— Пожалуйста, — сказала я. — Если вы позволите нам увести этих девушек с собой, мы сделаем все, что вы хотите. Дайте нам только вернуться в отель, и мы вам дадим все, что вы попросите. Деньги, лекарства — что угодно.
Убийца пронзительно взвизгнул. Все тело его сотряслось от этого крика. Он стал хохотать. Капля крови стекла с его ослепительно белых зубов и упала на грязный серый нейлоновый спортивный жилет.
— Думаешь, мне это все сильно нужный? — проговорил он. — Не видишь эта дырка в моей шее? Через два дня я умирать. Думаешь, мне сильно надо деньги и лекарство?
— Так чего же вы хотите? — спросил Эндрю.
Убийца переложил мачете из правой руки в левую.
Поднял правую руку и выпрямил указательный палец.
— Белый человек всю мою жизнь указывать мне этим пальцем. А сегодня ты можешь отдавать мне этот палец. На память. Так что отрезать свой палец, мистер, и давай его мне.
Эндрю побледнел, покачал головой и сжал кулаки. Убийца взял мачете за лезвие и протянул рукояткой моему мужу.
— Делать это, — сказал он. — Тяп-тяп. Давать мне свой палец, а я отдавать тебе девки.
Долгая пауза.
— А если я не соглашусь?
— Тогда идти куда хотеть. Только сначала вы услыхать, как вопят эти детишки перед смерть. Ты слыхать, как девка умирать медленно?
— Нет.
Убийца закрыл глаза и покачал головой.
— Жуткий музыка, — сказал он. — Ты ни за что не забывать. Может, один прекрасный день ты просыпаться в свой Кингстон-на-Темза и понимать, что потерял не только палец.
Пчелка расплакалась. Доброта держала ее за руку.
— Не бойся, — произнесла она тихо. — Если сегодня они убьют нас, вечером мы будем кушать хлеб с Иисусом.
Убийца широко раскрыл глаза и, глядя на Эндрю, процедил сквозь зубы:
— Пожалста, мистер. Я не есть дикарь. Я не хотеть убивать эти девки.
Эндрю протянул руку и взял у убийцы мачете. Рукоятка была испачкана кровью. Кровью охранника. Эндрю искоса взглянул на меня. Я подошла к нему и нежно прикоснулась рукой к его груди. Я плакала.
— О, Эндрю. Кажется, тебе придется это сделать.
— Я не могу.
— Это всего лишь палец.
— Мы не сделали ничего плохого. Мы просто гуляли по пляжу.
— Всего-навсего палец, Эндрю, а потом мы снова пойдем гулять.
Эндрю опустился на колени, сказав:
— Не могу поверить, что это происходит.
Он посмотрел на лезвие мачете и провел им по песку, чтобы очистить от крови. Он положил левую руку на песок ладонью вверх и согнул все пальцы, кроме среднего. Потом взял мачете в левую руку, но удар не нанес. Он проговорил:
— Откуда нам знать, что они не убьют этих девочек, даже если я это сделаю, Сара?
— Ты будешь знать, что сделал все, что смог.
— А вдруг я заражусь СПИДом от этого лезвия? Я могу умереть.
— Я буду с тобой. Я так тобой горжусь.
На берегу стало тихо. Чайки взлетели высоко в синее небо и теперь парили на ветру. Ритм прибоя не изменился, но теперь казалось, что интервал между тем, как за одной волной накатывает следующая, тянется бесконечно долго. Я вместе с девушками, охотниками и окровавленными собаками смотрела и ждала, как поступит мой муж, и мне казалось, что в те мгновения мы все одинаковы, что мы просто создания природы, несомые теплым ветром событий, которые сильнее нас.
Эндрю закричал и взмахнул мачете. Лезвие со свистом рассекло горячий воздух и вонзилось в песок довольно далеко от руки Эндрю.
— Я не стану это делать, — заявил он. — Это просто черт знает что такое. Я не верю, что он отпустит девочек. Ты погляди на него. Он все равно собирается их убить.
Оставив мачете в песке, Эндрю встал. Я смотрела на него. Кажется, именно в это мгновение меня покинули всякие чувства. Я поняла, что мне уже не страшно. Глядя на мужа, я почти не видела в нем мужчину и человека. Теперь я думала, что нас всех убьют, но это волновало меня куда меньше, чем должно было бы волновать. Волновало меня почему-то то, что мы так и не построили теплицу в углу нашего сада. А потом мне пришла в голову здравая мысль: «Какое счастье, что моя мать и мой отец живы и здоровы. Они позаботятся о Чарли».
Убийца вздохнул и сказал:
— Ладно, мистер делал свой выбор. Теперь, мистер, беги домой в Англия. Можешь там говорить, что приезжал в Африку и встречал настоящий дикарь.
Когда убийца отвернулся, я опустилась на колени. Я пристально посмотрела на Пчелку. Она увидела то, чего не увидел убийца. Она увидела, как белая женщина положила левую руку на влажный, слежавшийся песок, взяла мачете и одним ударом отрубила себе средний палец. Так девочка в Суррее в тихую и спокойную субботу отрубила бы кухонным ножиком кончик морковки. В промежутке между йогой и ланчем. Пчелка увидела, как белая женщина выронила мачете и стала качаться вперед и назад, зажав раненую руку здоровой. Наверное, раненая женщина выглядела просто обескураженной. Наверное, она произнесла:
— О!.. О-о-о…
Убийца развернулся и увидел меня. Кровь заливала мою руку, сжатую в кулак. На песке передо мной валялся мой палец. Он выглядел нагло и глупо. Я была смущена его видом. Убийца округлил глаза.
— О, черт, черт! — вырвалось у Эндрю. — Что ты наделала, Сара?! Что ты, черт побери, наделала?!
Он упал на колени, обнял меня, прижал к себе, но я оттолкнула его здоровой рукой:
— Больно, Эндрю. Больно, дерьмо ты этакое.
Убийца кивнул. Он наклонился, подобрал мой мертвый палец и указал на Пчелку.
— Ты будешь живая, — сказал он. — Миссус заплатить за твоя жизнь. — Затем указал моим пальцем на Доброту. — А вот ты умираешь, малышка. Мистер не пожелал за тебя платить. А мои парни, понимаешь ли, они должны чувствовать вкус крови.
Доброта схватила Пчелку за руку и вскинула голову.
— Я не боюсь, — сказала она. — Господь мой пастырь.
Убийца вздохнул.
— Тогда он тупой пастырь, — сказал он. — Плевать он на тебя.
А потом — громче шума прибоя — зазвучали рыдания моего мужа.
Два годя спустя, сидя за столом у себя дома, в Кингстоне-на-Темзе, я обнаружила, что все еще слышу эти рыдания. Я посмотрела на свою искалеченную руку, лежащую на столе поверх голубой скатерти.
Пчелка заснула на диване. Стакан джина с тоником остался нетронутым. Я поняла, что не могу вспомнить, в какой момент она перестала рассказывать историю, а я начала вспоминать. Я встала из-за кухонного стола, чтобы приготовить себе новую порцию джина. Лимона не было, поэтому я добавила в стакан немного концентрированного лимонного сока из бутылочки, стоявшей в холодильнике. Вкус получился отвратительный, однако все же выпивка добавила мне храбрости. Я взяла телефон и набрала номер человека, которого, пожалуй, могла бы назвать любовником. Правда, это слово меня коробит.
Я понимала, что звоню Лоренсу второй раз за день. Я очень старалась звонить ему как можно реже. Я продержалась почти целую неделю со дня смерти Эндрю. Несколько лет я не была так долго верна мужу.
— Сара? Это ты? — шепотом спросил Лоренс.
У меня ком подкатил к горлу. Я обнаружила, что не могу произнести ни слова.
— Сара? Я думал о тебе весь день. Как все прошло? Ужасно? Ты должна была позволить мне приехать на похороны.
Я судорожно сглотнула и проговорила:
— Это было бы неприлично.
— О, Сара, никто бы ничего не понял!
— Я все понимала бы, Лоренс. Кроме совести, у меня почти ничего не осталось.
Молчание. Его медленное дыхание.
— Это ничего, что ты до сих пор любишь Эндрю. Для меня это нормально.
— Ты думаешь, я до сих пор его люблю?
— Я просто предполагаю. Вдруг это тебе поможет.
Я засмеялась почти неслышным смехом:
— Сегодня все мне пытаются помочь. Даже Чарли улегся спать без капризов.
— Но это же нормально, когда люди пытаются помочь. Ты ведь страдаешь.
— Я непробиваема для страданий. И меня поражает, что люди вроде тебя еще ко мне неравнодушны.
— Ты слишком строга к себе.
— Да? Я сегодня видела гроб, в котором лежал мой муж. Гроб везли на каталке. Когда еще посмотреть на себя со стороны, как не в такой день?
— М-м-м… — произнес Лоренс.
— Немногие мужчины отрубили бы себе палец, да, Лоренс?
— Что? Нет. Я уж точно вряд ли.
В горле у меня запершило.
— Я слишком многого ждала от Эндрю, правда? Не только там, на берегу. Я ждала слишком многого от жизни.
Долгое молчание.
— А от меня чего ты ждала? — спросил Лоренс.
Вопрос застал меня врасплох, а голос Лоренса прозвучал сердито. Моя рука, державшая телефон, задрожала.
— Ты использовал прошедшее время, — сказала я. — Жаль, что ты это сделал.
— Не стоило?
— Нет. Пожалуйста, не надо.
— О! А я думал, ты как раз для этого звонишь. Я думал: вот почему она не позвала меня на похороны. Потому что ты ведь могла так поступить, если бы хотела порвать со мной, да? Что-то вроде преамбулы. Ты напомнила бы мне, какой у тебя тяжелый характер, а потом доказала бы это.
