Двери уже открывали.
– Машенька! – расплылся в фальшивой улыбке благообразный высокий старик в видавшем виды, но бархатном пиджаке и с шелковой косыночкой, обвязанной вокруг шеи вместо галстука. – А я задремал по стариковски, вот и не слышу, что вы звоните. А ломиться-то зачем!
Однако, заверения хозяина квартиры никак не объясняли, почему от него пахнет алкоголем, а белки глаз маслянисто поблескивают.
– Ага, не слышит он! – ехидно не поверила Старкова, без малейшего смущения делая шаг в квартиру. – Где второй алкоголик? Нам Алешка нужен, быстро давай его, дело есть.
– Алексей ушел! – развел руками старичок. – Побыл у меня малость, и дальше двинул по своим делам. Выпимши он был…
Но Старкова, явно не доверяла ни единому слову хозяина квартиры. Она желала убедиться в отсутствии Алеши собственными глазами. И учинила настоящий обыск, осматривая комнаты, распахивая шкафы и даже заглянув под кровать. При этом она не прекращала рассказывать мне.
– Вот, Сережа! Ты можешь познакомиться с широко известным в узких кругах Петром Ильичем Акуловым, а проще – Акулой. Официально он – пенсионер, неофициально – барыга-спекулянт, кровопийца – за копейку удавится – и собиратель блатных и эмигрантских песен…
Квартира этого старорежимного персонажа оказалась довольно темная и душная. В тесных комнатах и в коридоре стояло штук шесть старых холодильников. А над ними на стенах висели в толстых золоченых рамках портреты каких-то деятелей явно царских времен – бородатых генерал-губернаторов и штатских спесивых чиновников с орденскими лентами на выпяченной груди. Но еще больше здесь было афиш довоенной поры. Сначала мне бросилась в глаза та, на которой была изображена томная блондинка, похожая на артистку Целиковскую, но надпись на афише гласила, что это певица Изабелла Юрьева. Но в следующей комнате было еще интереснее.
– Смотри, Маша! Айседора Дункан! Выступление в клубе «Пролетарий» декабрь 1922 года, красноармейцам и командирам вход бесплатный! – прочитал я.
– Слава Богу, хоть Маты Харри у него нет, – отозвалась Старкова. Она была зла, убедившись, что Алеша действительно отсутствует.
– А зачем столько холодильников? – поинтересовался я.
– Магнитофонная лента там лучше хранится. Она требует определенной температуры и всяческой заботы, – любезно пояснил хозяин, открывая один холодильный шкаф. Полки холодильника действительно были забиты плотными рядами катушек магнитной ленты. Все они были пронумерованы и тщательно упакованы в целлофановые пакетики и картонные коробочки.
– Самая полная коллекция Утесова на весь Советский Союз, – подтвердила Старкова. – И еще куча всякой всячины.
– А, правда, что Утесов тоже пел блатные песни? – спросил я.
– А как же! – всплеснул руками коллекционер. – На грампластинках даже выходили. «С Одесского кичмана бежали два уркана» – говорят Сталин очень любил эту песню. И «Бублички». Могу вам хоть прямо сейчас поставить для знакомства.
Мгновенно потеряв волю, как только речь зашла о главном смысле его жизни, коллекционер подошел к большому старинному граммофону, стоявшему на тумбочке, и начал перебирать стопку пластинок рядом на стеллаже. Он даже забыл, что побаивается нас, торопливо выпаливая сведения, накопленные годами.
– Леонид Осипович Утесов, которого на самом деле звали – Лазарь Вайсбейн, начинал карьеру артиста в уличном балагане. Сперва, выступал акробатом, чтецом, примерно тогда и возник псевдоним Утесов, петь он начал уже после революции, – Акула рассказывал, как заведенный, не прекращая рыться в своих сокровищах. – Это были времена НЭПа, эпоха знаменитых налетчиков: Леньки Пантелеева, Мишки «Япончика». Бешеная мода на джаз. И как джазмен в той Одессе мог не петь про налетчиков? Он и пел «сбежали два уркана», и наверняка многое другое, что до нас, к сожалению, не дошло…
Петр Ильич нашел нужную пластинку и даже принялся раскручивать рукоятку старинного граммофона. Но увлекшегося коллекционера прервала Старкова.
– Вот, полюбуйся! Здесь они пили! – крикнула она с кухни.
Действительно, в распахнутом ею стенном шкафчике обнаружились красноречивые свидетельства. Почти допитая бутылка водки, пара стаканчиков и блюдце с объедками какой-то немудреной закуси.
– Он только что здесь был! – поняла Старкова. – Наверное, ноги сделал через окно, пока этот нам открывал и мозги пудрил?! Так?! – еще сильнее разъярилась она.
– Что-ты, Машенька! – перепугался старик, видимо, хорошо себе представлявший характер Старковой. – Он примерно за полчаса до вас ушел. Сказал встреча у него. На Ваганьковское кладбище собирался. Могиле Высоцкого, говорит, поклониться хочу.
– Какая-такая встреча? – наседала Старкова, мрачнея с каждой секундой. – Продал его, говори?
Мне была не очень понятна ее яростная неприязнь к этому аккуратному старомодному дедушке.
– Когда ты вот так грубо себя ведешь, Машенька, очень некрасивой становишься, – попытался увильнуть Акула.
Но Маша явно догадывалась о чем-то, просто хорошо зная его повадки. Я тоже сделал шаг к коллекционеру. И это его напугало. Видимо, старичка впечатлило, с какой психованной силой я колотился в его дверь.
– Алеша сам попросил, – суетливо оправдывался он. – Все спрашивал: «Разве от меня убудет, если еще раз блат спою?». А я ему говорил: «Нет, конечно, от тебя не убудет»! Он переживал, что много денег людям должен, отработать собирался…
– И ты его продал! За хорошие комиссионные? – сделала вывод Старкова. – Где у него встреча? – ее лицо действительно некрасиво искажала гримаса ярости.
– Так на Ваганьковском… – замахал руками Акула. – Мария, ты меня неправильно поняла!
– Пошли отсюда скорее! – дернула меня за рукав Маша. – Может, еще успеем его перехватить! От Пресни до Ваганьковского кладбища полчаса езды.
Мы почти бегом выбежали из квартиры. На ходу, задыхаясь от ярости, Маша растолковывала мне.
– Ты понял?! Вот так они все на Алешке деньги зарабатывают, а самому исполнителю только водки подливают! Этот старый гаденыш позвонил блатным за свои комиссионные. А Лешка дурачок наивный, рассчитывает долг отработать! Так его там заставят «Мурку» петь до конца жизни, пока сам с тоски не повесится…
Мы уже успели завернуть под арку на остановку, когда старый коллекционер выбежал вслед за нами из подъезда.
– Машенька! Ты меня не правильно поняла! – заламывал руки Акула. Но мы уже не обратили внимания на его слова, стараясь добежать до троллейбуса, как раз подходившего к остановке.
Шел будний день, и перед Ваганьковским кладбищем не было большой очереди посетителей. Мы подъезжали. Уже виднелся небольшой храм, ворота кладбища были широко распахнуты. Несколько старушек, сидящих в ряд, торговали букетиками доморощенных цветов и траурными венками. У входа маячила мужская фигура. Худая и сутулая. Человек повернулся.
– Вон он – Алешка! Успели! – в восторге крикнула мне Старкова.
Наш троллейбус останавливался, двери разъехались. Маша первая ринулась наружу.
– Алешка! – закричала она через улицу.
Но в этот момент светофор зажег для автомобилей зеленый свет. Алешу всполошил крик. Он сделал резкое движение. А тут, военный УАЗик не сбавляя скорости, пытался обогнуть поток разгоняющихся машин. Оглушительный визг тормозов заставил содрогнуться всю улицу.
И у меня в памяти, как в замедленной съемке отложилось жуткое зрелище. Человеческое тело, подброшенное ударом вверх, неестественно сложившись, перелетает через большой УАЗик, и с отвратительным шлепком плюхается на асфальт.
– Ай! – крикнула Старкова, зажмурившись. Она ткнулась лицом мне в подмышку, чтобы не видеть.
У меня внутри тоже, словно все оборвалось. И еще секунду я не мог найти внутри силы посмотреть на тот ужас, который ждал на проезжей части. Поток машин остановился. Наконец, я заставил себя поднять глаза.
По асфальту раскатились картофелины из прорвавшейся хозяйственной сетки. Из УАЗика, хлопнув дверью, выскочил молоденький солдатик-водитель, но в панике, он не решался приблизиться к распластанному на дороге телу. Которое пошевелилось, и я не сразу понял, что же ужасное с ним произошло? Рука судорожно шарила по асфальту.
Наконец, я понял, что происходит. И то, что увидел, было как чудо, как прощение – под колеса попал не Алеша! Сбита была женщина. Причем достаточно высокая, поэтому мы приняли ее за Алешу. Это единственное, что я понял, из пугающей неразберихи.
Потому что в картине было что-то неестественно жуткое. Женщина приходила в себя. Но она оказалась совершенно лысой. И сейчас шарила рукой по асфальту в торопливых поисках слетевшего парика, валявшегося тут же рядом.
– Это не Алеша! – сказал я Старковой.
А через мгновение покалеченную женщину уже обступила плотная толпа. Прохожие с улицы, водители окружающих машин. Кто-то громко требовал вызвать «скорую». Шокированный солдатик так и стоял, опершись на дверцу.
