— А чего надо будет? — спросил Петр.
— Ну, если доктор вдруг выйдет или еще чего...
Старпом вышел из дома. Снег уже прекратился, ветер стал тише, и кое-где на небе появились в просветах облаков неяркие звезды. Некоторое время Коля смотрел на небо и пытался определить названия звезд. Звезду определить легко, когда видишь созвездия. А если они торчат на небе поодиночке, приходится долго и почти всегда безуспешно ломать голову... Потом он спустился с крыльца и увидел у окна человеческую фигуру. Присмотревшись, он узнал Бакланова.
«Неужели ему что-нибудь видно?» — забеспокоился старпом и, тихо ступая, подошел сзади. Окно было плотно занавешено шторой. Бакланов стоял с закрытыми глазами, опершись на окно грудью. «Потрогать его, что ли?» — подумал старпом, но потом решил не делать этого и пошел обратно, на тропинку, ведущую к берегу.
Еще издали он увидел, что мотобот благополучно стоит на прежнем месте, а несущий вахту Ломакин сидит на кормовой банке и крутит какую-то веревку,
— Как там? — спросил Ломакин, увидев старпома. — Скоро домой?
— Своевременно. Ты не пробовал, очень плотно сели?
— Ничего, стащим. Упремся веслами, баграми — он и сойдет.
— Хорошо, коли так, — сказал старпом, постоял еще немного и пошел обратно. Бакланов стоял у окна все в той же позе. Старпом свистнул. Тот не повернул головы.
Доктор стоял в кухне и мыл руки. Ему лил воду Петр. Теперь Илларион Кириллович мыл руки торопливо, и пальцы его дрожали.
— Хватит, — сказал он, и Петр перестал лить воду. Илларион Кириллович вытер руки халатом.
— Дело сделано? — спросил Коля Бобров. Доктор повернул голову к нему. У доктора было постаревшее, осунувшееся лицо, бородка растрепалась, и в ней запуталась нитка от бинта.
— Сделано, — сказал Илларион Кириллович. — Кажется, неплохо. Два дня мне еще надо здесь побыть. Лучше, конечно, дня три-четыре, но можно и два... Передайте капитану, что операция прошла благополучно. Он как-то по-особенному беспокоился об этой женщине...
— Сергей Николаевич обо всех беспокоится, — сказал старпом. — Надо, видимо, Бакланова позвать?
— Обождите. Сейчас девушка уберет и вынесет то, что ему не надо видеть. Только сразу скажите ему, чтобы он к ней не подходил и не прикасался. Наркоз продлится еще часа два-три.
Из комнаты вышла Галина, неся большой таз, прикрытый марлей. Она посмотрела на доктора. Тот кивнул. Галина вышла на улицу.
— Дали бы чаю, что ли... Здесь дают чай? — спросил доктор.
— Здесь всякие помои дают, даже спирт, — ответил старпом.
— Спирт сейчас был бы кстати, — сказал доктор. — Конечно, с вашего разрешения...
— Пейте... Сейчас это можно.
— Надо позвать Бакланова, —сказал доктор.
Старпом вышел на крыльцо и громко позвал:
— Вячеслав Алексеевич, идите в дом!
Бакланов отвалился от стены, оглянулся по сторонам, увидев Боброва, спросил:
— Что — уже?
— Кончилось. Идите.
— Как кончилось?
— Хорошо, хорошо... Да, еще одно, — сказал Бобров. — Доктору дайте спирта. Только, прошу вас, много не давайте, а то он может завестись — не остановишь.
Бакланов кивнул и прошел в дом. Старпом набрал на ладони снегу, потер лицо и руки и насухо вытер платком.
— Ну что ж, все хорошо, что хорошо кончается, — сказал он и пошел следом за Баклановым. Он разбудил моториста и послал его в мотобот. Абрам проснулся самостоятельно, попросил закурить и тоже ушел. Петр снова спал, закинув голову, раскрыв рот и демонстрируя тощую небритую шею. Старпом постучался, открыл дверь и сказал:
— Ну, я подался. Мы за вами зайдем дня через три, доктор.
— Т-ш-ш... — зашипел на него Илларион Кириллович. — Нельзя ли хоть вполголоса...
— Никуда ты не подался, — тихо сказал Бакланов, подойдя к Боброву. — Подожди, подкрепишь силы перед плаванием.
— Это дело хорошее, — сказал старпом. — Можно и подождать.
Они вышли в кухню. Бакланов достал маленькую канистру, разлил спирт в три стакана, налил кружку воды. Потом он достал руками из бочонка несколько соленых огурцов, отхватил ножом кусок от висевшего над плитой окорока. Он положил нехитрую закуску в миску, открыл дверь в комнату и тихо позвал:
— Илларион Кириллович, готово...
Когда пришел доктор, все подняли стаканы. Илларион Кириллович повернулся к двери, молча выпил и приложился к кружке с водой.
— Ну, за медицинскую науку, — сказал Бакланов, выпил и захрустел огурцом.
— И чтобы все хорошо зажило, — сказал старпом, проглотил спирт и запил водой.
— А ведь я тебе сначала не верил, — сказал Бакланов, дожевав огурец. — Думал, разве пойдет порядочный лекарь по морям плавать? А ты, оказалось, хирург, бывший майор...
— Бывает, — сказал Илларион Кириллович. — Можно, я отрежу кусочек окорока?
— Режь, чего спрашиваешь. — Бакланов подал доктору нож. — А ведь не окажись тебя на судне — так и погибла бы...
— Вертолет бы прислали с врачом, — сказал доктор.
— В такую-то погоду?
— Да, погода неважная, — согласился Илларион Кириллович.
— Чего скромничаете, Илларион Кириллович? — сказал старпом. — Спасли человека, честь вам за это и слава. Вы, может, год безделья этим оправдали.
— Нет, дорогой Николай Николаевич, — загрустил доктор. — Мое безделье и это вот, — он щелкнул пальцем по стакану, — можно оправдать только повседневным каторжным трудом. Десятками спасенных жизней — ведь это моя профессия. Ничего я такого особенного не сделал... То ли я делал на войне... Ну, хватит.
— Еще по единой на дорожку? — спросил Бакланов.
— Вы пейте, — сказал старпом. — Ваше дело сделано, а мне еще работать. Сегодня весь день вехи снимать придется.
— Неволить не буду, — сказал Бакланов.
— Смотрите, Вячеслав Алексеевич, я просил...
— Что?.. В этом-то смысле? Буду иметь в виду... Возвращайтесь...
— До свиданья, — сказал старпом. — Денька через три мы заглянем. Можете нам радировать через Усть-Салму. У нас с ней связь.
У самого берега его догнал запыхавшийся Бакланов. В руках у него был большой пакет.
— Возьми вот, для команды, — сказал Бакланов. — Тут угорьки копченые. Таких ни в одном магазине не достанешь.
15«...Дорогая Катенька, мы всё продолжаем снимать вехи в заливе. Погода весьма худая. Волна, временами снег, ветер довольно сильный, так что возни с вехами очень много. Ведь к ней надо точно подойти, зацепить ее за металлический ковш, из которого торчит сама палка, — понимаешь? — потом вытащить этот ковш на палубу, потом прихватить цепь от якоря, на котором веха держится, и вытащить из воды сам якорь. А тут волна, судно пляшет, веха тоже пляшет, якорцепь дергается, снег в морду, вода за шиворот, с цепи струями льется грязь, якорь приходит на палубу в глине, вся эта каша намерзает на палубе... Матросы мокрые, перепачканные, и весь день наверху. А тут еще боцман кричит — учит, старпом (то есть я) кричит — учит, второй помощник спокойно матерится. Представляешь, каково ребятишкам? После снятия вех кину им мешок благодарностей, а в базе буду ходатайствовать о денежной премии...
Я тебе писал уже, как наш доктор спас женщину на острове Большой Скалистый. Сегодня утром мы получили оттуда уже вторую радиограмму. С ней все хорошо, боли совсем прекратились. Доктора там, по всей видимости, носят на руках. Передали интересную подробность: Илларион Кириллович обучает Галину — жену техника — основам медицинской науки. Значит, не пьет. Хороший он все-таки человек. Как я рад — ты не можешь себе представить. Мне казалось, что он все уже потерял. А тут вдруг перестроился, взял душу в руки. Я, наверное, еще плохо знаю людей, да? Команда ему все простила и все забыла. Никто не помнит, что он был пьяницей и бездельником. Говорят про него только хорошее. Я снял с него три выговора, которые давал от своего имени. Остался на нем только один, капитанский. Почему-то Сергей Николаевич пока не хочет его снимать, хотя и послал доктору радиограмму с личной благодарностью...
24 ноября
…Сняли последние вехи. Не просто это нам досталось. Матросы измотаны, но отдыха никто не просил. Знают, что, чем раньше снимем, тем раньше вернемся домой. Не обошлось без приключений. Мы утопили два якоря — порвались цепи. Да еще переломали штук пять шестов. Они ведь хрупкие, как макароны, чуть задел при подходе — сразу трещит. Через полтора часа придем в Усть-Салму, сбросим вешки на берег — и свободны. Останется только зайти на маяк за доктором. Вероятно — почти точно, — это у нас последнее в нынешнюю навигацию плавание. Вот решусь и отправлю тебе мое длинное-предлинное письмо. Будет тебе чтения на целую зиму. А я уже привык его писать — даже жалко расставаться... Очень хочется получить письмецо от тебя...
