Рой кивнул, но Мемо добавила, что Бамп обычно справлялся с нервами, когда не получались удары, обращаясь к гадалке Лоле, которая жила в Джерси-Сити.
— Для чего? — спросил Рой.
— Она говорила ему то, что поднимало у него настроение. Например, обещала, что Бамп получит наследство. Он так обрадовался, что от спада не осталось и воспоминания.
— Он получил деньги, о которых она сказала?
— Да. Под Рождество умер его отец и оставил ему гараж и новый «понтиак». Бамп продал все и получил девять тысяч.
Рой обдумал ее слова. Он мало верил, что какая-то гадалка способна помочь ему в беде, но все испробованные им способы не давали результата, Рой все глубже погружался в отчаяние и теперь был готов схватиться за любую соломинку. Взяв напрокат машину, он пустился на поиски Лолы в Нью-Джерси и нашел ее в двухэтажной хибаре у реки. Это была заплывшая жиром женщина лет пятидесяти в черных фетровых шлепанцах и с кухонным полотенцем, обвязанным вокруг головы.
— Проходите прямо в гостиную, — сказала она, отодвинув расшитую бисером портьеру, которая закрывала вход в темную, скверно пахнувшую комнату. — Я мигом, только отошью этого горлопана на крылечке.
Рой подождал, чувствуя себя глупо.
Наконец Лола вернулась, закутанная в испанскую шаль. Она зажгла хрустальный шар, сделала над ним несколько пассов своими узловатыми пальцами и близоруко уставилась в стекло. Через минуту она сообщила Рою, что скоро он встретит черноволосую леди и влюбится в нее.
— Что-нибудь еще? — нетерпеливо спросил он.
Лола снова уставилась в шар. Явно озадаченная, она покачала головой.
— Чудно, — сказала она, — больше ничего.
— Ничего о том, как я выйду из спада в бейсболе?
— Ничего. Будущее закрылось от меня.
Рой поднялся.
— Проблема в том, что я уже влюбился в шикарную рыжую девушку.
Поскольку сеанс был таким коротким, Лола взяла с него бакс, а не два, как обычно.
После визита к ней, Рой, не отличавшийся суеверием, попробовал кое-что, о чем слышал, желая посмотреть, не поможет ли. Он надел носки наизнанку, продернул через трусы красную нитку, увидев черную кошку, сплюнул между пальцами, каждый день высматривал, нет ли на трибунах косоглазого, который сглазил его. Кроме того, он стал есть меньше мяса, отчего постоянно чувствовал голод и решил пройти медосмотр. Доктор сказал, что Рой в прекрасной физической форме, а кровяное давление снизится, как только он успокоится. Рой пробовал по-разному держать Вундеркинд, глядя на себя в зеркало, нашил на внутреннюю сторону одежды медали, амулеты от сглаза из рыбьих и козьих косточек, сжатые кулаки, раскрытые ножницы, фигурки горбунов.
Мало чем из этого не пользовались другие «Рыцари». Пока они играли успешно, все это забывалось, но теперь, когда команда покатилась вниз, им понадобилась дополнительная поддержка. Поэтому Дейв Олсон начал снова враждовать с леди в шляпе с коричневыми перьями, Эмиль Ладжонг снова закувыркался со своими сальто назад, а Флорес стал опять играть с птичками. Одежду надевали в последовательности снизу вверх, перчатки поворачивали в сторону юга, когда игроки покидали поле, чтобы занять место бэттера, и все, в том числе Диззи, обзавелись хотя бы одной кроличьей лапкой. Несмотря на все эти меры предосторожности, они опять совершали дурацкие ошибки; то кто-то не вовремя наступит на пластину в самой банальной ситуации, то они уходят с поля с двумя игроками в ауте, в то время как удачный забег сразу завершался увеличением счета, то пытались растянуть единичные забеги в тройные, при этом каждый игрок боялся бежать первым, когда розыгрыш мог принести минимум два очка. И у них еще хватало духу сваливать все на Роя.
Вскоре фанатам надоели их штучки. Одни соглашались, что виноват Рой, сглазивший себя и команду, когда в свой День хвастливо наобещал с три короба, другие, включая группу спортивных репортеров, считали, что верзила держался только за счет закона средних чисел, когда сначала шли большие числа, а потом раздувшийся мешок лопнул и ничего не осталось. Сэди, прикладывая к глазам краешек нижней рубашки, закинула свой гонг на полку в сарае, а Глория поливала грязью всех мужчин. И вновь, словно дурной сон, объявился Отто Зипп со своим громким голосом и надоедливым клаксоном. Он, было, злобно ухал, отправляя Роя в забвение. Некоторые фанаты стыдились за тех, кто набросился на лежачего, но большинство разделяли общие чувства. Ветераны трибун опять начали забрасывать игроков овощами и ненужными вещами и, следуя примеру карлика, последними словами поносили игроков, особенно Роя, обзывая его самыми обидными словами, от труса и до сукиного сына. А так как Рой был особенно чувствителен к издевкам, любые насмешка и колкость попадали в цель. Он менялся в лице и, бормоча что-то себе под нос, отбрехивался от обидчиков. Однажды в приступе слабости он не успел быстро подскочить под свечу (а перед этим заставлял себя ловить отбитый мяч, который раньше хватал не глядя), отчего Флоресу пришлось со всех ног кинуться на его территорию спасать положение. Придурки, как один, вскочили с мест и дико зашикали. Рой погрозил им кулаком. Они подняли свист и загалдели. Он показал им нос. Они хором завопили: «Смотри, получишь!»
Он и получил: отчаянное бессилие овладело им. Видя это, Поуп пришел в бешенство. Он чуть не содрал с гноящихся пальцев недавно наложенную повязку. Поупа как с резьбы сорвало, он набрасывался на всех и каждого, его голос то и дело срывался на исступленный крик, штрафы сыпались налево и направо, но больше всего злобы изливалось на Роя.
— Это все твоя проклятая бита! — разошелся Поуп как-то в клубе перед тренировкой. — Когда ты наконец выбросишь свой треклятый Вундеркинд и попробуешь что-нибудь другое?
— Никогда.
— Ах, так, тогда полируй своей задницей скамейку.
И Рой просидел всю игру на самом дальнем конце скамейки, откуда наблюдал за Мемо, которая выглядела как никогда красивой. Она сидела в центральной ложе в компании двух гробовщиков, улыбающегося одноглазого Гаса и облизывавшегося, как кот, Мерси, чья передовая статейка в вечернем выпуске гласила: «Хоббс отправлен на скамейку. Всеамериканская серия — „Рыцарей“ осалили и отправили во второй эшелон».
Рой проснулся в раздевалке; он растянулся на скамейке. Рой помнил, что прилег обсохнуть перед тем, как одеться, но по-прежнему был мокрым от пота, зажженная над часами спичка показала, что уже за полночь. Он с трудом поднялся и сел, застонал и стал растирать сильными ладонями свое бородатое лицо. Снова вернулись тяжелые мысли и выбили его из колеи. Он сидел не в силах двинуть ни рукой, ни ногой, а вместе с тем все его нутро словно пребывало в полете — двукрылые легкие, лодка-сердце, а там и тянущийся за ним длинный шлейф кишок. Ему до боли хотелось друга, отца, дома, куда он мог бы вернуться — Рой видел, как укладывает свое барахло в чемодан, покупает билет и бежит за поездом. Проехав первую станцию, он выбросит Вундеркинда в окно. (Через годы, стариком, возвращаясь ненадолго в город, Рой разглядывал полосу вдоль железнодорожного пути, пытаясь увидеть, не валяется ли там Вундеркинд, поблескивая в грязи.) Поезд мчался сквозь ночь по стране. В нем Рой чувствовал себя в безопасности. У него вырвался смешок.
Жалкое хихиканье разозлило его. «Я что, совсем рехнулся, что ли?» И снова потекли медленные мысли. Он тихо бормотал: «Что я делаю не так, что?» Теперь Рой кричал, спрашивая себя снова и снова, и вопрос возвращался к нему, отскакивая от стен. Зажигая спичку за спичкой, он торопливо накинул на себя одежду. Перед тем как выйти на улицу. Рой завернул Вундеркинда во фланель. На улице сразу стало легче дышать, но потом ему показалось, что кто-то следит за ним. Он остановился и быстро обернулся. Женщина, которая шла под уличными фонарями, заметила его и прибавила шагу, постукивая каблучками. Рой, прижавшись к стене стадиона, посматривал назад. В башне тускло горел огонек, Судья пересчитывал свои шекели. Обругав его. Рой потащился дальше.
Таксист с перебитым носом внимательно оглядел его, но не узнал. В гостиничном лобби не было ни души. Старик лифтер что-то бормотал себе под нос. В коридоре девятого этажа, длинном и пустом, не раздавалось ни звука. В Рое проснулся страх… что-то похожее на бульканье при стекании воды, когда в ванне остается мертвый паук, три мокрицы, крысиные какашки и то, чего он даже не мог назвать. Впервые за много лет Рой боялся войти в свою комнату. Зазвонил телефон. Рой ждал, когда он перестанет звонить. Наконец перестал. Рой сказал себе, что ведет себя, как болван. Повернув ключ в замке, он распахнул дверь. Кто-то в дальнем углу комнаты шевельнулся. У него в жилах застыла кровь.
Собираясь бороться, хотя силы покинули его, он включил свет. Белая тень метнулась в ванную. Бросившись туда. Рой ударом ноги распахнул дверь. На него пялилось все то же мертвенно-белое лицо. «Бамп!» Он вздрогнул. Прошла уже целая вечность… На Роя из зеркала в ванной уставилось немигающее лицо, его юность, череда пролетевших лет. Он испытал такое облечение, что едва не потерял сознание. Его голова пульсировала, мысли разбегались. На сердце навалилась гнетущая тяжесть. Ловя воздух, Рой стоял у открытого окна и смотрел на безрадостный город, пока ноги и руки не налились спасительной тяжестью. Он закрыл дверь в коридор и бросился на кровать. В темноте Рой растворился в овладевшей им слабости… «Я конченый человек», — бормотал он. Листочки с записями его рекордов рассыпались и разлетелись по ветру. Он спал и просыпался, конченый человек. Всю ночь Рой ждал проклятую серебряную пулю.
