— Я люблю детей, — сказал Мильт. — Всегда их жалею. Когда ты так мал, то никому не можешь противостоять. Кроме тех, кто еще меньше. А это не многого стоит. — Он потер подбородок и оглядел гостиную, мебель и книги. — А она неплохо устроилась. Подумать только, я никогда здесь раньше не бывал. У нее уютно.
Брюс кивнул.
Вернувшись в комнату, Сьюзан сообщила:
— Она спрашивала, почему от тебя так смешно пахнет. Я сказала ей, что ты съел что–то очень странное, чего у нас не подают.
— Почему ты так сказала? — спросил Мильт.
— Не хотела говорить ей, что пил пиво.
— Это не пиво. Я не пил пива. Я вообще ничего не пил.
— Знаю, что пил, — сказала Сьюзан. — Заметила, когда только вошел. И лицо у тебя так и горит.
Лицо у него вспыхнуло еще сильнее.
— Я серьезно, ничего я не пил. — Он поднялся на ноги. — У меня давление поднялось. Надо принять резерпин. — Сунув руку в карман, он вынул пилюлю, завернутую в папиросную бумагу. — Чтобы понизить давление.
Они оба молчали, дивясь его поведению.
— Все так подозрительны в нашем мире, — сказал Мильт. — Нет больше взаимного доверия. И это называется христианской цивилизацией. Дети врут о своем возрасте, женщины обвиняют тебя в том, чего ты не делал.
Он, казалось, не на шутку рассердился.
— Не принимайте близко к сердцу, — сказал Брюс.
— Надеюсь, когда эта малышка вырастет, — сказал Мильт, — то будет жить в лучшем обществе. — Он двинулся к двери. — Ладно, — проговорил он угрюмо, — увижусь с вами обоими, когда снова буду здесь проезжать.
Открывая перед ним дверь, Сьюзан сказала:
— Не сердись. Я тебя просто дразнила.
Он спокойно взглянул ей в лицо.
— Я не держу на тебя зла. — Он обменялся рукопожатием с ней, а потом с Брюсом. — Просто это меня угнетает, вот и все. — Он обратился к Брюсу: — Где вы остановились? Я загляну к вам, когда вернусь.
— Он еще не устроился, — сказала Сьюзан.
— Это плохо, — заметил Мильт. — Чертовски тяжело устраиваться в новом городе. Надеюсь, вам удастся найти славное место. Во всяком случае, я всегда смогу найти вас в «Копировальных услугах».
Он пожелал им доброй ночи, после чего за ним закрылась дверь.
— Думаю, я должна была сказать ему, — сказала Сьюзан.
— Ты правильно сделала, — сказал он. Но это его беспокоило.
— Я не хотела, чтобы ты брал это на себя. Думаешь, он вернется, чтобы проверить? Может, у него возникло подозрение насчет нас? По–моему, это не имеет значения. Он здесь бывает всего несколько раз в год. Думаю, он все еще испытывает ко мне интерес, а это заставляет его ревновать.
— Может, и так, — сказал он. Но, по его мнению, Мильт просто страдал от одиночества и искал компанию.
— Если бы мы устроили все это по закону, — сказала Сьюзан, — то могли бы избежать таких ситуаций. Иначе они будут возникать снова и снова. Тебе надо подумать о своей почте… и разве ты не должен сообщить на призывной пункт свой постоянный адрес? А водительские права? Миллион деталей. Даже налоговые декларации, которые я должна заполнять как твоя нанимательница.
Моя нанимательница, подумал он. Это верно.
— Это недостаточная причина, чтобы жениться, — сказал он.
Она бросила на него резкий взгляд.
— Никто этого и не утверждал. Но мне не нравится говорить людям неправду. Из–за этого я чувствую неудобство. Я знаю, что мы не делаем ничего дурного, но если нам придется лгать, то это будет чуть ли не признанием вины.
— Я же не против, — сказал он.
— Жениться на мне?
— Да, — сказал он.
Они оба задумались об этом.
Заперев дом и погасив свет, они укрылись в ее спальне, как было до приезда Мильта Ламки. Довольно долгое время ничто не мешало им наслаждаться друг другом. Но совершенно неожиданно, без какого–либо звука или предупреждения, дверь спальни распахнулась. Сьюзан голая выпрыгнула из постели. В дверном проеме стояла Тэффи.
— Я ее потеряла, — прогундосила она. — Она упала, и я не могу ее найти.
Сьюзан, тусклая и сглаженная в темноте, подхватила дочку с пола и вынесла из комнаты. «Найдешь ее завтра», — услышал он, пока с колотящимся сердцем лежал в кровати под сбившимся одеялом. Раздались еще какие–то приглушенные фразы, произнесенные Сьюзан и ее дочерью, потом звук закрывающейся двери. Сьюзан мягкими шагами прошла обратно и вернулась в постель. Тело у нее было холодным, она дрожала и прижималась к Брюсу.
— Черт бы побрал этого Мильта Ламки вместе с его ручкой–открывалкой, — сказала она. — Тэффи уронила ее с кровати, она уснула, держа ее в руке. Измазала чернилами или чем–то там еще всю подушку.
— Как она меня напугала, — сказал он.
Она все сильнее прижималась к нему худым и холодным телом. Обвила его руками.
— Ну и ночка, — сказала она. — Не беспокойся. Она была такой сонной, что едва понимала, что делает. Не думаю, чтобы она заметила, что ты здесь.
Но и после этого он продолжал испытывать дискомфорт.
— Я все понимаю, — говорила Сьюзан, лежа рядом с ним. — Это расстраивает. И ты не привык, чтобы рядом был ребенок. А вот я — да. Я учила детей. Это для меня вторая натура, думать, как думают они. Ради бога, не проецируй на восьмилетнего ребенка своих взрослых чувств. Она ничего не видела, кроме меня; это моя комната, и она знает, что я здесь. Ребенок есть ребенок.
Он попытался вообразить себя в этом возрасте. Входящим в спальню родителей. Сцена оставалась смутной.
— Может, оно и так, — согласился он.
— Я все время была замужем, сколько она живет на свете, — сказала Сьюзан. — Даже если бы она тебя здесь заметила, это показалось бы ей естественным. Мужчина есть мужчина. Для такого маленького ребенка.
Но он знал, что все пойдет либо так, либо этак. Либо он съедет отсюда и найдет себе какую–нибудь квартиру, либо пройдет через все и женится на ней. Она тоже это понимала.
Хочет ли он на ней жениться?
Что я теряю, подумал он. Я же всегда могу развестись.
Сьюзан заснула, держа его руку у себя на груди. Она сама притянула ее. Под своими пальцами он чувствовал ее дыхание, размеренное, медленное дыхание спящей. Засыпать здесь, подумал он, вот так. Когда захочу, положив на нее руку. Разве это не самое важное во всем этом? Не офис и не поиски способа сколотить побольше денег, но вот такие часы, поздно ночью. И ужинать вместе, и все остальное.
Вот зачем я остановился в Монтарио, подумал он. Собственно, вот зачем я заглянул в аптеку Агопяна. Конечно, ему не пришлось воспользоваться своей упаковкой «Троянцев». У Сьюзан было что–то, чем она пользовалась постоянно и запасы чего пополнила по пути домой.
— Ты не спишь? — спросил он, будя ее.
— Нет, — сказала она.
— Я думаю, мы справимся, — сообщил он.
Она перекатилась поближе и положила голову ему на плечо.
— Брюс, — сказала она, — ты знаешь, я намного старше тебя.
— Ты старше меня на десять лет, — сказал он. — Но это ничего. Только я хочу тебе кое о чем сказать.
— Говори.
— Я был одним из твоих учеников. В пятом классе, в 1945 году.
— Мне все равно, чьим ты был учеником, — сказала она, смыкая вокруг него руки. — Ну не странно ли? Вот почему я показалась тебе знакомой. Мне бы такое никогда и в голову не пришло.
Она зевнула, повозилась, устраиваясь поудобнее, а потом ее руки постепенно ослабли и выпустили его. Она снова уснула. Ее лицо мягко покачивалось у него на плече.
Вот и все, сказал он себе, слегка ошеломленный.
Но какой груз был снят с его души!
Четвертого числа они со Сьюзан полетели в Рино и поженились. Провели там три дня и прилетели обратно. Тем вечером за ужином они обо всем рассказали Тэффи. Та не удивилась. В Рино он купил ей игру — электрический кегельбан, — и вот ее–то вид девочку удивил по–настоящему.
В один из первых вечеров их супружества он обнаружил Сьюзан уединившейся в гостиной с большим альбомом на коленях.
— Покажи мне, — сказала она. — Ты уверен? Или ты просто имел в виду, что ходил в школу Хобарта?
Она передала ему альбом, и он, усевшись с ней рядом, стал переворачивать страницы. Она внимательно смотрела через его плечо.
— Вот, — сказал он, указывая на самого себя на фотографии класса. Круглое мальчишеское лицо со скошенным взглядом, бесформенными волосами. Полный животик, выпячивающийся над ремнем. Брюс почти не ощущал связи с этим образом, и тем не менее на фотографии был именно он.
— Это ты? — спросила она, обвив рукой его шею и повиснув на нем; пальцы ее при этом несколько раз кряду нервно ткнулись ему в плечо, а дыхание быстро и громко звучало у него в ухе. — Ну же, не скромничай, — сказала она, вглядываясь в подпись под фотографией. — Да, — признала она, — здесь и в самом деле написано «Брюс Стивенс». Но я не помню никого в этом классе по имени Брюс. — Она тщательно изучила фотографию, а затем звенящим от торжества голосом спросила: — Так тебя звали Скип?
