На мгновение это позабавило ее, но мысли тотчас вернулись к Маттиа и больше не отпускали. Прошла целая неделя, а он все не звонил.
Поеду к нему, решила она и сунула в рот вилку с салатом, как бы показывая отцу: видишь, я поела.
Из-за стола она поднялась, еще жуя:
— Мне нужно идти…
Отец в растерянности вскинул брови:
— А можно узнать, куда ты собралась в такое время?
— В город, — с вызовом ответила Аличе. Потом добавила уже мягче: — К подруге.
Отец покачал головой, как бы говоря: поступай как знаешь. Аличе вдруг стало жаль его, остававшегося таким одиноким с этой своей газетой. Захотелось обнять, рассказать ему все и спросить, что же делать, но уже через секунду сама эта мысль заставила ее содрогнуться. Она повернулась и решительно направилась в ванную.
Отец положил газету на стол и потер уставшие глаза. Соледад еще несколько секунд думала о туфлях с высоким каблуком, а потом, отправив воспоминание восвояси, поднялась, чтобы убрать посуду со стола.
По дороге к дому Маттиа Аличе включила музыку на полную громкость, но, если бы кто-то спросил, что она слушала, она не смогла бы ответить. Она кипела гневом и не сомневалась, что сейчас все испортит, но у нее не было выбора. Этим вечером, вставая из-за стола, она перешла ту невидимую границу, за которой все происходит само собой. Так случилось с ней в детстве, в горах, когда она лишь на какие-то миллиметры сместила центр тяжести вперед, но этого оказалось достаточно, чтобы упасть лицом в снег.
В доме у Маттиа она была лишь однажды и лишь в гостиной. Маттиа исчез в своей комнате, чтобы переодеться, и она, страшно смущаясь, немного поговорила с его матерью. Синьора смотрела на нее с дивана несколько растерянно, если не сказать озабоченно, как будто у Аличе вот-вот вспыхнут волосы или произойдет еще что-нибудь подобное; она даже забыла предложить ей присесть.
Аличе нажала кнопку «Балоссино — Корволи» и рядом с фамилиями загорелся, словно последнее предупреждение, красный диод.
Раздался легкий треск и прозвучал испуганный голос матери Маттиа:
— Кто там?
— Синьора, это Аличе. Простите, что я так поздно, но… Маттиа дома?
На другом конце задумались. Из-за неприятного ощущения, что ее рассматривают, Аличе сместила волосы на правый бок.
Раздался легкий щелчок, и дверь открылась. Прежде чем войти, Аличе в знак благодарности улыбнулась в камеру.
В пустом вестибюле ее шаги звучали громко, в унисон с биением сердца. Больная нога совсем перестала повиноваться и стала как деревянная.
Дверь в квартиру была приоткрыта, но за ней Аличе никто не ждал. Она толкнула створку и спросила:
— Можно?
Маттиа, появившийся в прихожей, замер.
— Чао, — сказал он.
— Чао…
Несколько минут они стояли и смотрели друг но друга, как будто вообще не были знакомы. Маттиа, в домашних тапочках, изо всех сил старался надавить большим пальцем ноги на соседний.
— Извини, что я…
— Ты оттуда? — прервал ее Маттиа как-то странно, словно автомат.
Аличе обернулась, намереваясь закрыть дверь, но не удержала потной рукой круглую медную ручку. Дверь гулко хлопнула, дверная коробка содрогнулась, Маттиа передернула мучительная судорога.
«Что она тут делает?» — подумал он отстраненно, как будто Аличе, о которой он несколько минут назад говорил с Денисом, была другой девушкой, а не этой, явившейся к нему в дом без предупреждения. От нелепой мысли хотелось поскорее избавиться, но неприятное ощущение досады все же осталось.
Аличе прошла вслед за Маттиа в гостиную. Родители ожидали ее стоя, как встречают высоких гостей, но в этом не было никакого радушия.
— Здравствуйте, — поздоровалась она, съежившись.
— Чао, Аличе, — ответила Аделе, но не тронулась с места.
Пьетро, напротив, подошел к ней и ласково провел рукой по волосам; для Аличе это было неожиданно.
— Все хорошеешь, — заметил он. — Как мама?
Аделе, стоявшая позади него с натянутой улыбкой, закусила губу, пожалев, что сама не задала этот вопрос.
Аличе покраснела.
— По-прежнему, — ответила она, стараясь не выдать волнения. — Держится.
— Передай привет от нас, — кивнул Пьетро.
Потом все замолчали, не зная, что бы еще сказать, Маттиа в гостиной уже не было.
Пьетро, казалось, изучал что-то позади Аличе, сама она старалась держаться так, чтобы не припадать на больную ногу. Внезапно она подумала, что ее мать никогда не познакомится с родителями Маттиа, и немного пожалела об этом, но еще больше ее огорчила мысль, что кроме нее никто этого не понял.
— Ты ведь к Маттиа пришла, а мы тут держим тебя, — сказал наконец Пьетро.
Аличе кивнула и прошла мимо него, опустив голову, Аделе она адресовала испуганную улыбку.
Маттиа ожидал ее в своей комнате.
— Закрыть? — спросила она, войдя и указывая на дверь. Вся ее смелость куда-то испарилась.
Он ответил что-то невнятное. Потом сел на кровать, сложив руки на коленях.
Аличе осмотрелась. Комната была небольшая, идеально прибранная, все вещи разложены продуманно и аккуратно, как в витрине магазина, казалось, к ним никто никогда не прикасался. Здесь не было ничего лишнего — ни снимков на стене, ни любимых игрушек, сохранившихся с детства, — ничего, что создавало бы теплую домашнюю атмосферу.
По спине Аличе пробежал холодок, она явно не вписывалась сюда.
— У тебя красивая комната, — все же сказала она, хотя на самом деле так не думала.
— Спасибо, — ответил Маттиа.
Над ними навис целый ворох всего, что они должны были сказать друг другу, но оба старались не замечать этого и смотрели в пол.
Соскользнув вдоль шкафа, Аличе опустилась на пол, здоровое колено она подтянула к подбородку.
— Ну и как себя чувствуют специалисты после получения диплома? — Труднее всего было выдавить улыбку.
Маттиа пожал плечами.
— Точно так же, как и раньше.
— Но ты все-таки недоволен, да?
— Похоже.
Аличе дружески хмыкнула и подумала, что эта неловкость, которая обоим неприятна, какая-то бессмысленная, но все же весьма ощутимая и неустранимая.
— В последнее время в твоей жизни произошло немало событий, — заметила она.
— Да.
Аличе поразмыслила: сказать теперь или позже? Потом она заговорила, хотя от волнения у нее пересохло во рту.
— И что-то хорошее тоже, не так ли?
Маттиа поджал ноги. «Ну вот, приехали», — подумал он и вслух произнес:
— Вообще-то да…
Он прекрасно знал, что должен сделать: должен подняться и сесть рядом с ней, должен улыбаться, смотреть ей в глаза и целовать ее… Все это дело техники, примитивный ряд векторов, которые позволят приблизить и совместить их губы… Ему не хотелось этого, но… следует соблюдать некую последовательность, как при решении математических уравнений.
Он думал было подняться, но матрас удерживал его, словно огромное болото. И тогда Аличе опять взяла инициативу на себя.
— Могу я сесть вон туда? — спросила она.
Он кивнул, хотя в этом не было нужды, и немного подвинулся.
Аличе поднялась, помогая себе руками. На кровати рядом с Маттиа лежал сложенный втрое лист бумаги. Аличе хотела отодвинуть его и, взяв в руки, заметила, что бумага написана по-английски.
— Что это? — спросила она.
— Получил сегодня. Письмо из университета.
Аличе прочитала название города, напечатанное полужирным шрифтом в углу слева, и буквы поплыли у нее перед глазами.
— Что пишут?
— Предлагают оклад.
Аличе почувствовала, как закружилась голова. Ее охватила паника, она сильно побледнела.
— Bay, — выдавила она. — И надолго?
— На четыре года.
Она сглотнула. Она все еще стояла рядом с кроватью. И наконец еле слышно спросила:
— Поедешь?
— Еще не знаю, — ответил Маттиа, почти извиняясь. — А ты что думаешь?
Аличе не ответила. Держа письмо в руках, она уставилась в пространство.
— Так как, по-твоему? — повторил Маттиа, словно она и в самом деле могла не расслышать его вопроса.
— А что — по-моему?
Голос Аличе прозвучал так резко, что Маттиа едва не подскочил от неожиданности. В эту минуту она почему-то подумала о своей матери, лежащей в больнице и напичканной лекарствами. Она тупо взглянула на письмо. Ей захотелось разорвать его, но она положила листок на кровать — туда, куда хотела сесть.
— Это было бы важно для моей карьеры, — сказал Маттиа.
Аличе кивнула с серьезным видом, выставив вперед подбородок, словно во рту у нее был шарик для игры в гольф.
— Хорошо. И чего же ты ждешь? Поспеши. Тем более тут нет ничего, что интересовало бы тебя, мне кажется, — произнесла она сквозь зубы.
Маттиа почувствовал, как вздулись вены на шее. Сейчас он, наверное, расплачется. С того дня в парке ему постоянно хотелось плакать, в горле стоял комок, и никак не удавалось проглотить его. Он никогда не плакал раньше, но после признания Аличе, там, в машине, слезные протоки, которые долго были закупорены, словно открылись, и теперь все, что скопилось в них, стало пробиваться наружу.
