Ознакомительная версия.
Наконец он и кричать перестал. Уронил голову, заплакал.
Попался глупо. Хотя кто ж знал, что Славка такой! Думал, просто поговорят, по-мужски. Он скажет Славке, чтобы тот отстал от Инги. Нет, даже потребует. Витя тогда поверил, что это всё из-за неё: Горчаков как-то прознал про них или даже сама девушка рассказала (что лучше). Когда шёл на эту трижды проклятую стройку, думал: просто получит пару раз в бубен. Ну, или чуть больше. А попался, как в дешёвом детективе.
Вот что он мог сделать против Славки? Горчаков и выше на голову, и спортивный. А главное – злой какой-то. Вот кто бы знал…
Нет, знал. Ему Инга говорила. Как раз про похищение говорила. Наверное, она ещё тогда знала, поэтому и сказала. Предупредить хотела, а он, дурак такой, не понял. Вот только замешана ли она сама? Нет, Инга не такая, она хорошая. Она всё поймет. Как узнает, что Витя пропал, – так всё поймет.
Даже представил себе, как здесь, в этой холодной грязной комнатёнке без окон и дверей Инга вытирает ему лицо платочком, плачет, а рядом суетятся какие-то люди. И отец. Почему-то захотелось увидеть отца. К чему бы? Но так и не понял – заснул.
Проснулся от колючего онемения. Испугался. Славка, тот ещё умник, намертво прикрутил пленника к остаткам батареи. Как бы рук не лишиться!
Первое время Витя пытался зубами развязать узел – не получилось. Потом старательно расшатывал кусок трубы, но, наверное, поэтому она здесь и осталась – так просто не вырвешь.
Сейчас он сидит, ждёт продолжения. И боится. Чего греха таить? Жутко, до дрожи. Тем более что он здесь уже сутки, руки вон уже посинели. Хотя окна здесь нет, в темноте как-то сложно разглядеть, какие они на самом деле. Витя даже стал покусывать кончики пальцев – вроде что-то чувствуют, или ему это только кажется?
Страшно. Надолго он здесь? Почему никто не приходит? Неужели не понимают, что ему есть-пить надо, да и в туалет хочется. Впрочем, последняя проблема разрешилась сама собой. И нечего тут стыдиться!
Только вот холодно. И голодно. И пить хочется. И вообще…
Витя попробовал ещё раз уснуть. Но в самый последний момент испугался: вдруг не проснётся? А жить захотелось до ужаса! Он даже с отцом согласен помириться, лишь бы жить. Ради Инги. Ради мамы. Ради самого себя.
Ой, о маме сейчас лучше вообще не думать! Мать без него пропадёт. Он у неё один. У неё без него ничего не будет. Совсем. Никогда. Подумал – и заплакал. Даже не застыдился. Чего уж тут…
Потом снова кричал, пока не осип. Потом сипел. Потому что сидеть в тишине – страшно.
Когда же за ним придут? Скорее бы всё закончилось!
Когда вновь проснулся, понял, что даже сипеть не в состоянии. Да ещё нос заложило. Голова чугунная, а рукам, похоже, вообще хана. Заплакал. Слезы смешались с соплями, потекли.
– Прости меня, мамочка! – шевелил он губами. – Прости меня, папочка! Как глупо всё вышло! Мамочка, папочка…
«Я здесь умру», – вдруг остро осознал Витя.
«Нет! Нет! – попробовал сопротивляться. – Меня спасут! Меня найдут!»
«Дурак, – ответил ему другой Витя, позврослевший, помудревший. – Ты сколько здесь уже? Второй день. Значит, что-то пошло не так. А раз так – хана тебе. Это только в дурацких американских боевиках спасают в самый последний момент, а в реальности – никто никогда не приходит. Даже если и придут… Вон как Славка тебя прикрутил к батарее. Ты отёк весь, замёрз. Простыл. Наверное, даже пневмонию подхватил. Не пил, не ел. Еда – ладно! А вот без воды человек долго не протянет».
«А без надежды я бы тут давно уже умер», – возразил другой Витя, который отчаянно хотел жить.
Оба Вити обиженно замолчали и засопели.
* * *
…Сперва подумал, что это ему снится. Но крик повторился:
– ВИТЯАА!!!
Инга?
– Витя! Ты где?
Точно Инга. Витя улыбнулся, сухие губы треснули, закровили. Он слизнул красные капельки, снова улыбнулся.
– Витя!
Голос Инги петлял где-то внизу. Похоже, она бегала по комнатам. Надо ей крикнуть. Но кричать Витя не мог. Мог только ждать. И улыбаться.
Голос умолк. Ушла? Но нет: каблучки застучали на лестнице.
– ВИТЯАА!! – совсем близко крикнула Инга.
– Я тут, – подумал Витя. – Тут, жду тебя.
Инга несколько раз пробежала мимо его комнатёнки, размахивая фонариком. Наверное, не сразу заметила ещё один дверной проём. Заметить-то сложно! Здесь их много – в этом Витя убедился, когда Славка таскал его по стройке. Горчаков специально искал самую укромную комнатку, чтобы окна не было, в закуточке. Наверное, здесь планировалась кладовка или ешё что.
Наконец Инга вбежала. Рухнула рядом на колени, уронила фонарик. И это хорошо. Он сейчас вонючий, грязный – зачем его таким видеть? Инга заплакала, сунула ему в рот бутылку с водой. Карачинская. Вот кто бы знал, что банальная карачинская – такая на самом-то деле вкусная!
– Сейчас!! – Инга пыталась развязать узел. Сломала ноготь, даже не заметила. Она подсвечивала себе фонариком, зажав его в зубах. Смешная такая.
Внезапно Инга невнятно вскрикнула, полезла в сумку – достала ножницы, обычные, маникюрные. Запилила. Веревка сдаваться не хотела, но пришлось. Витины руки рухнули на колени, словно обрезанные. В кистях сразу жарко защипало.
– Вставай, – Инга обняла его за плечи. – Надо идти.
Встать оказалось трудно, стоять – ещё тяжелее. За часы, проведённые здесь, ноги превратились в желе, грозились растечься.
– Мы медленно пойдём, – сказала Инга. – Раз шажочек, два шажочек. Раз шажочек, два шажочек. У лестницы отдохнём.
Впрочем, в первый раз остановились они на пороге комнатенки. У Вити всё плясало перед глазами. Вновь волшебная карачинская полилась ему в рот.
Раз шажочек, два шажочек. Ещё остановка. Ещё глоток. И снова – раз шажочек, два шажочек. Снова остановка. Снова глоток…
А у лестницы они остановились.
Потому что это был конец.
В воскресенье вечером Инге позвонила мама Вити. Долго, скучно извинялась, словно сама не понимала, почему всё-таки позвонила ей, Инге. Сама Инга так и сказала: «Вернётся». Про грандиозный план Горчакова даже не вспомнила.
А утром, стоило ей отойти от подъезда, как девушку тут же под руку взяли два амбала.
– Вас просят!
Инга испуганно пикнула, но не сопротивлялась: толку-то? Покорно села в машину. Там её сразу зажали со всех сторон.
Напротив Инги в салоне машины сидел грузный пожилой мужчина приятной наружности.
– Ну что вы так грубо! – заулыбался мужчина. Впрочем, улыбка у него вышла какая-то ненатуральная. – Девушка ведь ни в чём не виновата.
Инга сразу головой замотала: не виновата.
– Вы уж простите их! – обратился мужчина к девушке. – Давайте в качестве извинений я вас в институт отвезу?
Инга на всё была согласна, лишь бы отпустили.
– Вам вчера ведь звонила Люсенька?
– Кто? – не поняла Инга.
– Мама Вити, – поправился мужчина, даже стушевался почему-то.
– Вы – Анатолий Иванович? – догадалась Инга и поняла, что прямо сейчас умрёт от ужаса. Впрочем… – Значит, Витя так и не пришел?
Сметана понуро кивнул головой.
– Вы ведь его девушка?
– Нет. Он занимается со мной физикой и математикой каждую среду, иногда ещё и в пятницу. Мы дружим.
– Он ничего не говорил?
– Говорил, – вспомнила Инга. – Ему в Фурмановскую надо было.
– Вы уверены? – оживился Анатолий Иванович.
– Да. Срок подходил книжку сдавать. Ну, я брала её почитать, в субботу вернула. А Фурмановская как раз в воскресенье работает, сегодня – выходной.
– Это неважно, – улыбнулся Сметана. Действительно, такая мелочь, как выходной, ему не мешала. – Спасибо вам!
* * *
Инга пулей влетела в аудиторию, сжалась за столом, словно пыталась спрятаться. Её всю трясло. И лишь когда первая дрожь унялась, Инга поняла, о чём говорили с ней.
Витя пропал.
Инга вытерла холодными ладонями лицо. Из её знакомых никто никогда не пропадал. Она даже предположить не могла, что это так ужасно!
Нет, этого не может быть! Витя не пропал. Потому что он не мог пропасть! В конце ХХ века люди так просто не пропадают!
Точно?
Стало хуже.
Нет, нет! Витя сейчас на занятиях, на перемене она найдёт его, и всё закончится. Непременно!
Инга несколько раз повторила это, стало легче. Даже получилось улыбнуться.
* * *
Пожарная тревога заставила её подскочить. Впрочем, подскочила не только она.
– Спокойно! – тут же нарисовался староста. – Это учения. Собираемся и цивилизовано выходим на улицу.
Тут же кто-то попытался пошутить на тему «цивилизованно», некоторые заржали. Одна только Инга не участвовала в общем шуме.
– Миловская! – пихнул её староста. – Тебя это тоже касается.
Вывалившийся во двор институт был похож на разворошённый улей. Все ржали, шумели, размахивали руками, довольные срывом занятий, активно обсуждали – стоит ли возвращаться или имеет смысл уже валить.
Ознакомительная версия.
