Первым ударом было Славкино вранье, которое совершенно случайно вылезло наружу. Он был один в офисе, и Славкин компьютер не был выключен. От отчаяния даже испанский стал понятнее. Он читал страницу за страницей, забывая, что читает по-испански. Потом вернулся к началу и еще раз проверил фамилии. Там были все, кроме Севы. И Славка, и Федор, и Палыч, и даже Серхио, вонючий Серхио, который приехал всего на полгода раньше. Как они ловко все обстряпали. Сева был уверен, что тут какой-то мухлеж с папиковскими деньгами. Он тогда еле дождался субботы, чтобы съездить по указанному адресу. Он знал, что это мазохистский порыв, но не мог себе в нем отказать. Это был новый микрорайон на южной окраине Мадрида, и домики были точно такие, какие он себе намечтал: четырехэтажные с красными крышами. Крыши имелись только у двух, остальные были в стадии строительства. На площадке сидели рабочие непонятной национальности. Один из них обратился к нему на плохом испанском, но Сева сделал вид, что не понимает, и пошел дальше. Но этот парень догнал его и начал что-то лопотать, размахивая руками, что-то о том, что здесь стройка и к дому подходить нельзя. Он даже схватил его за рубашку, и Сева брезгливо дернулся. То ли от жары, то ли от напряжения сильно кружилась голова. Он не мог уехать отсюда, не зайдя в дом. Откуда-то появилась странного вида девушка, одетая в байкерский наряд: черные джинсы и жилетка с множеством заклепок. Волосы у нее были светлые, очень коротко стриженные, с каким-то нелепым чубом, и вообще вся она была нелепая, маленькая, плотная, с короткими ручками и ножками. Она что-то пыталась доказать парню, который остановил Севу, и вскоре Сева понял, что они говорят по-польски, и с удовлетворением отметил, что испанский ему куда понятнее, чем польский. Девушка посмотрела на него. Глаза у нее были голубые, водянистые, а ресниц не было видно.
– Ты здесь будешь жить?
Она говорила с тем милым акцентом, который отличал всех зарубежных актрис в старых советских фильмах.
– Может быть.
– Ты из «Виктории»?
Сева кивнул. Так называлась их риелторская фирма. Она махнула рукой, чтобы он следовал за ней, и пошла в сторону дома. Двери подъезда еще не было, и там зияла дыра. Девушка обернулась:
– Ты на какой этаж?
– На второй.
Они поднялись по винтовой лестнице, на которой местами отсутствовали перила. В этих местах девушка оборачивалась и заботливо протягивала руку, но Сева молча отворачивался. Дверь в предполагаемую квартиру отсутствовала, да и самой квартиры еще не было. Так, гулкое помещение без перегородок, но с уже встроенными окнами. Сева подошел к одному из них. Из окна открывался вид на стройку, и дальше за деревьями виднелась железнодорожная станция. Он молчал, и девушка молчала. Через некоторое время спросила:
– Тебе на поезд?
Он кивнул.
– Я тебя провожу.
Вначале шли молча, и Сева никак не мог понять, зачем она идет с ним.
– Тебе тоже в центр?
Она задумалась.
– Ну, да. Я здесь живу.
– В смысле – там.
– Нет, здесь.
– А зачем тебе в центр?
Она пожала плечами.
– Я – Ванда.
Протянула руку, и он аккуратно пожал ее.
– Сева.
– Ты из России?
Сева хихикнул.
– Ну, наверное, раз ты со мной по-русски говоришь.
– Правда.
– А ты полька?
– Да, точно.
– А что ты здесь делаешь?
– Так, немного живу, работаю.
– На стройке?
– Так, да. Тут мой друг работает.
Сева резко остановился.
– А что ж ты от друга своего ушла?
– Он мне дает жить.
– И что?
– В вагончике есть место.
Сева уже не скрывал своего раздражения.
– Я и спрашиваю, если ты тут живешь, зачем ты со мной едешь?
Она опять пожала плечами.
– Так. Погулять.
Когда подошли к кассе, Сева быстро сказал:
– У меня билет в оба конца.
– А, хорошо.
Она помахала карточкой.
– Здесь десять. Rebajado. (Со скидкой. – исп.)
– Ну и замечательно.
Сева обрадовался. Пока шли, его не оставляла неприятная мысль, что девушка попросит купить билет. Дело было не столько в деньгах, сколько в предполагаемом корыстном мотиве, который, к счастью, не оправдался. Хотя и лишних денег не было.
Всю дорогу он смотрел в окно, а Ванда тихо сидела рядом.
– Вечером обратно поедешь?
Она кивнула.
– А откуда ты знаешь про «Викторию»?
– Тут приезжают. Три человека, один человек.
– А ты давно в Испании?
– Тринадцать лет.
Сева присвистнул. Она улыбнулась, обнажив маленькие зубки.
– Ты давно?
– Восемь.
– Хорошо.
– Чего ж хорошего?
– Так. Работать…
– А что работать? Ты много за свою работу получаешь?
– Я мало совсем.
– Ну, а что тогда говоришь?
– Так. Ты ученый. Работаешь лучше?
Сева рассмеялся.
– Я – ученый? Какой я ученый? Приди, подай и выйди вон.
– Жалко.
– Да, не то слово…
Когда вышли из поезда, он вдруг испугался, что она сейчас попрощается и уйдет. Он быстро спросил:
– Пива хочешь?
– Можно.
Они зашли в первое попавшееся кафе. Черенцов никогда бы так не сделал. Ему обязательно надо было зайти в одно, другое, третье. Зайдя, он топтался между столиками, с умным видом оглядывался по сторонам. Сева как-то предложил в меню заглянуть. Славка возмутился:
– Зачем мне меню. Я и так все вижу. Тошниловка – она и есть тошниловка.
Сева спросил:
– Ты что будешь?
– Пиво.
– Понятно, что пиво. Какое пиво?
– Me da igual.(Мне все равно.)
Когда выпили по первому бокалу, Ванда сказала, что сама закажет.
– Ты что боишься, что мне денег не хватит?
– Так. Может быть.
– Не может быть.
После третьего бокала напряжение отпустило и даже настроение поднялось. Он почувствовал себя сильным рядом с этой ничтожной придурковатой полькой. Спросил:
– Что ж ты все тринадцать лет в вагончике живешь?
– Нет. Раньше работала. Стилист.
– А сейчас что же не работаешь?
– Больше места нет.
– Выгнали?
– Выгнали.
– И чего ты в Польшу не вернулась?
– Пока тут живу. А ты дом купишь?
Сева разозлился.
– Да, щас. Три дома. Расхватали все дома. Basta! (Все.)
Она охнула.
– Не дали?!
– Не дали…
– Почему?
– Скоты потому что…
Ванда вскинула белесые бровки.
– Скоты?
– Скоты. Животные…
– Животные?
– Cabrones! (Козлы).
Получилось очень громко. Ванда испуганно заозиралась. В Испании это почему-то считалось самым страшным ругательством.
– Так не говорить… Услышат.
– А как тебе говорить? Ты ж не понимаешь.
– Так. Поняла. У тебя много денег есть?
– Хватает…
Потом спохватился.
– Ну не так чтобы много…
– Мало денег?
– А что?
Ванда опустила голову. О чем-то задумалась.
– Тебе надо помочь?
– В каком смысле?
– Ну так… Ты где живешь?
– Возле Конгосто…
– Ты один платишь?
– А кто ж за меня платить будет?
– Трудно…
– Нормально. Тебя друг не хватится?
– Как хватится?
– Искать не будет?
– А, нет. Не будет. Я тебя провожу.
– А как ты потом доберешься?
– Я заплачу.
– За что?!
– За место. Сколько есть комнат?
– Спальня и сала (салон). У меня в сале есть диван.
– Так хорошо. Я там сплю.
В метро Ванда задремала. Просто закрыла глаза и застыла. Сева напряженно думал, правильно ли он поступает. Еще можно было отыграть назад, что-то сказать, придумать. А можно и ничего не придумывать. Не велика птица.
Когда подходили к дому, Ванда спросила:
– У тебя колакао есть?
Этот простой вопрос Севу поразил. Колакао, сладкий порошок, похожий на какао, в большой пластиковой банке, он полюбил с первого дня. Нашел в кухонном шкафчике у Семена. Там на банке была картинка, иллюстрирующая метод приготовления. Он выпил одну, потом намешал вторую, воровато оглянувшись, не видит ли Семен. Только внешне этот порошок походил на какао. На самом деле это была смесь горячего шоколада, крема, сливок и еще каких-то неведомых ароматов. Никогда в жизни он не пил ничего подобного. Со временем вкус приелся, но то первое, волшебное впечатление осталось навсегда.
