Грегуар Делакур - То, что бросается в глаза

Но это «Вики Кристина Барселона», а не «Пурпурная роза Каира», здесь нельзя ни войти, ни выйти, и он нажимает на «паузу».

И чернота одиночества поглощает его.

После полиции позвонили ПП, потому что кроме наклейки на заднем стекле разбитой «Хонды»: «Гараж Пайен, галантное средство передвижения», пожарные не нашли ничего, что указывало бы на личность погибшей.

Один из них сказал, что у нее были красивые волосы, и заплакал.

Потом на департаментском шоссе перекрыли движение до Потанса. Потом стали приходить люди, тяжелым шагом, как к обедне. Тут были Кристиана Планшар со своими двумя помощницами, под ручку, мертвенно-бледные, мэр Непиль, мадемуазель Тириар (в странном ярко-красном, почти светящемся колпачке на манер фригийского, скрывавшем изуродованную челку), местная журналистка мадам Ригоден (ненакрашенная, жуткая и, как ни странно, больше похожая на человека), Элоиза из бара Деде-Фри и коренастый дальнобойщик, звавшийся, видимо, Филиппом, судя по новой татуировке на руке официантки; были Валери, несостоявшаяся актриса (с еще теплыми складками от подушки на щеках) и Жюли, лучшая подруга пятиструйной душевой насадки и третья жена ПП; была мадам Лельевремон в дезабилье цвета свежей плоти, вырез которого приоткрывал порой унылую грудь, в домашних тапочках, в косынке, повязанной на бигуди, выглядевшая столетней; была и пара бельгийцев, принарядившихся для снимка с американской актрисой, их никто не видел, никто не слышал, а они ничего не понимали, и фотографировали хаос, боль, слезы окружающих, и спрашивали, идет ли речь о ней, знаменитой Скарлетт Йоханссон, американской актрисе, съемки ли это, сцена из фильма, авария, трюк, невероятно реалистично. А где же камера, и кто же этот молодой актер, который плакал и кричал, которого не подпускали к разбитой машине, к луже крови, смешавшейся с маслом в темное зеркало, кто этот мальчик, который хотел умереть, умереть, умереть и бился в огромных грязных лапищах хозяина гаража, отчаянно похожего на Джина Хэкмена; был кюре, был Тоннелье – мясо-колбасы-деликатесы, – который принес кофе и закуски: канапе с тунцом, печенье с эмментальским сыром, пирожки с бобами, хрустящие хлебцы с оливками и песто из петрушки (все эти лакомства были заказаны на свадьбу в замке, позже, днем, но плевать, кричал артист-кулинар, брызгая слюной, плевать, горе надо заесть, горе, а не счастье!); а ближе к полудню приехали тетя-библиотекарша и почтальон, с вытаращенными глазами, с искаженными лицами, и снова крик, плач; горе; бесконечный страх.

Потом, после «Вики Кристины Барселоны», он посмотрит все ее фильмы по порядку. На его глазах она будет расти. На его глазах будет стариться. Ее фильмы станут их фотоальбомами.

Он больше не расстанется с ней.

После фильма нью-йоркского кларнетиста он поставит «Мстителя» Фрэнка Миллера (2008), в котором Жанин Фукампре играет роль Силкен Флосс, роковой женщины, секретарши и сообщницы Октопуса. Потом, прокрутив его десять раз, сто раз, насытившись ею, он посмотрит «Обещать – не значит жениться» Кена Кваписа (2009), где Жанин Фукампре играет Анну, красивую блондинку (как всегда) и подружку Бредли Купера.

Затем он увидит ее в том возрасте, в котором она позвонила в его дверь однажды вечером, когда он был в майке и цветастых трусах, огненно-рыжей, в облегающей черной комбинации, в образе Наташи Романовой, она же Черная Вдова, в «Железном человеке‑2» режиссера Джона Фавро.

Будут еще «Мы купили зоопарк», где Жанин Фукампре в паре с Мэттом Деймоном, «Мстители» Джосса Шелдона, где она снова в роли черной Вдовы, и даже «Хичкок» Саши Джерваси, где Жанин сыграет Джанет Ли; а пока Артур Дрейфусс без конца слушает ее диски: Anywhere I Lay My Head (по песням Тома Уэйтса) и Break Up, записанный в дуэте с Питером Йорном.

А пока он плачет, снова плачет.

Он выставил свой дом на продажу, и, хоть парень из агентства по недвижимости не выказал особого оптимизма – кризис, сами понимаете, скоро все лопнет, мыльный пузырь, спекуляция, люди разоряются, и потом, ваш дом такой маленький, не представляю в нем даже небольшую семью, разве что семью карликов, ха-ха… о, простите, я сожалею, это не смешно; тем более молодую пару, после того, что здесь произошло, гм, в общем, я зря это сказал, но; – но Артур Дрейфусс не теряет надежды: плевать на цену, мне просто нужны деньги, я должен уехать, понимаете? Я понимаю, делаю, что могу, мсье, но не так это просто.

Через несколько месяцев, когда дом был наконец продан (за треть цены, но какая разница), Артур Дрейфусс в последний раз отправился в аббевильскую клинику.

Лекардоннель Тереза впала в кому вскоре после их последнего визита в результате обширной эпилепсии, объяснил врач. Она в coma carus, не реагирует на болевые стимулы, а энцефалограмма показывает диффузные дельта-волны и отсутствие реакции на любые внешние раздражители. Она в двух шагах от комы четвертой стадии. Что такое кома четвертой стадии? – спросил Артур Дрейфусс. Конец, молодой человек, это конец. Ваша мама здесь, но она уже не с нами.

Ее веки были как будто из пыли. Растерзанную руку в конечном счете ампутировали из-за распространившейся инфекции, и Артуру Дрейфуссу подумалось, что теперь она не сможет больше обнять его, равно как и маленькую Красу Господа, если им однажды доведется наконец встретиться.

Врач уходит: нажмите эту кнопку, если что-нибудь будет нужно, я поблизости, и Артур Дрейфусс пожимает плечами; да, мне нужно, мне нужна она; мне нужна ты, мама, мне нужны папа, Нойя, Жанин. Он грустно улыбается, произнося ее имя. Он не произносил его больше. Жанин. Это Элизабет Тейлор, мама, ты любила ее, потому что она была красивая. Потому что с ней ты на время забывала о собаках. Он берет единственную ледяную руку в свою. Вздрагивает от холода. С ней тебе не было страшно. Ты улыбалась. Он садится. Смотрит на пустое тело, которое его выносило. Произвело на свет. Трудно представить, чтобы мужчина мог выйти из такого крошечного тела. Из такой тени. Да, она тень, а он теперь мужчина. Он это знает. Есть ярость и благодать, ломающие порядок вещей – и состаривающие нас. Эти шесть дней жизни с Жанин Фукампре потрясли его, как война; одна из тех, что кончаются плохо. Что изменяют выживших. Повергают их в безумие. Или в бесконечную человеческую нежность. Она уехала, мама. Очень далеко. В Америку. Он говорит ей, что Жанин мечтала быть актрисой. Что она сыграла для него знаменитую сцену из фильма с Брижит Бардо. Он больше не плачет. Брижит Бардо и Мишель Пикколи. Он пересказывает игривые диалоги. Улыбается. Но меланхолия все равно близко. Он произносит новые слова, складывает их в новые фразы и кладет к ногам своей матери; покров из слов он скидывает с себя, и ему легче. Все хотели тело ее. / Она же дарила сердце свое. Растут, растут цветы, Жанин, которых ты / уже не соберешь. Я любил ее чуткость, / Хрупкую хрупкость, / Цвет ее души. Мысль как острый нож, / Ложь самому себе вновь, / Нелюбовь. Она хотела, чтобы я видел сквозь нее, мама. Она показала мне свое сердце. Чудесное и грустное. В грусти, мне кажется, есть что-то прекрасное. Слова текут с его губ неспешной рекой, унося с собой отсутствие, горе и детство. Он слушает их; он понимает, что нас любят не за то, что мы есть, а за то, что мы восполняем у другого. Мы – то, чего другому недостает. Жанин бросила ее мать после фотографий. Артура бросил его отец, просто так, без причины, в одно браконьерское утро. Он понял, что можно умереть от наказания без объяснений, когда даже не знаешь за собой вины. Потерянность. Сделав свой выбор – утонуть в пучине горя, его мать тоже бросила их всех. Он смотрит на нее. Ее застывшая улыбка трогательна и безобразна. Он вспоминает ее поцелуи, во времена Нойи. Потом – ничего. Этот рот никогда больше не целовал. Только кусал. Его рука не может согреть руку матери. Может быть, она уже умерла; хотя аппарат тихонько попискивает. Техника знает не все. Порой она лжет. Красоту ее я любил / В отсутствие ее тела. Мне не хватает ее, мама. Кроме нее, у меня не осталось никого живого. Мы спасали друг друга. Он повторяет ей, что она далеко. Что она теперь в Америке. Потому что здесь актрисам трудно. Какой бы ты ни была. Даже божественной. Даже имей ты тело для художника. Для Боттичелли, который тебе нравился на той почтовой марке. Даже если ты будишь первобытное желание в мужчинах; во всех мужчинах. И теперь, когда от холода цепенеет его рука, он сообщает ей, что уезжает, что продал дом. Что оставил работу у ПП на прошлой неделе, потому что в понедельник улетает. Самолетом из Парижа, из аэропорта Шарль де Голль. Но все будет хорошо. Сам он в этом не вполне уверен. Ему говорили, что есть таблетки, чтобы не бояться упасть, не бояться быть бескрылым, не бояться бесконечности. В первый раз он полетит самолетом. Он попросил место у иллюминатора. Так он увидит их на птичьей вишне, Нойю и отца. Они помашут друг другу. Пошлют воздушные поцелуи. И снова будут одной семьей. Где же теперь душа его матери, на дереве ли? Он думает, что да. Думает, что мы всегда возвращаемся туда, где согрешили. Он тихонько выпускает ледяную руку. Первое прощание. Он улыбается. Я знаю, что Америка большая, огромная, четырнадцать Франций, я читал. Но я ее найду.