Ваххабиты тоже много дрались, но они это делали по политическим мотивам. Многие уголовники пренебрежительно отзывались о религии и Аллахе, а это являлось показанием для начала «боевых действий» в условиях отдельно взятой камеры.
Иногда мне казалось, что ими движут не разум, а инстинкты, но если как следует разобраться, то здесь выживал как раз тот, у кого сильнее развиты инстинкты. Инстинкты выживать! Так наши далекие предки, по-видимому, выживали в пещерах, орудуя каменным топором и дубиной, отстаивая свое право на самоопределение среди себе подобных, — выживали сильнейшие.
Противно, конечно, что из доктора мне пришлось переквалифицироваться в башибузука и общаться с теми, кого раньше за километр обходил, но в создавшейся ситуации это было разумное решение. Самое странное, что я стал привыкать к такому образу жизни и потихоньку занимать свою тюремную нишу.
Я хорошо запомнил этот день, в мельчайших подробностях, именно тогда, 21 июля 2008 года, меня первый раз навестил наш российский консул. Начался он без особенностей — ранний подъем, зарядка, «душ», ваххабиты угостили кофе, попил и лег на кровать. К этому дню я довел количество отжиманий до 200, чем вызвал еще большее уважение среди сокамерников. Многие пытались потягаться со мной, но самый выносливый «ломался» на пятом десятке.
После подъема проверка, прогулка, обед, занятие языком под руководством молодого моджахеда Рафика. Мы сидели на втором ярусе, и я пытался понять спряжение арабских глаголов, тот, как мог, объяснял. Писал слова, выделял приставки и окончания. Но дело шло туго, способностей к языкам не обнаруживал никогда, но я силой заставлял себя учить слова и составлять из них предложения и правильно произносить, используя спряжения и склонения.
Особенно тяжело давались гортанные звуки, не имеющие аналогов в русском языке. Но путем длительных тренировок произношение улучшалось. Не скажу, что добился идеальных результатов, но по крайней мере меня стали понимать, а это главное.
В 13–00 неожиданно в камеру зашел офицер и что-то сказал пахану, тот согласно кивнул и подошел ко мне:
— Иванов, приехал консул России, он хочет с тобой поговорить.
— Консул? — переспросил я, боясь, что ослышался.
— Консул, консул, — кивнул капран. — Я дам тебе хорошую одежду, и ты выйдешь к нему. Только не говори ничего плохого про тюрьму, он вряд ли тебе сразу чем-то поможет, а тебе еще здесь долго сидеть. Понял?
— Да, понял! А зачем мне твоя одежда, если у меня своя есть?
— Нет! Твоя плохая, ты должен показаться в хорошей одежде и сказать, что к тебе здесь нормально относятся. Офицеры попросили тебе это передать. Не осложняй себе жизнь!
— Да, я все понимаю, Тони. Скажи офицерам, все будет беги (хорошо)!
Скинул свои лохмотья и облачился в белую футболку и новые синие джинсы, на ноги надел белые носки и новые кожаные тапочки, любезно предоставленные Тамилом.
Везде показуха, даже здесь! Держат в ужасных условиях, но к представителю России должен выйти прилично одетым и сказать, что сидеть здесь — одно удовольствие. А может, еще попросить, чтоб благодарственное письмо написали в адрес тунисских властей? Или вообще тут остаться? Ну, придурки полные!
Дежурный офицер доставил меня в комнату для свиданий, от обычных она отличалась тем, что одна стена стеклянная, чтобы можно было наблюдать со стороны, чем занимаются посетители. Внутри два стула и стол, за последним сидел невысокий безликий брюнет лет тридцати, в костюме, белой рубашке и сочном галстуке. В такую жару костюм смотрелся нелепо, но что делать? Он служил дипломатом и по роду службы обязан одеваться комильфо.
— Добрый день, я Пупкин Анатолий Романович, — представился посетитель. — Я заведующий консульским отделом посольства России в Тунисе. Приехал поговорить с вами.
Руки он не подал. Я не придал этому факту значения, однако поймал себя на мысли, что это недобрый знак.
— Ну, для кого добрый, а для меня не совсем, — ответил я. — Когда вам сообщили о моем заключении под стражу?
— Ну, — замялся Пупкин, — сразу в день ареста, я же с вами по телефону разговаривал, вы не забыли?
— Я-то не забыл, но вот вы почему сразу не приехали ко мне?
— Были сложности с пропуском в тюрьму, больше месяца ушло на это, — сказал он, отводя глаза в сторону.
— А вот к другим иностранцам, которые в нашей тюрьме сидят, я имею в виду европейцев, сразу примчались! Например, знаю, к французу консул через два дня приехал, к англичанину на следующий день, а ко мне через пять недель! — возмущенно произнес я.
— Ну, не знаю, — возразил дипломат, — может, они им родственники — знакомые какие или преследовали меркантильные интересы. А мы, например, не обязаны выезжать по таким поводам.
— О как! А сколько россиян на сегодняшний день находится в тюрьмах государства Тунис? — поинтересовался я.
— Насколько я знаю, кроме вас, ни одного. Поэтому для вас мы и сделали исключение. (Лишь год спустя я узнал, что А. Р. Пупкин через пять дней после моего ареста убыл на родину в отпуск. Не до меня ему было тогда, не до меня.)
— Хорошо, а почему я здесь?
— А вы разве не знаете? — удивился Анатолий Романович. — Вы обвиняетесь в убийстве! И, насколько я знаю, вам «светит» приличный срок.
— Что за бред! — возмутился я. — Мне никто не предъявлял никаких обвинений, здесь чудовищная ошибка!
Я сбивчиво начал рассказывать о своих злоключениях представителю своей страны, настойчиво говоря о воздушной эмболии. Но он мягко перебил меня на полуслове:
— Мне это не интересно! Расскажите все своему адвокату. Кстати, вы намерены нанимать адвоката?
— Адвоката? А зачем? Меня, что будут судить?
— Да, будут судить.
— Ничего не понимаю, мне сказали, что задержали на время следственных действий и в конце июня обещали отпустить.
— Нет, у меня другая информация, вас будут судить по статье «Убийство», а хорошие адвокаты стоят денег.
— Да, но у меня нет денег!
— И что вы предлагаете, чтоб я вам свои дал? — ощетинился консул.
— Ну нет у меня денег! — повторил я. — И что делать?
— Вам тогда предоставят бесплатного адвоката, но от них толку бывает мало, лучше искать платного.
А как его искать, когда я сижу в тюрьме и у меня нулевой баланс, не пояснил. Создавалось впечатление, что этот человек был уверен в моей виновности, так как всем своим видом давал понять, что не намерен помогать убийце.
— У вас есть протокол вскрытия Наташи, что в нем конкретно написано о причине смерти?
— Нет, протокола у меня нет, сказали, он еще не готов, там ждут какие-то анализы. Я разговаривал со следователем, он сказал, что как будет готово — нам передадут.
— Да почему так долго? — удивился я. — Мне сказали, что в конце июня все решится! Почему затягивают? Я там подписал кучу бумаг на арабском языке, может, из-за этого?
— Ну, не знаю, почему долго делают анализы, а вот протоколы допроса вам подписывать не следовало.
— Я вообще требовал вашего присутствия на допросах, но мне не позволили. А вы, если знали, то почему не приехали?
— Было много дел, — уклонился от ответа представитель МИДа.
Рушились мои последние мечты о скорой свободе, ускользали из рук при помощи этого равнодушного человека, который являлся представителем моей державы.
— Анатолий Романович, я вот думаю, что если б американский гражданин попал в тюрьму Туниса, то, наверное, в столичную бухту зашли бы части американского флота, навели свои пушки на президентский дворец, и через пять минут тот человек на свободе бы оказался. А значит, если наш попадает, то пускай сидит, так, что ли?
— Ну, не надо утрировать! Мы все делаем для вашего освобождения, поверьте. Лучше скажите, как к вам относятся, как кормят? Не обижают? — дипломатично перевел он тему.
— Да нет! Что вы, всем доволен и кормят «хорошо», и люди тут «замечательные», я даже «поправился» на 10 кг!
— Правда? — не поняв моего сарказма, удивился консул. — Я рад за вас.
Дальнейший разговор терял всякий смысл. Мы еще немного поговорили. Он сообщил, что жена и слышать обо мне не хочет, Натальины родственники тоже, мягко говоря, очень не довольны мной. Единственный человек, кто постоянно звонит и интересуется, — это моя мама.
Я сообщил консулу, что написал уже три письма, а ответа так и не получил. Он посетовал, что почта между нашими странами ходит не ахти как, и посоветовал еще подождать.
Разговор подходил к концу, и Пупкин напоследок спросил мои пожелания.
— Привезите мне протокол вскрытия и попросите, чтоб не переводили в другую камеру, уж больно люди там «душевные», а маме скажите, что питаюсь хорошо, даже поправился.
— Ну, раз это все, то позвольте откланяться, — сказал Пупкин, вставая со стула.
