Ознакомительная версия.
— Бен, — снова перебил я, — просто прекрати слюни пускать, как идиот, и все будет нормально.
Он еще какое-то время нес эту чушь, но потом мне удалось распрощаться.
Я лег, и на меня навалились депрессивные мысли по поводу этого выпускного. Я отказывался расстраиваться из-за того, что не иду туда, но я — как бы это ни было глупо и нелепо — мечтал о том, чтобы успеть найти Марго и уговорить ее пойти туда со мной. И все это должно было случиться в самый последний момент, в субботу ночью. Потом мы войдем в праздничный зал в Хилтоне в джинсах и поношенных майках, успевая только на последний танец, и закружимся, все остальные будут показывать на нас пальцами и дивиться возвращению Марго, а мы, танцуя фокстрот, выскользнем из зала на улицу и побежим есть мороженое. Так что да, я, как и Бен, предавался смехотворным фантазиям по поводу этого выпускного. Но я, по крайней мере, вслух о них не распространялся.
Бен иногда делался эгоцентричным идиотом, и мне приходилось напоминать себе, что я в нем вообще нашел. Даже если бы у него и не было никаких достоинств, мысли ему иногда приходили на диво гениальные. Например эта, с дверью. Она себя не оправдала, но все равно была хороша. Просто, видимо, Марго хотела сказать мне что-то другое.
Мне.
Эти ключи — мои. Значит, и двери — тоже мои!
* * *
Чтобы попасть в гараж, мне сначала надо было пройти через гостиную, а там перед теликом сидели родители.
— Хочешь посмотреть с нами? — предложила мама. — Они уже близки к разгадке.
Это было телешоу, где расследуются преступления.
— Нет, спасибо, — отказался я и пролетел мимо них через кухню в гараж.
Я отыскал самую широкую отвертку с прямым наконечником, сунул ее за пояс своих шортов цвета хаки и покрепче затянул ремень. В кухне я взял печенье и, двигаясь немного неловко, пошел обратно к себе через гостиную; пока на экране разворачивалось расследование, я вынул все штырьки из своей двери. Когда вышел последний, дверь скрипнула и начала отходить, так что я одной рукой открыл ее на максимум, чтобы она уперлась в стену. И тут из верхней петли вывалился крохотный кусочек бумаги — размером примерно с мой ноготь. Вполне в духе Марго. Зачем прятать что-либо у себя, если можно засунуть это ко мне? Я задумался, когда и как она успела это сделать. А еще я не смог сдержать улыбку.
Это был обрывок газеты «Обозреватель Орландо». Я понял, что это именно она, потому что на оборванном краешке было напечатано «тель Орландо 6 Мая, 2». Как раз в тот день она и сбежала. Записка явно была от нее. Я узнал почерк:
8328 Бартлсвилль-авеню.
Чтобы поставить дверь на место, надо было забивать штыри, а это бы точно привлекло внимание родителей, поэтому я оставил открытую дверь висеть на петлях. Положив штырьки в карман, я сел за комп и нашел на карте адрес с записки. Названия этой улицы я раньше никогда не слышал.
Она оказалась в тридцати четырех и шести десятых мили от меня, ехать нужно было по Колониал-драйв почти что до города с названием «Рождество». Я приблизил снимок здания со спутника — черный прямоугольник, облицованный чем-то неярким, серебристым, за ним — трава. Может, это фургон? Размер сложно было оценить, потому что вокруг была только зелень.
Я набрал Бена и рассказал ему все.
— Значит, я был прав! — обрадовался он. — Не терпится рассказать Лэйси, она тоже считает, что это была крутая идея!
На мнение Лэйси я внимания не обратил.
— Ну, я поеду, наверное.
— Конечно, надо ехать. И я с тобой. Давай в воскресенье утром, я, конечно, жутко устану после выпускного, но фиг с ним.
— Нет, я сейчас прямо выезжаю.
— Старик, темно же. Не поедешь же ты в этот странный дом с таинственным адресом в темноте. Ты что, ужастики не смотришь?
— Может, она там.
— Ага, а также там может оказаться демон, питающийся исключительно поджелудочными молодых парней, — спорил он. — Боже, ты хоть до завтра подожди, правда, после репетиции мне надо заказать ей корсаж и домой заехать на случай, если она в сети и написала мне что-нибудь, потому что мы в последнее время много переписываемся…
Я перебил:
— Нет, я еду сегодня же, я хочу ее видеть.
Круг сужался. Если потороплюсь, может, через час я ее уже увижу.
— Старик, я тебе не позволю ехать не известно куда среди ночи. Я должен прикрыть твою задницу.
— Завтра утром, — сказал я, в первую очередь себе. — Завтра утром поеду.
Мне, в общем-то, уже начинала надоедать моя стопроцентная посещаемость. Бен молчал. Я лишь слышал, как он выпускает воздух через передние зубы.
— Да, я чувствую, что заболеваю, — сказал наконец он. — Жар, кашель, все болит и ноет.
Я улыбнулся. Попрощавшись с ним, я тут же набрал Радара.
— У меня тут Бен на другой линии, — ответил он, — я тебе сейчас перезвоню.
И перезвонил через минуту. Я даже поздороваться не успел.
— Кью, у меня такая жуткая мигрень. Я завтра точно в школу не смогу прийти.
Я засмеялся.
Потом я разделся, оставшись только в трусах и майке, высыпал мусор из ведра и поставил его рядом с кроватью. Завел будильник на безбожно ранний час — шесть утра — и все оставшееся время тщетно пытался заснуть.
На следующее утро в комнату вошла мама и сказала:
— Ты даже дверь не закрыл, соня.
Я открыл глаза и ответил:
— У меня что-то с животом. — И показал на ведро: в нем была блевота.
— Квентин! Боже ж ты мой! Когда это случилось?
— Часов в шесть, — сказал я честно.
— Почему ты нас не позвал?
— Сил не было. — Тоже честно.
— Ты плохо себя почувствовал и проснулся? — спросила она.
— Ага, — сказал я на этот раз неправду.
Проснулся я, потому что в шесть прозвенел будильник. Потом я прокрался на кухню, съел батончик из мюсли и выпил апельсинового сока. Через десять минут я сунул в глотку два пальца. Я решил не делать этого ночью, чтобы не воняло у меня под носом. Блевать тошнотно, но быстро об этом забываешь.
Мама унесла ведро и помыла. Потом принесла его обратно.
— Я, наверное, сегодня останусь… — начала она, поджав от волнения губы.
Я поспешно ее перебил:
— Все в порядке, правда, просто слабость какая-то. Съел что-то не то.
— Ты уверен?
— Если станет хуже, я позвоню, — пообещал я.
Мама поцеловала меня в лоб. Я почувствовал, что на коже отпечаталась ее липкая помада. Мне на самом деле не было плохо, но отчего-то стало лучше.
— Дверь закрыть? — предложила она, взявшись за ручку. А дверь едва держалась на петлях.
— Нет-нет-нет, — сказал я, может быть, слишком уж напуганно.
— Ладно. Я по пути на работу в школу позвоню. А ты дай мне знать, если тебе что-нибудь понадобится. Что угодно. Или если захочешь, чтобы я приехала. И папе можешь звонить в любой момент. В обед я заеду, ага?
Я кивнул и натянул одеяло до подбородка. Хотя мама и помыла ведро, я даже сквозь запах моющего средства все еще ощущал вонь блевоты, от чего почему-то снова тянуло сблевать, но я старался не думать об этом и медленно дышать ртом, пока не услышал, как «крайслер» отъехал от дома. Было 07:32. В кои-то веки приеду вовремя, подумал я. Не в школу, правда. Но все же.
Я принял душ, почистил зубы, надел темные джинсы и черную майку без рисунка. В карман положил обрывок газеты, оставленный Марго. Потом вколотил штырьки в петли и принялся собирать вещи. Я не особо знал, что взять с собой, но на всякий случай бросил в рюкзак отвертку, которой снимал дверь, распечатку спутниковой карты, указания, как добраться, бутылку воды и Уитмена — на случай, если найду ее там. Хотел расспросить о нем.
Бен с Радаром приехали ровно в восемь. Я забрался на заднее сиденье. Они подпевали «Маунтин гоутс».
Бен развернулся и протянул мне руку, сжатую в кулак. Я легонько ударил по нему, хотя терпеть не мог этот вид приветствия.
— Кью! — проорал он, перекрикивая музыку. — Ну, как тебе все это?
Я знал, что Бен имеет в виду: слушать «Маунтин гоутс» с друзьями в тачке, несущейся майским утром в среду навстречу Марго и маргофигенному призу, который полагается тому, кто ее отыщет.
— Лучше математики, — ответил я.
Музыка орала слишком громко, разговаривать было невозможно. Въехав в Джефферсон-парк, мы тут же открыли единственное работающее окно, чтобы поведать всему миру о нашем превосходном музыкальном вкусе.
Мы гнали к Колониал-драйв мимо кинотеатров и книжных магазинов, в которые и мимо которых я ездил всю свою жизнь. Но эта поездка была лучше предыдущих, потому что в школе сейчас шла математика, потому что со мной были Бен с Радаром, потому что я думал, что мы ее сейчас найдем. Через двадцать миль Орландо, наконец, сдался и уступил место оставшимся в живых апельсиновым рощам и недостроенным ранчо — в общем, это была бесконечная равнина, заросшая густым кустарником, с ветвей дубов свисал испанский мох. Было жарко и безветренно. Именно в таких местах я проводил лето в скаутских лагерях, терпя укусы комаров и гоняясь за броненосцами. На дороге теперь были почти одни грузовички-пикапы, а каждую милю из ниоткуда возникали поселения: кучки домиков, между которых петляли узенькие улочки. Городки напоминали обшитые винилом вулканы.
Ознакомительная версия.
