«Ты красивый», — подумала Франческа и вздохнула, но тут же отругала себя за эту мысль. Ей хотелось закрыть дверь и ничего не вспоминать, а поскорее вернуться к своим рисункам, у нее же так мало времени, когда можно работать и не думать о семье.
Он, должно быть, обо всем догадался.
— Я не вовремя, — сказал он. И собрался уходить.
«У тебя красивый голос» (да о чем ты думаешь, просто отправь его восвояси — да-да, отправлю, но не буду грубить). Только тогда Франческа сообразила, что, стоя в дверях, буквально не пускает гостя в дом. Солист «Нейшинал» пел о Дженнифер — не единственной причине, по которой его разум горит, а руки холодны, словно лед.
— Нет, прошу прощения, — она сделала шаг в сторону. И, проходя мимо нее, он улыбнулся своей полуулыбкой, наполовину светлой, наполовину темной.
Фабрицио вошел в ее дом. Она забыла спросить, хочет ли он присесть, хочет ли чего-нибудь, или уточнить, зачем он здесь. Она застыла у входа в гостиную, а он огляделся:
— Я вас от чего-то оторвал, да?
Фабрицио посмотрел на открытый ноутбук с красочными рисунками на экране.
— Ничего подобного, — сказала Франческа. Шагнула вперед и закрыла крышку ноутбука.
Он провел рукой по волосам (это движение, одно это движение взволновало ее).
— Я хотел спросить, нет ли у вас гаечного ключа. Раковина засорилась, сейчас воскресенье, и… Мастер из меня тот еще, но я жду гостей к ужину и хочу попытаться все починить.
Жду гостей или гостью, какую-то женщину? Против воли в голове Франчески вспыхнул четкий образ: Фабрицио и прекрасная незнакомка ужинают при свечах, а затем он целует эту незнакомку и… Перестань думать об этой чуши и отправь его восвояси, чтобы успеть поработать. В конце концов, ты же именно этого хочешь.
— Кажется, нет, — серьезно сказала она. И сразу решив, что это прозвучало грубо, добавила: — Но давайте проверим. На самом деле, посмотрите сами, я в таких вещах не очень разбираюсь.
Она подошла к шкафу, в котором Массимо хранил все, что, по его мнению, было полезно иметь под рукой, придвинула стремянку. И пока тянулась к коробке на верхней полке, вдруг осознала, как выглядит, и ей захотелось надеть что-нибудь менее детское, менее небрежное. Она чувствовала присутствие Фабрицио спиной. Покачнулась на ступеньке, цепляясь за чертову коробку, и чуть не упала. Он подхватил ее и мгновение сжимал в объятиях, надежных, крепких. А потом отпустил. Франческа обернулась, пылая от смущения.
— Думаю, лучше, если вы достанете его оттуда, — и она, показав на ящик с инструментами, слезла со стремянки. Они внезапно оказались лицом к лицу, очень близко — когда вернутся Массимо и девочки? — он поднял руки и одним движением снял ящик с верхней полки. Она посмотрела на него, улыбнулась, как бы говоря: «Ну вот видишь». Он засмеялся. Смеется, как смеются мужчины. Прекрати.
— Ищите, — сказала она и ускользнула на кухню, будто ее ждали там какие-то важные дела.
Механически переставляя посуду — да-да, пусть будет готовка, — она ждала, пока Фабрицио уйдет, ругая себя: что с тобой, Франческа? Ты похожа на маленькую девочку. Через несколько минут он заглянул с гаечным ключом в руке.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
Оставаться дальше на кухне казалось слишком интимным. Некуда отступить. Она ждала, пока Фабрицио соберется уходить. Он посмотрел ей прямо в глаза и спросил:
— Можно мне кофе?
— Да.
И он остался. Франческа молола кофе, чувствуя присутствие Фабрицио всей спиной, и ей было неловко. Где вы все? А потом — раз! — и ощущение пропало. Ушел — она поняла — наверное, в гостиную, и подумала: вернись. И упрекнула себя: что ты такое говоришь, он должен уйти, ты должна работать. Фабрицио исчез, растворился, не издавал ни звука. Где он? Она подавила желание выглянуть в коридор поискать и стала ждать, пока закипит кофе, положив руки на край плиты, не отрывая взгляд от кофеварки. Кофе никак не закипал. Затем, наконец, начала вспухать пенка. Франческа наполнила чашки, поставила их на поднос вместе с сахарницей и чайными ложками, покрутила головой: куда же подевался гость? Она вышла в гостиную и испугалась: Фабрицио неподвижно замер на фоне окна черным силуэтом. Потом шагнул к ней и взял поднос.
— Позволите?
И они снова оказались очень близко друг от друга. Массимо, где ты?
— Сядем тут? — предложила Франческа и указала на диван, где на подушках до сих пор лежала брошенная книга.
Фабрицио поставил поднос на стол, и Франческа отметила, что записка Массимо все еще лежит там. Может, он тоже ее увидел. Выпей кофе и уходи.
«Нейшинал» продолжали петь, и в доме было тихо и уютно. Фабрицио сел на диван и тут же вскочил, с ненавистью глядя на подушку, едва ли не собираясь отвесить ей хорошего пинка, — комнату огласил пронзительный обиженный свист. Франческа прыснула против воли.
— Это утка моей дочери, — объяснила она, с улыбкой вытаскивая игрушку. — Не волнуйтесь, она в целости и сохранности.
Фабрицио рассмеялся. У него был теплый смех. Так мило. То, как он двигается, говорит, смеется. Мило. Даже завораживающе… Фабрицио аккуратно опустился на диван и подарил Франческе улыбку, искреннюю и светлую; взгляд у него был все еще меланхоличный, но такой глубокий. О чем ты думаешь? Отправь его восвояси, отправь его восвояси, и все. Диван был большим, но непонятно как они оказались рядом. А потом он сказал:
— У вас очень уютно.
Но Фабрицио не смотрел по сторонам, он смотрел на нее.
— Сахар? — спросила Франческа (Может, перейдем на «ты»? Что ты говоришь? Соберись).
— Да.
Она передала ему кофе и, вкладывая чашку в его руки, почувствовала приближение чего-то забытого. Того, что не случалось давно, очень давно. Оно пришло издалека и оказалось прямо здесь, сейчас. Несомненно, нужно было пересесть. Она не двинулась с места. Ей хотелось курить. Она вздохнула. Кажется, это ее ответ матери, повторявшей: есть только настоящее, только то, что происходит сейчас. Или нет, может, это что-то ее собственное, ее и ничье другое. Или не только ее, но и Фабрицио.
Массимо, вернись, все возвращайтесь, немедленно. А дом по-прежнему оставался тихим, загадочным, полным света и воздуха, как всегда. Казалось, он дышит и с каждым вдохом становится больше, но в то же время обстановка становилась все интимнее.
— Мне нравятся ваши рисунки, — «Фабрицио восхищенно взглянул на нее в этой атмосфере близости, понимания.
Она закусила губу, но не могла не улыбнуться в ответ.
— Брось, давай перейдем на «ты», — сказала она и коснулась своих волос и шеи, не осознавая этого.
— Что ты рисуешь?
(Как долго никто не спрашивал ее, чем она сейчас занята?)
— Ерунда, просто детская книга.
— Можно взглянуть?
И она без лишних раздумий встала, взяла ноутбук, положила ему на колени, села рядом, подтянув колени к груди, поставила босые ступни на диван (что ты делаешь?). Фабрицио рассматривал картинки — да, так близко, что сомнений в этом не возникало, — но она знала, знала, что он смотрит только на нее, и внезапно она отбросила запреты и решила жить только в этом моменте. Он повернулся к ней.
— Расскажешь мне, Франческа? — сказал он. Франческа. И ей захотелось ему рассказать вообще всё. Она потянулась к экрану — там могло быть все что угодно, они сидели так близко, что она не видела рисунков. Они впервые соприкасались телами.
Затем она почувствовала что-то, что-то такое, чего, кажется, никогда не испытывала или забыла, как это бывает, взглянула ему в глаза и внезапно сказала:
— Уже поздно. Прости.
И только потом, словно очнувшись ото сна, оба заметили: во дворе кричали.
На самом деле стало шумно несколько минут назад. Встревоженные голоса долетали до пятого этажа, но все происходило там, внизу, и, возможно, не требовало их внимания. Или они не хотели этого слышать. Но теперь крики усилились, стали очень громкими. Навязчивыми. И игнорировать их стало невозможно. Они переглянулись.
