Болаффия в рассказе. Сделайте это на здоровье. Правда, вы обещали изменить и его и мое имя. Иначе он потянет нас с вами в суд. Какой нам от этого прок? У него ловкие адвокаты. По мне, лучше не иметь с ним дела… Да и потом, положа руку на сердце, разве такие синьоры Болаффия есть только у нас в стране? Не живут ли и ваши соотечественники под крышами, на которых воробьи чирикают про то же самое? Простите, я ничего не знаю. Я только спрашиваю. Я не баба, которая причитает и прибедняется. Бог видит, сердце у меня не колотится сильнее, когда мимо шествует богач. Несмотря на то что я упустил все возможности разбогатеть, сударь. Спросите-ка моих славных работниц, например ту же красотку Виолетту. Я даже не в состоянии платить им сверхурочные. Хотя и отношусь к ним, как отец родной. Да, в те времена, когда нация была в беде, каждый проходимец мог стать миллионером. Буквально, каждый. Заметьте, я говорю: каждый. Но не говорю: все сразу. Это само собой разумеется… Ну как, сударь, еще по стаканчику ламбруско?»
