Разрумянившаяся Нефисе бросилась в его объятия:
— Я тоже день и ночь о тебе думаю!
— Снилось мне, что ты…
— И ты мне снился.
— Как же я тебе снился?
— Прежде расскажи свой сон ты.
— Нет, ты…
Нефисе вдруг высвободилась из его объятий и расстегнула платье:
— Нравится тебе мой бюстгальтер? Недавно купила.
Кудрет обнял ее, расцеловал и усадил рядом с собой в кресло.
Когда они поднялись, Нефисе, поправляя платье, сказала:
— Тобою заинтересовался председатель вилайетского комитета нашей партии.
— Послушай, — насупился Кудрет, — ты что-то слишком часто говоришь об этом председателе.
«Так он меня ревнует?» — обрадовалась Нефисе и снова обняла его:
— Ну, поцелуй же и ты меня!
Кудрет недовольно сказал:
— Неужели ты не понимаешь, что я тебя ревную?
Нефисе была в восторге. Впрочем, хорошо, что он не знает ее прошлого, а то отказался бы, чего доброго, от женитьбы. Но что ей было делать? Муж погиб, а она, молодая, жизнерадостная, нуждалась в мужской ласке! Она так любила мужа, что едва не обезумела после его гибели. Но со временем все забывается. А председатель комитета был с нею так мил… Да и что в этом особенного? Ну, отдалась ему… Но он — могила, никому не скажет. К тому же у него полно женщин!
— Я знаю, дорогой, что ты ревнуешь, за это и люблю тебя. Кстати, здесь был Идрис. Зачем он приходил?
Кудрет пристально и строго посмотрел на Нефисе, которую и не думал ревновать, и безразличным тоном ответил:
— Он навещает меня каждый день. А почему ты спрашиваешь о нем?
— Я собралась было с ним поговорить, но он убежал, сославшись на срочное дело… Дочь моего дядюшки по уши влюбилась в него. Заладила: поженимся да поженимся. Знаешь, что мне пришло в голову?
— Что?
— Давай их обручим, а сами купим себе два колечка и запросто, без свадьбы и всяких церемоний, наденем их друг другу. Кстати, состоялся суд?
— Какой суд?
— Ну, по поводу твоего развода с женой.
— Пока нет, но это не так уж важно. Не сомневаюсь, что на первом же слушании дела получу развод. Ведь я в тюрьме, против меня возбуждено серьезное обвинение…
— Чтоб она провалилась, твоя жена! — воскликнула Нефисе, снова страстно целуя его. — Да она ноготка твоего не стоит! Какая хоть она, скажи мне, ради бога?
— Я ведь описывал ее тебе… Одни мощи, очкастая и ко всему еще психопатка. Не бойся, бог на нашей стороне. Клянусь, что на первом же заседании суда…
— На первом? Когда же наступит этот счастливый день?
— Не волнуйся — не за горами.
— А вдруг она раздумает?
— Не раздумает. Она уже давно завела шашни.
— Шашни? Неужели у нее есть любовник?
— И не один!
— Имея такого мужа, как ты?!
— Мужчины ей не нужны.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Понимай как знаешь!
— Неужели она…
— Сказал ведь: понимай как знаешь!
Сообразив наконец, на что он намекал, Нефисе задумалась. Видно, и хафиз-ханым такая же. Через неделю-полторы после гибели мужа его родственники отвели Нефисе к этой святоше. Только сейчас Нефисе поняла, почему эта мужеподобная хафиз-ханым раздела ее донага и стала проделывать весьма сомнительные манипуляции…
— О чем ты думаешь?
— Да просто так.
— Вижу, что не просто…
Нефисе пришлось ответить, чтобы не вызывать лишних подозрений. Виновато улыбаясь, она сказала:
— Вспомнила хафиз-ханым, о которой я тебе рассказывала.
— Что же ты вспомнила?
— Что и она такая же.
— Лесбиянка?
— Да…
Кудрет поднял на нее строгий взгляд, словно догадываясь, о чем она может сейчас думать. А Нефисе, вдоволь нахохотавшись, вдруг заявила:
— Так я и знала!
— Что знала?
— Что ты так подумаешь…
— Это потому, что я тебя люблю.
— Ты просто прелесть! — воскликнула Нефисе, протягивая к нему руки. — Ну поцелуй же меня!
Кудрет поцеловал ее и бережно усадил в кресло… С такой же нежностью он относился поначалу и к своей жене. Избаловал ее ласками, признаниями в любви, а потом вдруг охладел к ней. Жена стала нервной, раздражительной. Ее постоянное ворчанье выводило его из себя, и со временем он почувствовал к ней отвращение. Своим безразличием Кудрет доводил ее до исступления, и в бессильном гневе она швыряла в него все, что попадалось под руку, а потом падала в обморок.
Кудрет прекрасно понимал: стоит ему проявить внимание, быть с женой поласковей, и жизнь у них наладится, но он уже не мог побороть себя. Тщетно пыталась женщина найти на стороне то, чего не находила в муже. Увы! Она не обладала красивой внешностью. И после многих неудач она всем сердцем привязалась к повитухе-ханым…
— Ты всегда будешь меня так любить? — спросила Нефисе.
— Сомневаешься?
— Нет, но…
— Что «но»?
— Боюсь. Как-то тревожно на душе.
— Чего же ты боишься?
— Что ты меня разлюбишь.
— И как только тебе такое в голову пришло?
— Я гоню от себя эту мысль, но…
— Опять «но»?
— Словно бес нашептывает… Кудрет!
— Что, милая?
— Люби меня так всегда, крепко-крепко! Хорошо?
Кудрет молчал. Расценив его молчание по-своему, Нефисе спросила:
— Ты почему не отвечаешь?
Он улыбнулся:
— А я могу просить тебя о том же?
— О чем? Чтобы я тебя любила?
— Ну разумеется!
— Да разве можно любить сильнее, чем я?
— Я не о нынешнем дне говорю, а о завтрашнем.
— Завтра я буду любить еще сильнее.
— И я…
— Да, чуть было не запамятовала. Знаешь, сестра меня ревнует.
— К кому?
— К тебе.
— Этого недоставало!
— Ты неверно меня понял. Просто с тех пор, как познакомилась с тобой, она стала плохо относиться к своему мужу. Все время жалуется матери на судьбу. А уж когда узнала, что мы хотели снять дом, совсем взбесилась. Теперь и ей подавай отдельный дом. Но зять мой тряпка тряпкой, боится даже заикнуться об этом начальнику тюрьмы. Он и перед нашим председателем…
Кудрет снова нахмурил брови.
— Прости, это я к слову вспомнила о нем. А тебе совсем не к лицу ревновать ко всякому ничтожеству. Нет никого на свете лучше тебя!
— Ну хорошо. Ближе к делу.
— Да, так о чем это я говорила?
— Ты чего-то о председателе вспомнила…
— Да, Кемаль-ага даже перед ним робеет, не может слова вымолвить от смущения. В общем, лучше бы ты сам переговорил об этом с начальником тюрьмы… Только чтобы зять не догадался.
— О чем же мне говорить с начальником?
— Пусть и Кемалю разрешит ночевать дома. Кемаль сам собирается просить его об этом, но чтобы ты не знал, а ты поговори заранее, подготовь начальника. Тебе-то он наверняка посодействует. А зять будет думать, что сам все устроил. И сестре будет приятно за него, снимет она дом, наведет там порядок. Пока она скрывает от меня свои планы…
Сразу после ухода Нефисе Кудрет пошел к начальнику. И на следующий день, когда Кемаль-ага появился в кабинете, начальник встретил его в высшей степени приветливо:
— Вай, Кемаль-ага! Заходи, пожалуйста! В каком лесу волк сдох, что ты вдруг решил навестить меня? Признаться, я уже беспокоился. Садись!
Кемаль-ага ушам своим не верил. Уж не сон ли все это?
— Спасибо, бей-эфенди! — поблагодарил он, судорожно глотнув, и опустился на краешек кресла. Лицо его покрылось испариной, усиленно заработали желваки. Он не знал, с чего начать, как скрыть потом свой визит от Кудрета.
Начальник решил прийти ему на помощь.
— Ты ко мне с просьбой?
— Так точно, — с трудом выдавил Кемаль.
— Я тебя слушаю.
— Моя жена тоже хочет снять дом. Вроде бы уже подыскала. Но…
— Продолжай.
— Нет, ничего особенного, просто я хотел сказать, что она сняла дом… — У Кемаль-аги не хватило духу изложить свою просьбу до конца.
— Это ее собственное желание или твое?
— Мое…
— А зачем тебе дом?
Тут Кемаль виновато улыбнулся, поняв, что выдал себя с головой. Начальник поднялся из-за стола, подошел к нему:
— Может, ты не против раз-другой в неделю провести там ночь?
— Если бы вы только соблаговолили разрешить…
Начальник рассмеялся, походил по комнате и остановился перед Кемалем.
— Считай, что все в порядке. Кстати, совсем недавно с такой же просьбой ко мне обратился Кудрет-бей. Вот и будете с ним уходить по очереди.
От радости у Кемаль-аги даже в ушах загудело, он уже ничего больше не слышал; не помнил, как вышел от начальника, добрался до камеры и плюхнулся в постель. Все отлично удалось!
В камере появился Кудрет-бей. Вот бы поделиться с ним! Только нельзя, заварится такая каша! Кудрет расскажет Нефисе, а та передаст сестре, и тогда ему, Кемалю, не избежать головомойки. Нет-нет, не надо распускать язык!
На следующий день, как только Нефисе пришла к Кудрету, он обо всем ей сообщил. И когда сестра после свидания с мужем стала дома хвалиться, Нефисе не стерпела:
