Он размышлял о соборе Святой Софии в Константинополе. Жители Мехорада то насмехались над ним, то возмущались. Мэрия, как и епископ, скептически за ним наблюдала. Его прозвали «шутом Господа Бога». А ему все нипочем, он упорно продолжал начатое. Будучи крестьянином, Хусто продает часть своей земли, чтобы оплачивать налоги и финансировать строительство. Использует все, что попадается под руку: в одной колонне на месте капители установлена заштукатуренная покрышка от колеса, в другом месте ободок от белых пластиковых ведер украшает башню. Я это видел! И здесь заканчивается граница между мифом и реальностью, между тем, что претендует быть правдой, и тем, что безусловно является таковым: конструкция размером восемь тысяч квадратных метров с куполом высотой тридцать семь метров и диаметром одиннадцать метров, с двумя башнями на западном фасаде и пятью боковыми башенками чуть пониже, включая четыре дома священников, два монастыря, зал капитула, ризницу, будущую библиотеку, крипту с вымощенными плиткой ступеньками, религиозные фрески, бюсты статуй в человеческий рост, витражи ручной работы… Я уже не говорю обо всем другом, так как, и вы теперь это знаете, у камня есть свой язык, который не передать словами, об этом храме невозможно рассказать. Его надо видеть, рассматривать. Этот храм вдохновляет и заставляет сосредоточиться. Прикасаемся к нему. И, как Святой Томас, жаждем прикоснуться к таланту, который все это создал.
В то утро, 28 июля 2008 года, все было залито голубым цветом. Безмерно голубое небо сияло над Мадридом. И очень горячее. Выхлопные газы наполнили подземный автовокзал, что расположен на станции метро «Аменида Америка». Автобус номер 282.
— В собор? — спрашивает шофер.
«Деревня улучшенной планировки» привлекает к себе очень много туристов.
— Да, — отвечает Пилар Моралес, наша испанская подруга — гид и переводчик.
— Вам выходить на конечной остановке.
Вдоль автострады, что ведет к Мехорада, раскинулись высушенные солнцем земли и поля желтого цвета. Кризис в строительстве оставил заметные следы, некоторые строения так и не сдвинулись с мертвой точки. Во время поездки пытаюсь представить, насколько реальный Хусто отличается от вымышленного персонажа, которого я создал, услышав эхо его истории. Даже не знаю, как все получится, вдруг не будет возможности с ним познакомиться.
Не прошло и получаса, как мы уже ехали по поселку, и неожиданно в лобовом окне автобуса поверх деревьев показались стальные ребра громадного купола. Ярко-синего цвета, более глубокого, чем та лазурь, которую они сжимали. Конечная остановка. Спускаемся по узкой улочке, и перед нами вырастает Нотр-Дам-дю-Пилар. Грандиозный собор похож на те изображения, что я видел в Интернете. Словно строительство вот уже два или три года как остановилось, но это ложное впечатление. Собор расположен возле круглой площади на перекрестке улиц Санта Роса и… Антонио Гауди!
Редкие прохожие оставляют собор без внимания, ведь он является частью местного пейзажа. Впрочем, если не считать высокие кругообразные ступени паперти песочного цвета, голубой каркас различных сводов и основание из серого бетона, то благодаря господствующему в нем кирпичному цвету собор сливается с жилыми домами, теснящимися рядом. И только необычайный размер и круглые формы или торчащие предметы — арматура и железные конструкции — отличают его от них. С левой стороны собор прикрывают зеленые сосны, верхушками взлетевшие к самому небу. Эти сосны, как и те деревья, которыми огорожен детский сад на другой стороне круглой площади, посадил Хусто.
Собор растянулся на пятьдесят метров вдоль улицы Антонио Гауди, достаточно покатой.[24] Портал и паперть расположены на наклонных лестницах, которые их высоко поднимают, придавая западному фасаду больше величия. Светлые ступени великолепно отражают солнечные лучи. Голубые перекладины — все тот же голубой цвет! — перекрывают доступ в главный вход, где беспорядочно валяются коробки и доски.
И вдруг на этих просторных светящихся волнах появляется маленький человек. Это он — местный мастер. Его узнаешь с первого взгляда по коротким седым волосам и шерстяной шапочке томатного цвета. На нем синяя спецовка, холщовые штаны и башмаки на веревочной подошве; из кармана спецовки торчит красная ручка резака. Вновь красный и голубой. Основные цвета церкви и ее отделки, как в тех фильмах, где он запечатлен за работой. Будто сам создавал свой персонаж, искусно владея законами рекламы. И этот образ кажется в высшей степени правдивым, подлинным.
Поначалу он не обращал на меня внимания, пока вдруг не пронзил мимолетным суровым взглядом. Буквально замораживающим — это в такой-то зной! Зачем вторгся на мою территорию? Что здесь делаешь со своим фотоаппаратом и блокнотом в руке? Хусто что-то бурчит себе под нос и скатывается вниз по лестнице, не скрывая недовольства. Его опережает один тип лет пятидесяти, с черными вьющимися волосами, немного крупнее его. Внизу, возле ступеней, — продавец овощей на грузовике, полном товаров. Хусто спрыгивает на куски металлолома, которые валяются там. Затем эти трое мужчин довольно энергично беседуют, пока мы огибаем собор, желая проникнуть внутрь через боковой неф.
Меня разочаровал холодный прием, хоть я и предвидел грубость Хусто. Ну, разве может крестьянин-ханжа, целиком поглощенный своим увлечением и брошенным вызовом, да еще живущий нелюдимом, быть иным, нежели грубым и жестким? Утешаю себя возможностью посетить по собственной воле это головокружительное здание, которое производит впечатление равно как алтаря, так и пещеры Али-Бабы, где рядом с распятием валяются всякие безделушки, что свидетельствует о разуме скорее шутливом, нежели суровом. Первым, на что мы наткнулись при входе, был прикованный к полу огромный железный ящик голубого цвета, предназначенный для сбора… пожертвований! А Хусто не теряет времени даром. Это нас развеселило. К тому же на противоположной стене мы увидели объявление ярко-желтого цвета, на котором он дерзко написал заглавными буквами свои банковские реквизиты. Я их переписал с оригинала один к одному:
PARA DONATIVOS POR INGRESO
EN BANCO; BANCO POPULAR EN
C/CORRIENTE № 70/10731–09 AGENCIA: 540
A NOMBRE DE: JUSTO GALLEGO MARTINEZ
MUCHAS GRACIAS
Сквозь верхние витражи и незавершенный купол проникает прекрасный свет, полирующий пыльные леса в поперечном нефе. Шла работа с окрашенными фресками. Этим тяжелым трудом занимались трое или четверо рабочих. Одному из них Хусто (вернувшийся во внутреннюю часть) поднимает с помощью каната радио. Мы все время перемещаемся. Вот репродукция савана Христа, план строительства в масштабе сотой доли, поэма во славу маэстро… Поэма вывешена на большой пластиковой доске для объявлений, там же висят фотокопии посвященных ему статей. Рядом с этими удивительными вырезками из прессы старательно выведено мелом изречение: «Господь — пастырь мой, я ни в чем не буду нуждаться».[25] Уж нет ли тектонического разногласия между показной рекламой и этой духовной фразой, восхваляющей умеренность? Так кто же он, этот Хусто, живой парадокс или просто беспокоящийся, как и всякий другой, человек, который желает признания, который не смирился с жизнью вне своей эпохи и не упустил окончательно поезд порой циничной современности? И между тем всё в его соборе — плод человеческой силы. Никакого подъемного крана, никаких механизмов. Единственная механика — ликующее сердце.
Старший мастер с волнистыми волосами опередил Хусто, и именно с ним мы беседуем вот уже несколько минут. Его зовут Анжел Лопес Санчес. Я оказался в окружении людей с небесным звучанием имен, он — ангел, согласно его имени Анжел, а моя подруга Пилар — «Непорочное зачатие» (даже ее имя по отцу — Моралес означает «хороший», «могучий»). А Хусто Гальего — «праведник из Галисии». Интересно, он чувствителен к ономастике? Когда Хусто к нам присоединился, мы уже симпатизировали приветливому и спокойному, легко воспринимающему шутку Анжелу. Будучи ремесленником и живя в разных местах, где идет строительство, Анжел помогает старику уже восемнадцать лет. Сегодня он намерен сделать циркулярный витраж с изображением ягненка — на всех витражах представлен либо ягненок, либо голубь, либо глаз. Навязывается некоторая экономия, простота очертаний, то, что называется кустарным производством или спонтанным (инстинктивным) искусством. Анжел обмазал циркулярный стакан специальным клеем и затем на нем распределял, чередуя, красные и желтые стеклянные кристаллы. Все радиусы должны быть в точности одной и той же ширины. Анжел старается, но Хусто все равно недоволен:
— Ты — мастак все сделать кое-как!
В этом выговоре чувствуется нежность и есть также немного показного. Мы обходим вокруг стола, на котором установлен витраж (в том месте, где будет галерея, окружающая хоры), и наблюдаем за всем происходящим. Хусто скрупулезно рассматривает стеклянный стакан и с помощью пачки сигарет своего статиста осторожно выравнивает небрежно выложенные кристаллы. Он гримасничает в тот миг, когда приближается к совершенству. Глядя на комическое выражение его лица, мы улыбаемся. Он трогателен в этом нелепом одеянии и с движениями аккуратного школьника, в нем есть что-то от Луи де Фюнеса и великого Штраумпфа, только без бороды. При таком ритме работы ему понадобится два или три дня, чтобы закончить витраж… В прохладе священного места время остановилось.
