Он ненавидел мою жизнь, толком не разбираясь в именах и фамилиях, меня тоже не прельщали пейзажи его бытия.
Мы ехали в сторону моего района, а когда проехали дом, где я раньше жила на Комсомольском проспекте, Романович выдал первую за посторгазмовый период реплику:
— Давай чаще видеться.
Я вдруг вспомнила, как Жанна откачивала меня после морфина, и впервые за долгое время что-то под ложечкой представилось «Здравствуйте, я ваша совесть»!
— Эхх, будь тебе хотя бы двадцать пять и езди ты на X5… Да не стоит — не получится у нас.
Больше мы не поднимали эту тему.
Как же все запуталось. Почему мы отвергаем от себя тех, кто нам близок? Почему так сильно манит жестокость, прирученное состояние, власть, последующая борьба, загадки, интриги?
* * *
Мои бабушка с дедушкой по папе были учеными, со степенями и званиями, собственными кабинетами в МГУ и домашней библиотекой. Так сказать, физики. Все детство они отвечали на мой вопрос «А есть Бог?» суровым нет и говорили что-то о воле человека, понимание которой сводилось к отказу от шоколадных конфет.
Прошло несколько лет, я повзрослела и перестала задавать «глупые вопросы», пряча крест под кофту. Я часто копалась в их книгах и делала вид, что изучаю иврит, читая непонятные закорючки. И вот однажды я осталась у них ночевать. Была сильнейшая гроза, проливной дождь и летающие балконы под окнами. Дедушка сидел в гостиной за огромным круглым столом и пил чай из блюдца. Я тихими шагами прошла к бабушке поблагодарить за приготовленную к ночлегу комнату. И увидела, как она прячет под подушку икону. Дело было не в страхе показаться верующей — был 98-й год. И вряд ли она думала о том, что она так легко вместе со сменой политического устройства отказалась от принятых идеалов. Дело, как оказалось, было в другом.
«Знаешь, мы всю жизнь занимались наукой и только в самом конце поняли, что есть еще один фактор — это воля Божья…» Стыдно признаваться в том, что совершила много ошибок…
Мне тоже стыдно. Только вот за что, я пока не поняла.
Никаких Vertu и Crystal, лишь VISA
Утром я проснулась от звонка из института. Срок сдачи курсовой был близок. Ситуация достигала критической отметки, но по той теме, которую я выбрала, конкретных ответов так и не нашлось. Был только факт — наркоманкой она не была. Но суть была в том, чтобы познать мотивацию этого вранья, я звонила наркологам и врачам, психологам и энэлпэшникам, но ни один из них не мог ответить на личностный вопрос «Зачем?», а сдавать сюжет просто про клинику я не хотела. Опять сотни домыслов и ничего конкретного. Пар, дым, туман. Влажный и промозглый.
Мой одногруппник выбрал интересный вопрос «Куда ездят бабушки по утрам?», на этот вопрос тоже никто не мог дать конкретного ответа, каждая вторая бабка кидалась на камеру, как пионер на фашиста, и весь репортаж строился на чужих мнениях. Никита тоже был озадачен. Позвонила бабушке узнать. Она сказала, что по утрам она спит. Но бабэ у меня особенная, не такая, как все.
Ближе к обеду приехала Линда в черной юбке и тугой водолазке. Линде двадцать три года, но она получала третье высшее образование и была опять первокурсницей. Сначала мы думали, что ей повезло оттяпать Глебастого на растерзание, потом поняли, что это ему выпал счастливый билет, она давала ему душевную близость, откровенность и спокойствие, хоть и вышли они из разных миров — дочь художника по костюмам и сын известных рестораторов.
Линда была ниже меня ростом, слегка полновата, но тем и очаровательна, необузданно и безостановочно крутила шар под названием Земля оптимизмом и юмором, а также унаследованным от Карлсона пропеллером в заднице. Она умела улыбаться просто так — даже когда больно и хочется умереть, она продолжала радоваться.
В этой водолазке ее грудь сплюснуло. Я не могла оторваться. Четвертый размер стал вторым.
— Одевайся! — веселым тоном сказала Линда, садясь на банкетку в прихожей.
— Мне нечего надеть, — сонным голосом отрикошетила моя лень.
— А вон, юбка и рубашка на кресле лежат, — показала она пальцем на последствия ночного разврата.
— Я йогуртом обсявкалась. И потом, потная одежда…
— Слушай, у тебя десятиметровая гардеробная завешана вдоль и поперек. Сейчас все найду.
Она нашла очередную черную юбку с лоскутным низом и черную блузку с пайетками и стразами. Отпираться не пришлось.
— Линда, я не хочу ехать в Кирину квартиру. Давай прогуляем?
— Поминки не прогуливают.
— То же самое говорят про лекции, но все это делают.
— Маш, мы же обещали декану, что приедем. Давай, кстати вернем дневник.
— Нет, дневник мы не вернем.
Я расплакалась, стоя в одних трусах.
— Я не понимаю, что происходит, понимаешь, я его ненавижу, но не могу уйти. Я не могу этого объяснить.
— От Кирилла?
— С Кириллом я рассталась почти месяц назад.
Линда села на стул в прихожей, в десяти метрах от меня по коридору.
И посмотрела на VISA, аккуратно лежащую с того дня на терминале.
— Что это?
— Это он.
— Макс?
— Да.
Швабра № 2, или Homo sapiens
Мы простояли около получаса в пробке на проспекте Вернадского, Audi A8 впечаталась мордой в «Волгу», слезы фар были везде, даже на газоне, с прогулочными для собак островками снега.
Пятна талого снега резали газон на огромные хлопья Corn flakes.
— На долматинца похож!
— Кто? — недоуменно спросила Линда.
— Газон.
Позвонил Макс, сказал, что опоздает на час, а то и два.
Мы решили пройти пешком от Сивцева Вражка, так как дальше ехать было бесполезно, и поднялись пешком на последний этаж. Из подъезда вышла пожилая женщина, странно покосилась на Линду, издала зловещее кошачье шипение и подошла ко мне, схватив за руку.
— Познавший одну беду познает во сто крат больше. Выдержавший познает вечность. Берегись.
Линда силой утащила меня в подъезд. Старуха не спускала с нас мрачного взора.
Лифты в старых, пусть и отреставрированных домах часто ломаются. Думаю, дело в электропроводке. Мы шли пешком, каблуками выстукивая истерику на мраморных ступеньках.
В огромной прихожей нас встретила Таня Гарнидзе. Она поцеловала меня в щеку и пожала руку. Шестое чувство давало понять, что это не самый лучший знак.
— Линд, нам черная кошка дорогу не переходила?
— Одна точно. Да еще и драная.
Мы сели за стол. Стояла кутья. Пожилой мужчина, который, как потом оказалось, был Кириным научным руководителем в МГУ, подливал в бокалы шардоне. Мы с Линдой переглянулись, когда пошли разговоры о том, что она с красным дипломом окончила ВМК[10]. Гарнидзе обсуждала с одной из присутствующих дам цены на работы художников Максютиных и сравнивала полученный результат со стоимостью картин Макеевой.
Приехал Макс с Кариной.
— Смотрите, кого я у метро встретил, — сказал он присутствующим, обнимая за плечо мою сестру. Мою собственную сестру.
Сегодня я не пила кодеин, но вот тошнит не слабо.
Макс посмотрел на меня и сказал: «Вы на похоронах в минуту разминулись».
Хотелось кинуть в них все, что стояло на белоснежной скатерти.
Карина села рядом со мной. Ей налили вина.
— Тебе же нельзя? — испугалась Линда.
Когда Ивановская вернулась в нормальный мир, то нам всем было строго предписано следить за тем, чтобы ни капли в рот, ни миллиметра в… Как говорилось в брошюре для родственников и друзей анонимных наркоманов: «Даже минимальная доза — уже срыв».
— Да ничего, я сейчас на тренинги хожу, так что все пучком будет. И потом, я же один бокал.
Даже Линду кинуло в дрожь.
Напротив меня сидел мужчина лет тридцати, статный, немного седой в висках, худощавый и дерзкий, он вызывающе оценивал толпу, собравшуюся за одним столом. Как позже мы узнали из диалогов, это бывший муж Киры, они прожили вместе много лет, а потом то ли он сменил ее на известную певицу, то ли она на Макса, к которому он обратился с просьбой предупредить о дате открытия аукциона. Гарнидзе, хватая маслины, которыми был украшен салат, наращенными ногтями, сказала, что сама предупредит. Как я поняла из их слов, у них дачи рядом в Жаворонках.
Я люблю Линду, и если надо, то я буду повторять это всю жизнь, как Марецкий мне. Особенно за ее раскованность!
— А что за аукцион? — спросила Линда.
— Да вот, все, полгода прошло. Сегодня Максим Моисеевич официально получил наследство. Кирочка ему завещала все свое творчество, — абсолютно без напряга ответил научный руководитель.
— Меня сейчас вырвет, — шепотом сказала я Линде и вышла из залы, она последовала за мной. Мы прошли мимо Кириной спальни, поднялись к ней в мастерскую и открыли тяжелые створки балконных дверей.
Линда впервые за наше с ней общение закурила. Мы травились ментоловым More.
