Конечно, она не могла не заплакать. А он сказал то, что должен был сказать, положив руки на стол, он произнес оправдательную речь, по всей видимости, отрепетированную им в машине по пути из Сан-Хосе-Такуая: я считал, что у тебя должен быть один отец, hija. После того как мы с твоей мамой расстались, и она вышла за Родриго, я хотел, чтобы ты считала его своим отцом и любила его. Я думал, так будет лучше для тебя. Нехорошо ребенку иметь двух отцов. Конечно, я продолжал любить тебя и всегда скучал по тебе.
Спасибо, пап, сказала она. Я тоже всегда любила тебя и скучала по тебе.
Но спасибо за что? Чем дольше она впоследствии рассуждала об ответе отца, тем сильнее расстраивалась и злилась. В тот день ей показалось, что ее настоящий отец был умным, чувствительным, но неполноценным человеком, обитавшим в этом мире так же, как она, все время стремясь попросить прощения за свое существование. Все в нем: от кроткого взгляда, тихого голоса, обходительности, до загадочной грязи на брюках — наполняло ее жалостью. Она была уверена, что в связке «отец-дочь», любя и дополняя друг друга, им было бы легче жить. Но эта важная и столь необходимая обоим часть их существа была у них отобрана. Именно этот человек должен был быть ее отцом.
На следующий день после Рождества, попрощавшись с Фабиолой и кланом Эрнандесов и вернувшись от Мамы Лоли к дому Падилья, Аура поднесла было ключ к замку, когда огромная входная дверь содрогнулась в своей раме, будто от подземного толчка, затем послышалось металлическое клацанье внутри замочной скважины, и ручка двери бешено завращалась. Она подождала немного, вставила ключ, повернула его и распахнула тяжеленную дверь: внутри в мраморной прохладе вестибюля стоял Эктор, ее отец, выглядел он растерянным, спутанные седые волосы спадали на лоб. Его руки дернулись в сторону двери, которую Аура отпустила, и та закрылась. Они посмотрели друг на друга, расцеловались в обе щеки, несколько неловко обнялись, обменялись поздравлениями, и Аура сказала: вот это сюрприз, па, что ты тут делаешь? Он был одет точно так же, как тогда, — тот же костюм, она была в этом совершенно уверена, только без галстука, но Эктор выглядел постаревшим, будто прошло не четыре года, а целых десять лет. Он казался осунувшимся и изможденным. У меня никак не получалось открыть дверь, криво усмехнувшись, сказал он. Вики сообщила мне, что ты здесь, продолжал он, и я решил заехать поздороваться, да, но мне, к сожалению, уже пора, я как раз уходил, когда ты пришла.
Все в порядке, па, ответила она, счастливого Нового года. От замешательства ее голос прозвучал равнодушно. Взаимно, hija, сказал он, надеюсь, Новый год принесет тебе счастье, которого ты заслуживаешь, — и он снова наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку, а затем сказал: прости, Аура, но эта дверь с каким-то секретом, ты не поможешь мне? Она открыла дверь, одновременно нажав на ручку и повернув боковой замок, и сказала: да, это непросто, па, — надавив на дверь обеими руками, она распахнула ее и придержала одной рукой, улыбнувшись и слегка поклонившись в знак того, что он может идти; казалось, он не заметил этого поклона, когда, поблагодарив ее, выскочил за дверь, словно птичка из опостылевшей клетки.
В конце садовой дорожки он нервно махнул на прощание и свернул на улицу. Аура видела отца в последний раз. В укромном уголке просторной гостиной она обнаружила мать и Вики, сидевших за столом в клубах сигаретного дыма, подобно двум прорицательницам, с опущенными глазами и бутылкой текилы. Аура была уверена, что они только что смеялись и замолчали, стоило ей войти. Они смеялись над моим отцом, подумала она. Она не позволит им издеваться над ним, она ни о чем их не спросит, пройдет сразу к себе в комнату, упакует вещи и всего через час будет на автобусной остановке. Но Вики спросила: ты видела Эктора? Ауре пришлось ответить: да, тетя. Аура была уже на полпути в свою комнату. Он приехал только для того, чтобы повидаться с тобой, не поднимая головы, сказала мать, Вики позвонила ему и сказала, что ты здесь. Я знаю, ответила Аура, спасибо, тетя Вики… Что ж, мне пора собираться… Но тут он вспомнил, добавила мать, что ему пора собирать пустые бутылки на рынке, поэтому он так торопился. Обе женщины захихикали. Да-да-да, сказала Аура и отправилась в ванную. Она уезжала на побережье с П., с которым периодически сходилась тем летом. Они планировали доехать из столицы на ночном автобусе первого класса до Пуэрто-Эскондидо, штат Оахака, и пересесть на местный, идущий вдоль побережья в сторону трех смежных диких пляжей, разделенных скалистыми мысами и утесами: Вентанилья, Сан-Агустинильо и Масунте. Она мечтала побывать в этих местах с четырнадцати лет, когда группы ее одноклассников начали ездить туда, а мать Ауры так ни разу не разрешила ей к ним присоединиться. На этих пляжах не было ни одного курортного комплекса или обычной туристической гостиницы, зато было множество мест, предлагавших напрокат гамаки и простенькие хижины; некоторые путешественники предпочитали ничего не платить и вешали свои гамаки в рощах дикорастущих деревьев или же ставили палатки прямо на берегу. Отношения Ауры и П. продлятся всего пару месяцев, но ее любовь к этим пляжам сохранится навсегда.
Будто влекомая неотвратимым роком, за следующие четыре года и семь месяцев она побывает в этих местах еще как минимум восемь раз, пять из которых со мной: география, обернувшаяся судьбой. П. отвез ее в Вентанилью, на самый дикий из трех пляжей, где не было даже примитивных походных домиков. Самое большое строение на этом берегу представляло собой двухъярусную хижину, соломенную крышу которой венчали два остроконечных пика. По периметру деревянного пола шел плетень, что-то вроде стены, скрывавший помещение от посторонних глаз. Вся конструкция держалась на длинных пальмовых шестах, а крыша переходила в козырек, нависавший над песком. За небольшую плату живший со своим семейством в хижине рыбак сдавал гамаки или позволял путешественникам повесить собственные под козырьком, или поставить рядом с хижиной тент, как сделали это Аура и П.: они платили только за использование туалета и гамаков, висевших в тени в течение жаркого дня. Кухня располагалась недалеко от главного дома, в открытой палапе[22], где жена рыбака и ее сестры вели скромное хозяйство, готовя на всю семью и подавая в простеньком ресторанчике завтраки туристам, а томными длинными вечерами рыбу, креветки и лобстеров, выловленных рыбаком и его братьями в предрассветной тьме, на баркасе, который они сталкивали в волны с коричневого песка.
Своими океанскими просторами, бескрайним небом и пляжами, а также простой и умиротворенной жизнью, ведомой рыбаком и его родными, в которую, казалось, можно с легкостью погрузиться, взяв напрокат гамак, Вентанилья изменила Ауру, дочь мегаполиса, выросшую в крошечной квартирке, где некуда было укрыться от живших там же людей; где зачастую, как писала в дневнике Аура, у нее не было другого выхода, кроме как сидеть напротив своего сиюминутного противника и дрожать от злости; где, чтобы выжить, ей пришлось овладеть искусством спора и резких выпадов. Она и не подозревала, что в ее душе найдется уголок для такого места, как Вентанилья. Она думала, что отыскала в себе новую сущность, до сих пор скрытую от нее самой, была убеждена, что новая Аура лучше той нагловатой, вечно обеспокоенной и готовой дать отпор девчонки из Мехико.
Вентанилья был раем и лабиринтом одновременно, писала она в дневнике, там было столько всего неизведанного и необычного. Даже вкус папайи был не похож ни на один из уже ей знакомых. Методичные движения пеликанов, чертящих своими громадными клювами длинные прямые линии на воде в попытках выловить рыбу. Белые цапли, задумчиво взгромоздившиеся на утесах. Морской бриз, целыми днями овевающий ее лицо, сильный, царапающий песком, но в то же время ласковый. Для нее стало откровением, что можно провести день лежа в гамаке, читая, делая записи, глядя на океан, мечтая или, закрыв глаза, слушая смех и крики рыбацких ребятишек; доносимые ветром обрывки их фраз казались строчками экспериментальных стихов.
Дни были такими долгими, что к вечеру она уже не была уверена, что произошло сегодня утром, а что накануне. Вечер наступал как долгожданный сюрприз, остужая раскаленный песок, наполняя небо и воздух неуловимыми фруктовыми нотками, пока постепенно не становилось слишком темно, чтобы читать. Ночь не несла тревог, и Аура будто вновь возвращалась в детство. Когда она засыпала, прислушиваясь к монотонному шуму волн, ей было уютно сознавать свою недосягаемость. Сыновья рыбака часами играли в футбол резиновым мячом, который так сильно сдулся, что больше походил на старую шляпу, а крошечные дочки, ходившие в состоявшую из одной классной комнаты сельскую школу в Масунте, никогда не переставали болтать. Девочки таскали с собой своих маленьких питомцев, попугайчиков и котят, словно те были их любимыми тряпичными куклами. В тот приезд, как и в последующие, выучив наизусть все детские имена, Аура постоянно их фотографировала. Ее пугала темная линия джунглей и пальм, тянувшаяся вдоль пляжа, там, должно быть, водились змеи, и Ауре мерещились глаза, смотрящие на нее из густой тени. В плотном предрассветном тумане фигуры людей, бродящих по песку, выглядели как призраки из Комалы[23].
