На крючке действительно болталась пустота.
— Ах ты, — разочарованно посетовал Анцифер. — Ах ты!
Но здесь он заметил, что крючок хоть и пустой, но металл сильно влажный, настолько, что даже капля готова сорваться.
Не долго думая он просто слизнул ее языком и озадачился вкусом.
Ничего подобного в его рту не было за всю жизнь. Анцифер не смог бы описать вкус даже приблизительно. Сия жидкость ни на что не была похожа. Ни кислая, ни сладкая, странной плотности, покруче, чем куриный бульон. Поднятая на крючок капля каталась по языку, словно ртутный шарик. Анцифер долго пытался осмыслить вещь во рту, но сделать это ему так и не удалось. А потом он нечаянно сглотнул шарик.
Прокатившись по всем кишкам, шарик прыгнул в желудок и медленно растворился в его кислотах.
Птичик долго прислушивался к своем организму, но ничего нового в нем так и не обнаружил.
«Это просто сок души моей, — решил. — Это вкус моего самого сокровенного…»
Птичик глянул на будильник, отметил, что уже четвертый час ночи, и отправился спать.
Утром, не выспавшимся, он поплелся в школу.
Надо сказать честно, что до смерти Нестора Анцифер учился достаточно прилично, так как отец постоянно его мотивировал необходимостью быть образованным человеком для личного счастья. Нестор убеждал мальчика, что именно личное счастье зависит от качества образования и умения его применить успешно.
— Женщина любит в мужчине образованный ум! — с убежденностью добавлял отец, а потом, хитро улыбаясь: — И кое-что другое!..
После смерти отца и появления в доме умного образованного Хабиба, Птичик потихонечку забыл наставления покойного и быстро скатился в средние ученики. Двоечником он не мог быть априори по причине достаточной природной одаренности. Даже если он спал на уроке, знания все равно пусть небольшой толикой, но откладывались у него в ячейках памяти. В общем, Анцифер занимал позицию в классе между хорошистом и троечником. Лишь математика ему не давалась. Некие особенности мозга не позволяли радоваться пониманию этой точной науки.
С проглоченной частичкой собственной души он явился в школу и сел, по обычаю, на последнюю парту. Сонный, он отчаянно зевал, утирая с глаз слезы, клевал носом, почти засыпая… Придя в себя ко второй половине урока, он оглядел одноклассников, но, как всегда, ничего в них примечательного не обнаружил. Подумал, что его товарищи слишком медленно растут, особенно девчонки. Старше Верки на два года, они все были, как говорила мать, «доска два соска», костлявые и скучные. Лишь старшеклассницы вызывали у Птичика активное слюноотделение, а когда он выстроил в подвале свое тело физически крепким, то отметил, что и к нему проявляют интерес вполне оформившиеся восьмиклассницы и девятиклассницы. Старшие девицы, несмотря на запрет, позволяли себе подкрашиваться, носили откровенные, с глубоким вырезом кофточки, под которыми лифчики поддерживали уже вполне сформировавшиеся прелести…
Из эротических фантазий в реальность Птичика вытащил голос Крысы Ивановны, математички. Он не совсем понял, чего учительница хочет от него, но радостные товарищи мимикой и жестами подсказали, что Сафронова вызывают к доске.
Он поднялся и прошел через весь класс. Особенно довольному, скалившемуся гадкой улыбкой отличнику Аветисяну отвесил короткий подзатыльник. Со стороны всем показалось, что Сафронов лишь дотронулся до черных волос отличника, но целых две недели потом у Аветисяна болела голова. Его родители даже водили мальчика к врачу, заподозрив раннюю мигрень…
— Ты понял задание? — спросила Крыса Ивановна, глядя на него снизу вверх.
— Нет, — честно признался Анцифер.
Учительница указала на доску с уравнением и коротко повторила:
— Реши, Сафронов, до конца урока! Двоечка грозит в четверти!
Глянув на задание, Птичик заранее решил признать свое поражение. Он было уже открыл рот, чтобы в мягкой форме объяснить Крысе Ивановне, что в гробу видал ее математику, как вдруг в мозгу коротко вспыхнуло салютом, и словно по волшебству нарисовалось решение задачи. Как будто Анциферу поместили в голову кинотеатр, а на его экран ответы — четкие, в 3D-исполнении.
Птичик сглотнул заготовленную фразу, взял мел и быстро списал решение уравнения с экрана своих мозгов.
Не успела Крыса Ивановна ввести класс в новую тему, как Птичик с неким удивлением сообщил о выполнении задания.
— Решай, решай! — не оборачиваясь, подбодрила Крыса Ивановна.
Анцифер подошел к ней почти вплотную, наклонился к самому уху, спрятанному в седых волосах, и громко повторил:
— Решил!!!
Крыса Ивановна под дружный смех класса отшатнулась в испуге к окну, но на доску ненароком поглядела, да так и застыла, прилипнув взглядом к начертанным цифрам. Задача была не просто решена, а исполнена в оригинальном стиле, не описанном в учебнике. Мало того, сама Крыса Ивановна не знала такого изящного, хоть и простого решения уравнения.
— Как это? — вопросила она. — Кто подсказал?
Класс затих, обнаружив, что происходит что-то непонятное для коллективного сознания.
Птичик замялся, зажестикулировал, скромно поясняя, что это, мол, он сам допер до решения. Так уж получилось…
Класс глядел на Анцифера с любопытством. Даже отличник Аветисян, превозмогая головную боль, уставился на доску с уравнением.
А потом Крыса Ивановна начертала новое уравнение на другой половине доски, позаковыристее, и приказала решать его под ее личным наблюдением.
Стоило Анциферу увидеть задание, как опять в его мозгу появился собственный кинотеатр, на экране которого было продемонстрировано решение задачи.
Не прошло и минуты, как на глазах у всего класса Сафронов уравнение решил и записал его красиво.
С прижатыми к груди маленькими ручками Крыса Ивановна глядела на ученика умиленно-восторженно. Класс просто офигел.
Здесь прозвенел звонок, и все ринулись на перемену. Лишь Сафронова задержала математичка, доставшая из учительского стола сборник задач, не имеющий никакого отношения к школьной программе.
— Мальчик мой. — Она открыла книжку. — Можешь ли ты понять эти примеры и уравнения?
Птичик глянул на раскрытый задачник, затем взял его и принялся докладывать решения Крысе Ивановне со скоростью пулемета.
Немолодая учительница утирала слезы восторга и шептала:
— Гений!
А Птичик все решал и решал, пока она его не остановила легким касанием руки:
— Хватит, мой дорогой, достаточно! А знаешь ли ты, что эти задачи относятся к первому курсу института?
— Да? — Птичик сам удивился. Безусловно, он не понимал этих задач, он просто списывал их решения! Но, с другой стороны, он списывал их со своего мозга. А значит, он сам их решил…
— Гений! — еще раз определила Крыса Ивановна и попросила Сафронова остаться после уроков, чтобы познакомить мальчика с учителем физики. — Мы выясним, насколько далеко распространяется твой талант! — объяснила.
Дожидаясь окончания шестого урока, Птичик сидел в школьном буфете и питался молочными сосисками. Во время трапезы он размышлял об открытии в себе такого интересного дара и о его происхождении. Анцифер дожевал последний кусок водянистой сосиски, как его вдруг осенило!
«Это же сок моей души! Эта та капля, которую я поднял на крючок! Вот, значит, как оно обстоит! Ах ты моя дыра, дырочка, дыруля! Что же я столько времени потерял зря, не исследовав тебя как следует!..» Еще Птичик подумал, что все произошедшее напоминает ему голливудский кинематограф, кино, в котором он играет звездную роль! Ему эта фантазия была приятна.
А потом Крыса Ивановна познакомила его со школьным физиком — молодым учителем, который лет семь назад окончил физмат, сам слыл гением, защитив докторскую в двадцать три. За заслуги в России был приглашен в Кембриджский университет, в лабораторию профессора Вольфа Энке, и начал работать в ней крайне успешно, выбрав тему «локация нейтронов при взрыве сверхновой звезды»… Русский физик стал ведущим сотрудником прикладного отдела всего через каких-то полгода. Но, видимо, молодой человек чем-то провинился перед Господом либо за родителей понес отложенное наказание, но на его голову упал в прямом смысле слова — с балкона третьего этажа квартиры старушки Элизабет Мейсен — горшок с цветком герани. И не столь большая уж высота, и не столь крупный горшочек, но этого для головы молодого гения оказалось достаточно. Глиняный сосуд не изувечил его, даже значительной раны не нанес, просто выбил из его мозгов весь талант физика, не оставив в них Божественного и капли единой… После одного дня больницы гений вышел в мир простым обывателем. Он помнил физику и математику на пятерку, но пользоваться ими не мог. Одни банальности выбрасывали мозги в лабораторию. Так энциклопедисты не имеют возможности произвести на свет ничего своего оригинального всегда на память приходит мысль о том, что это когда-то уже было, кто-то придумал этот велосипед! «Цитата мысль стережет» — изрек кто-то.
