— Я все-таки попробую снять с него выговор, — сказал старпом.
— Давайте, — улыбнулся Сергей Николаевич. — Люблю оптимистов.
Зашла Настя и поставила на стол сверкающий, оттертый толченым мелом никелированный поднос. Она положила на малиновую бархатную скатерть чистую салфетку, поставила на нее стаканы, сахарницу, блюдце с маслом и тарелку с аккуратно нарезанным белым хлебом.
— Позвоните, когда посуду забрать, — сказала Настя.
— Иди отдыхай, — разрешил старпом. — Я сам отнесу посуду в раздаточную.
— Что это вы сегодня такой добрый? — спросила Настя.
— Мне вчера хороший сон приснился, — сказал Коля Бобров. —Утром завтрак надо будет подать к семи часам. Иди отдыхай.
— Ветер-то как задувает, — сказал капитан, когда Настя вышла. — Даже в каюте слышно. Молитесь богу, чтобы он стих к утру.
— Бесполезно, — покачал головой Коля Бобров. — Бога нет. Это я еще в училище по астрономии изучал.
Он налил чай в оба стакана, положил себе три ложки сахару.
— А жаль, — продолжил он, намазывая масло на хлеб. — Представляете, как бы хорошо было: отбил полста земных поклонов, пропел соответствующий псалом — глядь, ветер стих и видимость полторы мили.. Иди и дергай вешки, как репу из грядки. Плохо, что нет бога, — заключил он и сунул в рот хлеб.
— Да? — в тон ему сказал Сергей Николаевич. — А такого не хотите: забыл утром поклон положить, а господь бог тебе в отместку снежный заряд, волну в борт, переменные течения и банку на курсе. Красиво было бы?
— У каждой палки два конца, — сказал старпом.
Когда кончили пить чай, он собрал посуду на поднос, отнес ее в раздаточную и вышел на палубу. Ветер теперь задувал порывами и нес с моря мокрый крупный снег. Потоки снега косо летели над палубой, около всех выступающих частей вырастали пологие барханчики. Вахтенный матрос в полушубке с поднятым воротником неподвижно стоял у трапа. Около левого сапога вахтенного тоже вырос холмик снега. Ветер становился все сильнее. Зыбь из залива стала уже заходить в Салму, и «Градус» покачивался у причала. Повизгивали проложенные между бортом и бревнами причала резиновые кранцы. Оба носовых швартова туго натянулись. Коля Бобров стоял около палов, постукивая сапогом по тросу, и решал, стоит ли заставлять вахтенного набросить швартов еще раз петлей на пал. Вероятно, вахтенный почувствовал это, оставил свое место у трапа и прошел на бак.
— Давай-ка передний заведем серьгой, — сказал старпом. — Ветер-то все усиливается.
— Я уж и сам хотел, — сказал вахтенный матрос. — А тут вижу, вы идете. Я и подумал, если надо будет, так скажете.
Он отмотал с вьюшки метров двадцать троса, просунул согнутый вдвое трос в швартовый клюз и, перегнувшись через фальшборт, спустил петлю старпому. Старпом протащил петлю немного назад и надел ее на пал. Вахтенный обтянул серьгу и закрепил ее на кнехте.
— Теперь ладно, — сказал незаметно подошедший сзади Сергей Николаевич.
— Тоже на душе неспокойно? — улыбнулся старпом, вытирая руки мокрым снегом.
— Да, заработало шестое чувство. Ерунда мерещится... Какой нехороший ветер!
— Кто-то бежит от конторы, — сказал вахтенный и показал рукой.
Вспышки створного огня раз в две секунды вырывали из тьмы бегущую человеческую фигуру.
— Насколько мне известно, здешний народ зря не бегает, — сказал Сергей Николаевич и опустил воротник куртки.
— Что-то мне холодно стало, — поёжился старпом и сунул в карманы мокрые руки.
Добежав до «Градуса», человек остановился и спросил у стоящего на пирсе старпома:
— Где капитан?
Он тяжело дышал и вытирал с лица тающий снег.
— Я капитан, — сказал Сергей Николаевич. — Почему бегаете по ночам?
— Я дежурный по участку, — представился человек. — Кудрин моя фамилия.
— Очень приятно.
— Получена радиограмма с Большого Скалистого. У них там человек умирает. Начальник маяка Бакланов подписал.
— Кто умирает? — коротко спросил капитан.
— Жена начальника.
— Ирина Петровна?
— Да. И они не понимают отчего...
— А точно ли помирает? — спросил старпом.
— Если Бакланов радирует, что умирает, значит, так и есть, — сказал Сергей Николаевич. — Что же с ней такое...
— Надо бы вам выйти, у вас доктор есть, — тихо сказал дежурный.
— Надо... — так же тихо произнес Сергей Николаевич. —А что с ней? — снова спросил он, забыв о том, что говорил дежурный минуту назад.
— Неизвестно. С сердцем очень плохо. Потом — она в положении на шестом месяце...
— Вахтенный, поднимайте старшего механика, — приказал капитан. — Пусть срочно готовит машину. Сразу по готовности выходим. Доктора пришлите ко мне в каюту. Николай Николаевич, вы своевременно объявите аврал. Я буду у себя, если что понадобится.
— Зря серьгу заводили, — сказал старпом и сдвинул на нос фуражку.
13В дверь постучались. Сергей Николаевич быстро встал с дивана. Зашел старпом и доложил, что машина готова и люди на местах.
— Подсчитали, сколько нам идти до Скалистого при этом ветре? — спросил Сергей Николаевич.
— Побольше трех часов.
Капитан надел меховую куртку и вместе со старпомом поднялся на мостик. Через пять минут «Градус» отошел от причала.
— Буи-то мы поснимали. Трудновато будет идти, — сказал старпом.
— Гидрографу стыдно такие слова произносить, — заметил Сергей Николаевич. — Вот с высадкой там действительно трудно будет. Вы пойдете на мотоботе?
— Я пойду, — кивнул старпом.
— Значит, таким образом: я подойду к южному берегу. Там можно стать кабельтовых в двух. На берегу в этом месте есть щель между двумя камнями. Как раз мотобот протиснется. Цельтесь в эту щель. При высадке вам придется немного выкупаться, но это неизбежно. Особенно если камни уже обледенели. Берегите доктора, чтобы не разбился.
— Уж сбережем как-нибудь ради такого случая.
— Возьмите с собой Блюменфельда, Ломакина и одного моториста...
Открылась дверь, в рубку ворвался ветер и снег. В снежном облаке появился доктор. Воротник его шинели был поднят, уши шапки опущены и завязаны под подбородком. В одной руке он держал брезентовую сумку с хирургическим инструментом, в другой — саквояж.
— Рано собрались, Илларион Кириллович, — сказал капитан. — Могли бы еще отдохнуть часа два.
— Ничего, — доктор поставил саквояж и сумку в угол. — Я здесь постою, если позволите.
— Стойте.
Доктор развязал тесемки, снял шапку, стал слушать ветер. Мир за тонкой переборкой рубки был неласковым и очень не приспособленным для человека. Его овевали колючие ветры, засыпал промозглый, липкий снег, мертвила ночная ноябрьская тьма. В такие ночи обязательно случаются несчастья.... Но на душе у доктора было спокойно. Там появилась какая-то забытая сила. Работа, наконец-то впереди долгожданная, настоящая работа!
— Волнуетесь, Илларион Кириллович? — спросил старпом.
Доктор улыбнулся.
— А вы волнуетесь, когда ведете корабль?
— Если обстановка сложная, то волнуюсь.
— Вот и я так же, — сказал доктор. — Говорят, надо будет на мотоботе переправляться на остров?
— Ничего, это не страшно, — успокоил старпом. — В худшем случае немного промокнем — и всего делов. Уж вас-то мы доставим, как ящик с пивом! — засмеялся он.
— Вероятно, вам придется на несколько дней задержаться на острове, — сказал Сергей Николаевич. — Вы передадите со старпомом, сколько времени вам понадобится. Потом мы зайдем за вами.
— Не знаю... Пока ничего не знаю, — покачал головой доктор. — Интересно, вертолеты могут летать в такую погоду? Ему никто не ответил.
«Градус» стал на якорь в двух кабельтовых от южного берега острова. Спустили на воду мотобот. Блюменфельд и Ломакин руками отталкивали его от борта, чтобы он не разбился на волне. Старпом принял на руки доктора со штормтрапа и быстро стал к штурвалу. Мотобот понесся к острову. Волны захлестывали маленькую посудинку, несмотря на поставленные по бортам жестяные козырьки. Заходя на южную сторону острова с двух направлений, волны хоть и теряли силу, зато нападали и справа, и слева, и сзади. Мотобот подпрыгивал, как грузовик на лесной дороге. Четкий луч прожектора соединил стоящий на якоре «Градус» со входом в расщелину между двумя скалами — единственное место на берегу, через которое можно было выбраться с моря на остров. Все остальное представляло собой обледеневший гранитный скат. В эту расщелину надо было попасть сразу, безошибочно, иначе волны расколотят о гранит и мотобот и людей. Коля Бобров вцепился в штурвал, направляя нос мотобота в щель, ширина которой едва ли на метр превосходила ширину мотобота. Тело старпома было напряжено до предела. Мысли и воля сконцентрировались в одной точке. Доктор, скрючившись у мотора, прикрывал полами шинели саквояж и сумку. Он не понимал, как трудно сейчас старпому. Он думал только о том, как будет трудно ему у постели больного человека. Он не знал, какая опасность ждет его, если старпом промахнется.
