И я расстегнул ширинку, повинуясь, как говорят в таких случаях, зову плоти.
Конечно, в этой компании отпетых трубадуров я играл только лишь вторую партию, да даже совсем и не партию, а так, тянул аккомпанемент, подкрашивая общий фон звуками своей дудочки… Нет, кажется опять хватил лишнего. Скорее, эдакой малюсенькой свирельки, которая и своего самостоятельного тона-то не имела, а служила всего-навсего обертоном в широком диапазоне латиноамериканского тромбона.
Но для меня это мое пустопорожнее выступление, внешне вылившееся в небольшой рой пятнышек на голубом паласе соседа, прозвучало как генеральная репетиция сольного выступления. И сейчас я расскажу вам, как я попытался исполнить арию отличника боевой и политической подготовки гвардии майора ВВС и как позорно сорвался на самой высокой ноте.
Дело выгорело к лету. Я пребывал в полнейшей готовности – поджарый, загорелый, свободный и при деньгах. Каприз случайностей – и вы счастливы!
Зарулил средь бела дня к приятелю. У приятеля неприятности – гость, майор авиации Дальневосточного военного округа. Летчик-ас, но на земле перебрал – и пас. Я примерил его форму, посмотрел в профиль – …! Посмотрел в фас – …! Обернулся кругом – класс!!! Оставил приятелю на пиво и вышел на бульвар.
Вечерело.
Включил турбины, лег на курс, перешел на автопилот.
Парю, обозреваю ассортимент: краснолицые нимфеточки на роликах, длинноногие кордебалеточки, образованные петербурженки и гости нашего города.
Вдруг прямо по курсу – великолепный фюзеляж.
Сближаюсь, захожу в хвост. Различаю детали, дедуктирую и суммирую:
Д: 34/165/57. Выглядит моложе. Умеет думать, чувствовать и соображать. С ч/юмора и в/образованием. Скорее классика, чем авангард. Создана для красивой, нежной и теплой дружбы в матримониальном аспекте.
Вираж – и я планирую по ее правому борту. У атакованной вспыхивают габаритные огни. Идем на вынужденную у кассы «Театра комедии».
Я (ровным голосом):
– Интересуетесь Мельпоменой?
Она (легким тремоло):
– Шекспир моя слабость!
Я (конфидециально):
– Адекватно. Штурвал МИГ-57-го, Шекспир и Прекрасная Незнакомка – все, что мне нужно от этой жизни.
Она (вскользь):
– Чего же не достает?
Я (гипнотично):
– Догадайтесь. С трех попыток.
Она (закатывая очи к небу):
– М-м?
Я (изгнав муху с погона):
– Буквально час назад выпустил из рук.
Она (на афишу):
– Ага?!
Я (постукивая пальцем по лбу):
– Всегда при мне… В подлиннике.
Она (хватаясь за грудь):
– Неужели же?..
Я (нависая):
– Угадали.
Она (обмирая):
– Не может быть!
Я (победоносно):
– «To be or not to be!» – утверждают великие!
Она (обвисая):
– Это так романтично!
Романтика – женский козырь. Мужчина (тем более в погонах) должен владеть инициативой. Молниеносно передислоцируемся в кафе «Емельянова уха». Ей коньяк, себе водку: 150 гр. против 300 гр. Для сопровождения два мясных ассорти.
Первый залп за проведение, что послало сие наваждение. О Элеонора! Второй, поинтимнее, за приятное будущее. Закуривая, перехожу к прозе: излагаю личную позитивную жизненную позицию:
– В жизни все должно быть, Элеонора! И быть все должно не иначе как прекрасно! Но прожить ее надо так, как подсказывает чистое сердце! То есть любить ближнего. Кто к тебе сейчас ближе всех – того и люби! И не как-нибудь, а так, чтобы не было мучительно больно! И не забывай защищать Родину! Родина впитала в тебя ум, честь и совесть нации. Поэтому если даже тебя покинули Вера, Надежда, Любовь – радуйся и полагайся только на себя!
Опростав под аплодисменты третью «соточку», заказываю еще по 150, плюс горячее и выхожу на брудершафт.
Как только женщина сказала тебе «ты» – лови момент.
Расправляюсь с горячим и попутно вникаю в ее бытовую схему:
Мать-одиночка. Сын (маленький подонок) метит на второй год. Сосед (грязный педераст) вколачивает ее в гроб.
Выдаю формулу решения проблемы с пацаном:
Плановое воспитание: из пункта А в пункт Б, из Б в В, из В в Г и т. д. Задача одна: сегодня наметил – завтра кровь из носа (если не выполнил). Потом сам в ножки кланяться будет. А если нет – жизнь изломает. Мордой в грязь и за борт!
Элеонора одним глазом блестит, другим соблазнительно млеет.
С соседом-педерастом не многословлю. Для начала слегка бледнею, затем, сквозанув желваками, извлекаю записную книжку и заношу вредоносное имя на первую страницу крупным печатным шрифтом, а в конце – беспощадный вопрос!
С этого момента я в фаворе.
– А знаешь что, майор? – напролом через графины надвигается на меня Элеонора.
– В чем дело? – подаюсь навстречу.
– Я все поняла!
Мы соприкасаемся кончиками носов.
– Спокойно!
– Нам нужна твердая мужская рука, майор!
Элеонора ныряет под мой подбородок и выныривает возле уха:
– Истосковались мы по твердой мужской руке – факт! Что ты на это скажешь, майор!
Я легонько куснул ее вспотевшее плечико и отчеканил:
– Рук запачкать не боюсь. В жизни от тюрьмы да от сумы не бегал! Вот она моя натура! Пользуйся!
И протянул ей на выбор две свои пятерни. Элеонора схватила обе, словно получила лыжные палки, и рванула на себя:
– Ой, авиатор, разбередил ты мою дремавшую душу! Эх! – Элеонора отпрянула, и мы задергались в негритянской плясовой.
– Бередежь не для меня! – неистовствовал я ногами в угоду ритма. – Я запалю твои заржавевшие турбины синим пламенем! Эха!
– Не шути с огнем, летун – взрывоопасно! – струилась всем телом Элеонора.
– Опасность – мое кредо! – сжимал я ее могучие струи.
– Ненавижу! – выдыхала она.
– Обожаю! – сглатывал я.
Вот в этой точке сближения мне нужно было (по военной стратегии) резко сменить курс: потребовать счет, оставить на чай, поймать такси и на заднем сидении «Волжанки» погрузиться в жаркие складки влажно-жеманной Элеоноры.
Да. Так бы поступил настоящий военный. Но я был и оставался дилетантом. В самый ответственный момент мне что-то показалось. А как только мне начинает казаться нечто странное, я начинаю сомневаться. В чем? Да во всем! Сомнения… Ох уж эти червоточинки веры. В общем, я заказал сразу 500!
– Ты что алкоголик? – сморщилась Элеонора.
– Спокойно! Высота 10 тысяч – врубаем форсаж!
Да… Сквозь маску великолепного майора, аса-истребителя, стало проглядывать мое исконное «Я». На лице, вместо мужественной вместительности, появилась кислая гримаса преисполненности. Преисполненности чем-то скверным и готовым в любую минуту выплеснуться приблизившемуся прямо в харю.
Элеонора начала подсыхать и косить в сторону. Я реагировал мелким смешком, щурил один глаз за счет другого и опорожнялся саркастическими фразами типа: «Ну-ну!» или «Ха-ха!»
Элеонора пару раз огрызнулась и демонстративно открыла косметичку.
Мое уязвленное «Я», и без того склонное к рефлексии, под гнетом майорского кителя совсем осатанело. К тому же сумма принятых калорий достигла критической отметки. И вот вся эта гремучая смесь разразилась дерзкой утопией. Наперекор всем правилам игры я вдруг решил предстать перед этой мелкомыслящей женщиной в истинном сиянии своей неповторимой личности. Предстать и ознаменовать торжество правды обоюдным попранием всякой субординации в виде публичного совокупления под брызги шампанского.
– Советского полусладкого! – завопил я, вылезая из майорского кителя. – Я Одиссей! И я воскрес!
Элеонора фыркнула и, виляя хвостовым оперением, понеслась к выходу.
Я настиг ее в темном переулке и пошел на таран. Элеонора молча стерпела мои обильные ласки вперемешку с признаниями, потом высвободила правую руку, всплеснула ей, как бы в отчаянии, и мощно приложилась к моему левому уху.
Меня швырнуло в штопор, и я рухнул на мокрый асфальт.
– Вонь ты подрейтузная, а не Одиссей!
Это была последняя фраза Элеоноры, женщины, которая предпочитала спариваться с военными.
На бреющем дотянул я до запасного аэродрома и, не почистив, зубы уснул безрадостным сном.
После этого случая я прекратил свои опыты над женщинами-милитари. В настоящее время меня привлекают девушки, тяготеющих к артистической богеме. Может, на этой ниве повезет? Для чего, собственно, я все это и описал.
Я, Соня, Санек и TV-антенна
Начнем с того, что за окном было темно и сыро. Истекал последний час ноябрьских суток. Я находился в своем жилище – безработный, безденежный и уже снова голодный. Я суммировал внешние обстоятельства:
– синоптики пророчили небывалые морозы;
– левые партии предрекали социальный взрыв;
– правительство фиглярничало;
– президент на все реагировал болезненно.
К тому же:
– сосед, что справа, бортировал колесо своей «девятки». Через гипсолитовое перекрытие доносились металлические удары, сопровождавшиеся удалецким: «На, сука, получи!»;
