Из угла сумки выглядывала головка китайского термоса. Открыл пробку. Термос доверху был набит мелкими изделиями, — сверкающими синеватыми камешками. Они излучали живой пульсирующий свет, — точно глаза испуганных птиц и зверушек, истомившихся в неволе и просившихся наружу. «Сколько же тут погребено красоты, фантазии мастеров, тончайшего искусства их рук. Сколько радостей могли бы приносить эти украшения женщинам и мужчинам, — и тем, кто бы обладал ими, и тем, кто смотрел бы на них. Ох, Боже, Боже! Древние говорили: слаб человек! Но вот одна женщина, теперь она немощная старуха, а какой вред причинила людям и государству! Вот тебе и слаб человек! Слаб, слаб, а в сотворении зла он бывает ох как силен!»
Являлись Косте мысли и иного порядка: вот сейчас они отдадут сокровища Старроку, а тот львиную долю оставит себе, остальные рассует по карманам других старроков — тех, кто вручил ему власть, охраняет его от правосудия. А там, среди этих людей, нет благотворителей вроде Третьякова, Мамонтова, — там хищники пострашнее Регины Бондарь. Никто из них не томится мыслями о Родине, народе, сотворившем эти сокровища. Преступники, способные за эти колечки и перстеньки предать, продать и убить кого угодно. «И вот ведь парадокс, вот моя неразрешимая драма, — думал Костя. — Я, как лягушка, ползу к ним в раскрытую зубастую пасть и не могу ни свернуть, ни уклониться, — прямо в пасть вместе с этими несметными богатствами. Не могу их бросить, не могу взять себе и употребить во благо. Прямо в пасть… Сердце противится, мозг протестует, а я ползу».
Запустил руку в сумку: еще один термос, этот — литровый, наш, отечественный.
И его вынул. И в нем такие же мелкие изделия: перстни, кольца, заколки, запонки, булавки… И все с бриллиантами.
Майор оглянулся по сторонам. Слава Богу, — никого нет! Вытер пот со лба. Посмотрел на капитана. И тот все видел и все понимал. Он был бледен.
— Пол-России ограбили! — выдохнул капитан.
— Столько лет сидела и все тащила в свою нору. Ах, сволочь! Чтоб она сдохла, старая карга!..
— И молодец же ваша девица, как ловко уложила стервозу! И, кажется, баллончик не применяла, сцену ей устроила — и та скапутилась. Я дверь приоткрывал — видел. И вы, майор, настоящий артист: какой спектакль разыграли!
— Боюсь окочурится.
— Пусть издыхает. Старрок все покроет! За это-то… — Капитан оглядел сумку. — …Они мать родную не пощадят.
— А государству, думаешь, ничего не сдадут?
— Государству! — взорвался капитан. — Не будьте наивны, майор! Вы ему сумку на стол поставьте, а он уж найдет ей дорогу. Будьте покойны, в банк не понесет. Да и в банке сидят их люди. — И капитан с тревогой добавил:
— Нам торопиться надо. Старрок-то уже все знает, ему по радиотелефону доложили.
После паузы капитан улыбнулся, с теплом в голосе проговорил:
— Мы как отъехали от музея, за нами две машины устремились, — Старрок на хвост посадил. А вы… Ловко вы их! У вас поучиться надо.
Костя тоже довольно улыбнулся. Он хотя и не знал о хвосте, но подозревал, — правда, думал, что его «пасет» соперничающая мафия, те, что ночью в лесу шарили. На Литейный-то и не обязательно было ехать, но именно здесь он знал несколько укромных двориков, — в один из них они и нырнули.
— Поедем. Но хотел бы вам капитан предложить… Не все же Старроку. Вот этот литровый термос — вам хочу дать, а этот — себе оставлю. Сумку же — Старроку. Ну! Что скажете?
— Хорошо бы, да где спрячем?
— А это уж… Мы живо обтяпаем.
Развернул машину и с ходу вкатил ее в ряд стоявших тут поблизости, у входа в какой-то институт, автомобилей. Один термос бросил на сиденье, прикрыл газетой, другой велел капитану положить в багажник. Вытащил черную сумку, захлопнул на замки машину.
— Пошли! — сказал майор.
Остановили частника, попросили отвезти в милицию.
— С вас сотня.
— Дороговато, ну ладно, — вези.
И вскоре с драгоценной ношей они входили в кабинет начальника милиции.
Старрок ждал майора и, когда офицеры вошли, посмотрел на часы.
— Почему не на своей машине? — спросил, впиваясь взглядом в черную сумку, протягивал к ней руки и уже не ждал ответа, а только сказал капитану: — Сизов, вы свободны.
Капитан вышел.
— Что со старухой?
— Кажется, умерла. От испуга.
— Сама? Без вашей помощи?.. А где девица? Ты так мне ее и не представил!
— Представлю потом. Это мой ассистент.
Генерал рванул молнию:
— О-о-о!..
От изумления почти упал в кресло. Сунул нос в сумку, словно нюхал. Ошалело смотрел на Костю.
— Закрой дверь!..
Костя не спеша закрыл дверь на замок, подошел к столу и сел сбоку. С удивлением и даже тревогой смотрел на генерала, — тот, казалось, окончательно потерял самообладание, сучил руками по содержимому сумки, захватывал узлы, свертки и полушальным взглядом осматривал браслеты, колье, перстни. Потом с силой погрузил руку в сумку, захватил на дне горсть золотых монет. «А я, — думал Костя, — и не знал, что и они есть в сумке».
— Много там их?
Генерал пошарил в глубине сумки.
— О-о-о!.. Да там их… Ай-яй!..
Глаза его все больше выкатывались из орбит, на побелевшем лбу проступили крупные капли пота, говорил бессвязно. Суетился как воробей над крошками.
Костя не на шутку испугался: «Вдруг генерала кондратий хватит!»
— Да вы успокойтесь, генерал. Давайте обсудим.
— Чего обсуждать? Сдадим государству.
— Государству?.. Ладно, сдавайте государству, а мою долю отдайте.
— Какую долю?
— Не забывайтесь, Старрок! Уговор дороже денег. И помните: эта операция не последняя. Не советую ссориться.
Подгреб к себе сумку и высыпал все содержимое на стол. Разделил на три части, — одну ссыпал в свой дипломат.
— Бывайте, генерал…
И решительным шагом направился к двери.
— Постойте, погодите! — кричал Старрок.
Но Костя его не слышал.
За стойкой дежурного увидел капитана Сизова. Взяли милицейскую машину, поехали к институту, но, не доезжая метров двести, отпустили автомобиль. С некоторым беспокойством подходили к стоянке. Машина — на месте, и все в ней было в порядке.
— Вы где живете? — спросил Костя капитана.
— Здесь недалеко, возле Мальцевского рынка.
— Я вас подвезу.
А когда подъехали, Костя сказал капитану.
— Надеюсь, вы понимаете, какие ценности в ваших руках?
— Думаю, да, понимаю. Многие миллионы.
— Им нет цены. Спрячьте термос и некоторое время не трогайте его.
— Благодарю, майор. Я так и сделаю.
Домой к дяде Васе Костя приехал в шестом часу вечера. Анны не было, она уехала в Сестрорецк за продуктами. Не стал обедать, пошел в сарай, запрятал там часть сокровищ, другую часть он оставил в городе, в гараже. Завалился в постель и проспал до одиннадцати часов следующего дня.
Вышел в гостиную и не узнал ее. На окнах висели тяжелые желтые шторы, на столе — шелковая скатерть, по всему полу — растительного орнамента ковер в теплых, золотисто-коричневых тонах. И вазы с цветами, и безделушки современные и прошлых лет, и бронзовая люстра со множеством хрустальных подвесок. Ничто здесь не нарушало законов гармонии и создавало радужное настроение. Возле камина хлопотала Полина Тимофеевна и сама принаряженная — в бежевом платье с коричневой отделкой.
— Что тут происходит?
— Мы вчера с Анютой до двух часов ночи прибирали и меню составляли.
На завтрак принесла ему бифштекс с гарниром, салат, тонко нарезанный лимон, яблоки. В высоком хрустальном фужере янтарно блестел апельсиновый сок.
«Деньги… вот их сила и власть, — подумал Костя, — такую жизнь готовят для себя новые хозяева России».
— Где дядя Вася? — спросил у Полины.
— Гуляет. Ему делают массаж и втирают муравьиный спирт. Он теперь ходит даже в магазин.
Пришла Анна. Поздоровалась с Костей. От завтрака отказалась, поднялась наверх. Костя последовал за ней. Она сидела за столом и смотрела на него с какой-то отрешенностью и тревогой. Попыталась улыбнуться, но и улыбка вышла не ее, чужая.
Костя сел в кресло, включил электрический камин. Глядя на мятущиеся всполохи ложного огня, сказал:
— Ты ни о чем меня не спрашиваешь?
— О чем я должна вас спрашивать?
— А судьба ценностей, добытых тобою с таким трудом, тебя не интересует?
Взгляд девушки был устремлен в окно, за которым шел дождь и печально шумела сосновая роща.
Костя понял: девушку потрясла операция, она чувствует себя причастной к преступлению.
— Ты вчера писала?
Анюта замотала головой: нет, не писала.
— Не пишется?
Кивнула.
— У меня до сих пор трясутся руки. Я всю ночь не спала.
— Будешь знать, какова у меня работа, — попытался пошутить Костя. И, сдвинув брови, строгим голосом добавил: — Аннушка, каюсь, что втравил тебя в операцию. Прости меня, родная, не предполагал, что она так взъерошит твою душу. Но ты умная, хорошая, должна понять, что это моя служебная обязанность. Операцию поручил начальник, не мог же я сказать: «Мне это дело не с руки, подыщите другого». Он тогда предложил бы мне иную работу. И гонял бы я сейчас мелких жуликов, воришек… Надеюсь, ты не хочешь видеть меня в роли участкового?