Ознакомительная версия.
– Н-да...
Это «н-да» мне совершенно не понравилось, и я затаился. Макс тоже смолчал.
– Неплохая музыка, – заметил наш новый приятель, взмахнул своим кулачком и кивнул в сторону рояля.
Мы молчали.
Ему быстро надоело нянчиться с нами, искать подходы и, решив, очевидно, оставить все околичности и церемонии, он вдруг обратился к Максу:
– Вы не переменили своих намерений?
Мы переглянулись.
– Каких ещё намерений? – грубо переспросил Макс.
– Ну как же... Если я правильно понял... ещё весной... Вы хотели вступить в ложу?
Мы опять переглянулись.
– В ложу? – с тревогой переспросил Макс. – Какую ложу?
– Ну как же... В тайную ложу... Разве не вы хотели вступить в тайную ложу?
Мы снова переглянулись. Потом, не сводя глаз с загадочного визитёра, Макс изогнулся, поставил на пол свой недопитый коктейль, выпрямил спину, проглотил слюну, облизался и вкрадчиво сказал:
– Это мы...
Дядька чуть заметно усмехнулся.
– За вас ходатайствовали... – сказал он. – Вы можете быть приняты завтра же... Если, конечно, вы согласны...
– Завтра?! – прошипел Макс. – Конечно, согласны!
– Вот конверт, – и он протянул нам длинный глянцевый конверт из хорошей, плотной бумаги. – Здесь всё написано. Вы выполните всё, что здесь написано, и будете приняты завтра же...
Даже и теперь он не разомкнул кулачков, точно боялся выпустить наружу своих жуков.
– Стоп, стоп! – перебил я его, опомнившись. – А что за ложа?
Он улыбнулся.
– Если вы не готовы... – мягко проговорил он, – вступление можно и отложить...
– Ни-ни-ни-ни-ни! – вмешался Макс и стиснул мне плечо. – Мы готовы. Готовы!.. Это он шутит!
Дядька усмехнулся как давеча.
– Ну, в таком случае... до завтра?
– До завтра! – радостно подхватил Макс.
Дядька поднялся с дивана и направился к выходу. Но задержался и, обернувшись к нам, проговорил ещё раз, точно для убедительности:
– До завтра...
С этим и вышел.
– Ты что, идиот? – зашипел на меня Макс. – Ты ведь чуть всё не испортил! Нас опять не примут!
– Куда-а?
– В ложу тайную! «Куда»!..
– В какую ложу?! Ты ведь даже не знаешь...
– Да какая разница! – он поморщился. – Не понравится нам – уйдём... Что, держать нас, что ли, там будут?..
Он прервался и в нетерпении стал потрошить конверт. Внутри таинственного конверта оказался всего лишь один листок, на котором изящным готическим шрифтом были указаны время и место: 7 октября, 22.00, м. «Авиамоторная», у выхода к кинотеатру «Факел».
– Опять?! – вырвалось у меня.
– Странное совпадение, – согласился Макс.
Кроме этого сообщения на листке были ещё какие-то значки, в том числе советские звёздочки, какие-то треугольники, квадраты и даже нацистская свастика.
– Это, наверное, какая-нибудь фашиствующая организация, – я ткнул пальцем в свастику.
– Это всего лишь магический знак, – нетерпеливо проговорил Макс. – Нацисты сами заимствовали его у восточных культов.
Под значками шёл другой текст, записанный столбцом, но смысл его разобрать было невозможно – это был какой-то тарабарский язык. Под этим текстом уже по-русски значилось, что «молитву» – ту самую тарабарщину – следует прочитать трижды перед посвящением.
– Значит, это восточная секта, – робко заметил я. – Заклинания какие-то...
– Ну чего гадать-то? – разозлился Макс. – Завтра узнаем... Видишь? – он ткнул листок мне в нос. – Надо ещё подготовиться... «молитву» прочесть...
И он принялся читать вслух. Слов я, конечно, не помню. Но впечатление, которое произвела на меня эта «молитва», врезалось в память. Слова напоминали камни, огромные, острые камни, обломки безжизненных чёрных скал, срывающиеся и с грохотом скатывающиеся вниз. В сочетании с неусыпаемым джазом это вызвало во мне неприятное, тяжёлое волнение.
– Слушай, Макс... – не выдержал я наконец. – Может, ты потом помолишься?.. А?..
Он ничего не ответил. Потому что в эту минуту в библиотеку ворвалась развесёлая компания. Джаз утонул в хоре голосов. Макс поспешил сложить листок в конверт, а конверт припрятать во внутренний карман пиджака.
***
Весь следующий день я испытывал такое чувство, будто всё происходящее уже происходило однажды. Да так оно и было. Точно так же, как и тогда, весной, Макс опоздал на занятия. Точно так же он предложил заехать за мной в пять. А когда я усмехнулся в ответ – страшно разозлился и объявил, что зря связался со мной, что я домосед и ничего не смыслю в хороших компаниях. И что если мне хочется ночью спать, как какому-нибудь плесневелому старикану, то это моё право, а он, Макс, не намерен каждый раз вытаскивать меня за шиворот из тёплой постельки и втолковывать насильно, что такое настоящая жизнь.
В пять он был у меня. Мы обедали, и Макс вдохновенно рассказывал маме, кто такие тамплиеры и масоны, и загадочно намекал на свою к ним причастность.
– Орден тамплиеров возник не то в XIII, не то в XIV веке, – говорил он. – А ещё раньше были альбигойцы, а ещё раньше – манихеи и гностики... Потом появились розенкрейцеры, потом – вольные каменщики и даже вольные угольщики!.. Их всегда объединяло то, что все они на самом деле были, по сути, филантропическими обществами. Они распространяли просвещение, они осуждали мракобесие и суеверия... На самом деле они всегда боролись за свободу и против предрассудков. Боролись против тирании, религиозного деспотизма, невежества... Ну, об этом, конечно, не все знают... Поэтому обыватели недолюбливали их, приписывали им всякие страсти... Одним словом – невежество!
Мама очень внимательно его слушала и наконец осторожно спросила:
– Так вы, что же, ребятки... в фармазоны записались?
На это Макс рассмеялся и кокетливо отвечал, что все декабристы были масонами и что по его сведениям в Москве есть ложа «Северная звезда» и ложа «Свободная Россия». Впрочем, наверняка есть и другие ложи...
В восемь часов мы вышли из дома и так же, как и тогда, весной, молча добирались до метро. С тою лишь разницей, что я не испытывал решительно никакого волнения. Я не думал ни о том, куда мы едем, ни о том, что ждёт нас.
Когда поезд остановился на «Белорусской», я насмешливо посмотрел на Макса. Он сидел как ни в чём ни бывало. А когда я, чтобы позлить его, спросил: «Хочешь, поедем по-другому?», он только смерил меня взглядом и отвечал лапидарно:
– Фу!
На «Новокузнецкой» он важно поднялся с места и бросил мне, как если бы я был его денщиком:
– За мной...
Ровно в 21:35 мы поднялись из метро. Осенью ночи тёмные, холодные и мокрые. В такую погоду мне нравится представлять себя на пути, бредущим через бесконечное поле или по старому тракту. В этих фантазиях много мучительного. Чувство бесприютной тоски, одиночества щемит, бередит душу. Но хочется почему-то отдаться этому чувству, хочется терзать себя и насладиться терзанием. Может быть, потому, что прекрасно знаешь: никакая надобность не приведёт ночью ни в поле ни на заброшенный тракт...
– Это вы Максим? – услышал я рядом с собой чей-то как будто очень усталый голос.
Я поднял глаза. Возле меня стоял какой-то человек в тёмных брюках и чёрной кожаной куртке, одетой поверх другой, мягкой красной куртки, капюшон которой и украшал голову незнакомца. Был этот человек довольно высок, тщедушен и сутуловат. Лицо его казалось бледным и испитым, и даже измождённым, точно он не спал несколько ночей кряду. Глаз его, окутанных тенью капюшона, я не мог рассмотреть. Зато рассмотрел рот: довольно крупный, но красиво очерченный, с похожей на корону верхней губой.
– Это вы Максим? – снова спросил он, перехватив мой взгляд.
– Это я Максим, – Макс вышел вперёд, – это Иннокентий.
– Иннокентий? – удивился незнакомец.
– Да, – сказал я, – а что?
– Ничего... Идёмте.
И, более не оборачиваясь, мелкими, неровными шажками, покачиваясь и подпрыгивая, он зашагал в сторону Красноказарменной. Мы с Максом, как овцы за козлом, поплелись за ним.
Вся фигура нашего провожатого напоминала мне цветок на длинном тонком стебле, сгибающийся от всякого дуновения.
– Какой-то доходяга ледащий, – шепнул я Максу, рассматривая сухую, скрюченную спину незнакомца. – Чисто узник Освенцима!..
В ответ Макс только поморщился.
– Да куда он нас заведёт?
Макс молчал.
Как и тогда, весной, мы свернули с Авиамоторной в Красноказарменную, с Красноказарменной – в Энергетический проезд. Возле ДК МЭИ, как раз у того самого таксофона, наш спутник вдруг остановился.
– Курить будете? – обратился он к нам.
Мы отказались. Он вытащил из-за пазухи белую пачку и, ловко выбив из неё сигарету, закурил один. Щурясь от дыма, он кивнул нам, приглашая следовать за собой, и поплёлся дальше. Мы вышли в Энергетическую улицу, пересекли её и углубились во дворы, так что я перестал отслеживать маршрут. Остановились мы перед подъездом облезлого панельного дома. Мы с Максом молчали в ожидании, а спутник наш всё силился сказать что-то. Да то ли слов подобрать не мог, то ли не знал, с чего ему начинать, а потому тоже молчал и только переминался с ноги на ногу.
Ознакомительная версия.
