– В чем дело, кабальеро?[139] А ну прекратили, черт вас возьми!
Зазвучали пощечины. Я сунулась – и по лицу меня полоснули выкрашенные перламутром ногти. Лапы Лули врезались в сооружение на голове Мины, и пряди волос рассыпались под ее скрюченными пальцами. Мина лягнулась, угодив мне в голень, и без того покрытую синяками. И пока я, согнувшись, терла ногу, Мина вонзилась зубами в плечо Лули. Та, вцепившись Мине в волосы, дернулась в сторону, раздался треск – так рвется вельветовая ткань, – и кусочек кожи Лули остался у Мины в зубах. Ну, это уже перебор, подумала я, увидев кровь. Разом вытащила железный прут из решетки на окне и трижды стукнула им об пол.
– Так, или вы успокоитесь, или я проломлю вам башку вот этой волшебной палочкой, черт вас дери, я хорошенько отделаю вас обеих – что за фигня из-за ерунды! – заорала я.
Они застыли, увидев мой яростный взгляд и почувствовав непреклонную решимость осуществить угрозу.
Минерва сплюнула кусочек кожи в умывальник и прополоскала рот. Плечо Лурдес кровоточило. Я промыла ранку перекисью из домашней аптечки, на плече тут же выступила белая пена, я смазала ее антисептиком и залепила рану пластырем. Я сказала Лули, что неплохо бы привиться от столбняка и бешенства. К счастью, в доме мы были одни: мама Лули ушла занять очередь за шампунем в магазин «Флогар», отец работал до семи, а дед до четырех не вернется из поликлиники, в это время он получал свою порцию лекарств.
– Я к тебе больше не приду, можешь не приглашать, – всхлипнула Мина.
– Да кто тебя приглашал? Ты здесь, потому что Марсела – моя подруга. Ничего хорошего в том, что ты пришла, нет. Но еще хуже то, что ты о ней порассказала. Мол, какого-то типа спалили из-за нее, то ли одного, то ли другого. Да Марсела – просто классная девчонка, не понимаю, зачем она путается с такой… Да это я не хочу, чтобы ты приходила ко мне. Проваливай!
Мина подняла нейлоновую сумку с пластиковым замком, в которой лежали книги, школьные принадлежности и косметика. Резко развернулась в сторону двери и, избегая моего взгляда, прошла мимо меня. Не дав ей выйти я взяла ее за локоть. Тогда она отвернулась и уставилась в зеркало, и я могла видеть из-за спины ее отражение: как же смешно она выглядела, вся взъерошенная и растрепанная, и это она, всегда во всем совершенная.
– Ну и что за враки ты разносишь обо мне? – тихо поинтересовалась я.
– Прости, Map, я никогда не говорила тебе ничего такого, – прервала нас Лули, – чтобы не вмешиваться в твои отношения с этой нахалкой. Я не знаю, почему ты ее всегда так защищаешь. Мина-из-Какашек! – рука у Лули висела плетью, она пыталась навести порядок, ведь в драке они опрокинули мебель, даже разбили две вазы: одну цветочную, а вторую декоративную.
– Ничего я не говорила. Она все придумывает. Пожалуйста, не верь ей, – взмолилась Мина.
– Я не могу ей не верить, потому что она моя подруга, – давила я, готовая выцарапать Мине глаза. – И кому еще ты рассказывала эту сказку?
– Никому больше, клянусь. Прости меня, Марсела, ты же знаешь, какая я врунья. – Она повернулась к Лули: – Я соврала, думала, что так ты быстрее одолжишь мне свои лакированные туфли, я хотела только заработать твое доверие.
Лули ничего не ответила, наоборот презрительно отвела взгляд в сторону. Я сосчитала до десяти, успокаивая себя. Прошло три года с того случая, я выкарабкалась с помощью моих друзей, с которыми мы вместе переходили из класса в класс, заканчивали школу, поступали на подготовительные курсы. Впрочем, среди моих друзей были и другие, более старшие, которые уже учились в технических вузах или даже в университете. Монти-Заика, например, учился в Технологическом институте гражданского строительства. Минерва то входила в нашу группу, то выходила из нее, ее не особенно-то жаловали: она была хвастливой (пыталась блистать интеллектом, хотя умной не была, такие, как она, выучивают до тысячи шестисот семидесяти трех страниц словаря «Лярус» только для того, чтобы поразить и унизить других), лицемерной, лживой и вдобавок стучала на всех преподавателям. Но благодаря мне она могла появляться на наших вечеринках – я всегда настаивала на том, чтобы у нас бывали и другие, а под другими я имела в виду прежде всего ее. Я делала это, возможно, потому, что чувствовала себя обязанной ей, ведь она была свидетелем той несостоявшейся встречи (надо же как-то это называть, ведь свидания так никогда и не произошло) между мной и Хорхе, взрослым сорокалетним мужчиной с усами, которого сожгли заживо.
– Я не слышу, ты говоришь слишком тихо. Так это в самом деле вранье? – допытывалась я, краешком глаза наблюдая за Лули; нужно было совершенно четко дать понять: все, что Мина наболтала, было одной из обычных ее небылиц.
Лули подметала осколки ваз, смешанные с пылью мокрые цветы – все это стало одним грязным месивом. Она начала напевать модную песенку, чтобы заглушить боль в плече, песенку Леонардо Фабио:[140]
Сегодня я срезал цветок, а на улице дождь,
Я ожидаю любовь, а на улице дождь,
Люди спешат и куда-то бегут,
И город пустынен, ведь на улице дождь.
Я почувствовала облегчение, когда поняла, что Лули совсем нет дела до того, случилась ли рассказанная Миной история на самом деле или нет. Она старалась показать изо всех сил, что поглощена уборкой, хотя было ясно, что ей доставляет огромное удовольствие слышать нашу ругань. Она прекратила петь и сказала:
– Ну, надеюсь, теперь у тебя нет сомнения в том, кто твоя подруга. Лицемерка – вот кто она такая.
– Так это ложь или нет, Мина-из-Какашек? Отвечай быстро и не выводи меня из себя, – снова повысила я голос.
– Ну, ладно, я же сказала, что да, – неохотно выдавила из себя подлиза.
– Что «да»? – я ущипнула ее за руку.
– Ой, перестань. Да, я все это придумала. И прошу у тебя прощения.
– Ладно, я верю. Вот так-то лучше. Помнится, в ближайшую субботу вечеринка на крыше у Монги, Ты прекрасно знаешь, что от меня зависит, пригласят тебя туда или нет, – пригрозила я без всякого колебания. – А ведь Монги может пригласить тебя потанцевать с ним.
Честно говоря, я не понимала, почему Мина так зависит от меня, когда все должно быть как раз наоборот: это она знала мою сокровенную тайну. В общем, я тогда прекратила ругань и принялась помогать Лули прибирать комнату. Мина несколько раз сказала «до свидания» Лули, но та никак не отреагировала на это, и Мина вышла, хлопнув дверью. Лули и я переглянулись и, давясь смехом, выбежали на балкон. Минерва вся в слезах уже переходила улицу Соль.
– А ты мне не верила. Она ябеда и изрядная дура, к тому же с комплексом расистки. И потом, разве ты не знаешь, что она обычно путается со всякими типами? Помнишь, в прошлом году она все жаловалась мне на Кики? Не помнишь, да и ладно. Словом, он попользовался ею, а потом бросил ради Дании.
Лули отерла с ладони грязь, и тут ее взгляд задержался на человеке, идущем по улице.
– Смотри, Отто, инженер, мне он нравится, какой красивый, жаль, что недавно женился, и сыну уже год. Вот так-так, вот так-так! Не хочу связываться с женатиками, да еще и дети у которых!
– Правильно делаешь, – проговорила я, и голос мой дрогнул.
Отто посмотрел на наш балкон и плутовато улыбнулся. Он напомнил мне Хорхе, поскольку тоже носил усы, но у Отто волосы были длиннее, почти до плеч. Я рванулась в квартиру и увлекла за собой Лули. А она уже махала ручкой в чересчур горячем приветствии.
Каждую субботу мы устраивали вечеринки на крышах. В один день это была крыша моего дома, в другой – дома, где жила Вивиана, в следующий раз вечеринка проходила у Папито, потом у Дании, или Аны, или Ньевес. Самые большие вечеринки мы устраивали на террасе у Андро, мы приберегали это место для исключительных событий, например, каждый Новый год мы справляли именно там. Андро доставал рождественские украшения колониальных времен, гирлянды с цветными лампочками, которые его мама отваживалась извлекать из целлофановых мешочков только в ночь на Рождество, праздновать которое было запрещено, – вот и все украшения на наших праздниках. Мы танцевали до седьмого пота, веселились, дурачились, правда, во всех этих дурачествах и играх, в том числе и любовных, далеко не заходили, однако рано начали увлекаться ромом, пивом – словом, алкоголем, хотя я всегда отказывалась от выпивки.
Крыша дома Монги-Заики была самая широкая. Чтобы выйти на нее, нужно было подняться на пятый этаж здания на улице Компостелла между улицами Лус и Муралья. Отец Монги исхитрился провести из квартиры на крышу электричество, ведь семья Монги жила на последнем этаже под самой крышей. Соединив многожильные и разноцветные провода, он смастерил удлинитель и таким образом подсоединил к розетке проигрыватель, который ставил у порога расшатанной двери, потом пристраивал лампочку на семьдесят ватт между притолокой и оконной рамой, через которую можно было попасть на лестницу. Лампочка не давала много света, но нам этого и не было нужно. По сути, главные встречи проходили в домах парней, потому что их отцы, не страдавшие особым благочестием, были рады полутьме, соглашаясь со своими сыновьями, что темнота – друг молодежи. Наоборот, когда вечеринки проходили в домах девиц, мы должны были долго и упорно выпрашивать разрешения подняться на крышу, а когда нам разрешали, то умоляли родителей не устанавливать на крыше сверхмощных прожекторов, потому что с электричеством в стране напряженка.
