Я посмотрела на сына, спящего под теплым одеялом. Он был бледен и неподвижен. Он даже на ночь не расставался с костюмом Бэтмена. Я слышала, как он дышит. Медленно и ровно. Он крепко спал. Я не могла вспомнить, чтобы я так крепко спала с тех пор, как вышла замуж за Эндрю. Уже в первый месяц нашего супружества я поняла, что связала судьбу не с тем человеком. Потом пришло чувство нарастающего недовольства, из-за которого невозможно заснуть по ночам. Мозг не перестает подбрасывать варианты альтернативных жизней. Остается только завидовать тем, кто спит крепко.
Но хотя бы в детстве я была счастлива, и меня звали Сара Саммерс. На работе я до сих пор пользуюсь фамилией Саммерс, хотя из моей личной жизни она исчезла. В детстве я любила все, что любят девочки: розовые пластмассовые браслетики, а потом — серебряные. Когда я стала старше, у меня было несколько бойфрендов для практики, а еще позже — несколько мужчин. Англия была создана из предрассветных туманов, поднимавшихся до холки лошадей, из пирогов, которые сначала остужают на проволочных подносах и только потом режут, из приятных, легких пробуждений. Впервые я встала перед выбором, когда мне пришлось решать, какой факультет выбрать в университете. Все мои учителя твердили, что мне следует изучать юриспруденцию, поэтому я, естественно, выбрала журналистику. Я познакомилась с Эндрю О’Рурком, когда мы оба работали в редакции лондонской вечерней газеты. Наша газета, похоже, идеально отображала дух города. Тридцать одна страница была посвящена выдающимся событиям, происходящим в Лондоне, а одна страница — мировым новостям, то есть тому, что происходило за лондонской окружной магистралью. Газета подавала эти материалы в духе memento mori[31].
В Лондоне было замечательно. Мужчины здесь двигались будто огромные пароходы, и некоторые из них были изрядно поломаны. Эндрю понравился мне, потому что не был похож на остальных. Может быть, дело было в его ирландской крови. Как бы то ни было, он не позволял собой управлять. Эндрю в редакции заведовал отделом зарубежных новостей, то есть, в некотором роде, исполнял роль пароходных колес. Его уволили за откровенную дерзость, а я пригласила его к моим родителям, чтобы они познакомились. А потом я взяла его фамилию, чтобы она больше никому не досталась.
О’Рурк — резкая фамилия, и я представляла себе, что мое счастье ее смягчит. Однако став Сарой О’Рурк, я утратила привычку к счастью. Место счастья заняло вызывавшее удивление чувство разделенности. Замужество возникло так внезапно. Пожалуй, если бы я перестала думать об этом, я осознала бы, что Эндрю слишком сильно похож на меня — мы чересчур упрямы в отношениях друг с другом — и что наше восхищение должно неизбежно смениться трением и усталостью. Единственная причина того, почему мы поженились так поспешно, была в том, что моя мать умоляла меня вообще не выходить за Эндрю. «Один из вас в браке должен быть мягким и уступчивым, — говорила она. — Один из вас должен знать, когда сказать: „Будь по-твоему“. У тебя это не получится, дорогая, значит, так говорить придется мужчине».
То, что я взяла фамилию мужа, стало вторым настоящим решением в моей жизни, и оно оказалось ошибочным. Наверное, Пчелка меня поняла бы. Как только мы, я и она, отказались он наших настоящих имен, мы словно бы потерялись, заблудились.
«Попроси ее уйти», — сказал Лоренс. Но нет, нет, я не могла. Мы были соединены тем, что произошло на нигерийском берегу. Избавиться от нее — это было бы все равно, что потерять часть себя. Лишиться пальца или имени. Я не могла позволить, чтобы такое вновь произошло. Я сидела на полу и смотрела на мирно спящего сына. Я завидовала его способности так крепко спать.
После Африки я не спала целую неделю. Убийцы просто ушли куда-то по берегу, а мы с Эндрю молча вернулись на территорию гостиницы и стали укладывать вещи. Перед этим я полчаса провела у врача. Он приложил к культе моего обрубленного пальца много марлевых салфеток, а потом крепко забинтовал рану. Я плохо соображала. Помню, что в самолете, когда мы летели в Лондон, я почувствовала легкое удивление — совсем как в то время, когда мое детство шло на убыль. Такая важная история должна была продолжаться без меня. Но, наверное, с убийцами дело всегда обстоит так. То, что для вас означает конец невинности, для них всего лишь очередное утро вторника, и они возвращаются на свою планету смерти, задумываясь о мире живых не больше, чем мы задумались бы о том, куда поехать в следующий раз. Погостить там недолго, а потом вернуться с сувенирами и с ощущением легкого сожаления из-за того, что за эти сувениры мы здорово переплатили.
В самолете я держала раненую руку на весу. Чем выше я поднимала ее, тем слабее казалась боль. В мое одурманенное обезболивающими таблетками сознание неожиданно, без всякого предупреждения прорвалась мысль. Я решила, что не стоит позволять Эндрю прикасаться к моей раненой руке ни сейчас, ни потом. Перед моим мысленным взором возникала одна и та же картина: убийцы тащат Пчелку и Доброту по берегу. Я смотрю им вслед, а они исчезают. Я вижу, как они пропадают за горизонтом моего мира и уходят в ту опасную страну моего сознания, где я не могу заснуть по ночам. Лежу и думаю о том, что могли с ними сделать те мерзавцы.
Эта картина никогда не тускнела. Но я вернулась в редакцию своего журнала. Издавать Nixie — это стало третьим важным решением в моей жизни, и я отказывалась об этом сожалеть. Не пожелала я отказываться от решения номер четыре — от Чарли, который стал моим самым лучшим решением, и от решения номер пять — от Лоренса, с которым собиралась расстаться до того ужаса, который пережила в Нигерии. Потом я поняла, что расставаться с Лоренсом не стоит. Я бросилась в круговорот жизни и работы, я заставила себя убрать в дальний уголок памяти нигерийский пляж, обезличить его. Да, в Африке было неспокойно. Но не было смысла держать в голове один частный инцидент, утрачивая при этом восприятие картины целиком. Лоренс настаивал на этом, и на этот раз я послушалась его совета. Я перевела деньги со своего банковского счета в пару благотворительных организаций, оказывавших помощь Африке. Когда меня спрашивали, что случилось с моим пальцем, я отвечала, что вместе с Эндрю взяла напрокат скутер и у нас произошла небольшая авария. Моя душа погрузилась в своеобразный анабиоз. Дома я была спокойна. На работе я была начальницей. По ночам я не спала, но мне казалось, что все дневные дела я могу делать до бесконечности.
Я встала и подошла к зеркалу. Теперь у меня под глазами образовались отеки, на лбу залегли новые морщинки. Маска наконец начала давать трещины. Я подумала: «Теперь дело не в принятых решениях. Потому что самое важное в твоей жизни — то, что убило Эндрю, то, из-за чего ты не можешь уснуть, — случилось без тебя».
И я отчетливо осознала, что теперь я должна об этом узнать. Мне нужно было узнать, что произошло после того, как убийцы увели этих девочек по берегу. Мне нужно было узнать, что случилось потом.
Я проснулась на диване в доме Сары. Сначала я не могла понять, где нахожусь. Мне пришлось открыть глаза и оглядеться по сторонам. На диване лежали подушки из оранжевого шелка. На ткани были вышиты птицы и цветы. В окна светило солнце. Окна были закрыты шторами — длинными, до самого пола. Шторы были сшиты из оранжевого бархата. Рядом с диваном стоял столик со стеклянной поверхностью — такой толстой, что сбоку стекло казалось зеленым. На полочке под столешницей лежали журналы. Один — про модную одежду, а второй — про то, как сделать дом более красивым. Я села и спустила ноги на пол. Пол был деревянный.
Если бы я стала рассказывать эту историю девушкам из нашей деревни, они спросили бы меня: «Кофейный столик? Как это может быть? Столик, сделанный из кофе? И что такое бархат? И почему та женщина, у которой ты была в доме, не сложила дрова у стены дома, как все делают? Почему у нее дрова валяются по всему полу? Она что, такая лентяйка?» И мне пришлось бы объяснять им, что кофейный столик сделан не из кофе, а бархат — это ткань, такая мягкая, будто низ белых облачков, а на полу у Сары лежали вовсе не дрова, а половицы. Это был «ПАРКЕТ ШВЕДСКОГО ПРОИЗВОДСТВА. ТРИ СЛОЯ ЛАКА, ИЗГОТОВЛЕННОГО ПО СТАРИННОЙ РЕЦЕПТУРЕ. МИНИМУМ ТРИ МИЛЛИМЕТРА НАСТОЯЩЕГО ДЕРЕВЯННОГО ПОКРЫТИЯ, СЕРТИФИЦИРОВАННОГО СОВЕТОМ ЛЕСНОГО ХОЗЯЙСТВА (СЛХ) В КАЧЕСТВЕ МАТЕРИАЛА, ПРОИЗВЕДЕННОГО В СООТВЕТСТВИИ С ЭТИЧЕСКИМИ НОРМАМИ ЛЕСОПОЛЬЗОВАНИЯ». Я это знаю потому, что увидела рекламу как раз такого пола в журнале, который лежал на полочке кофейного столика и был посвящен красивым домам. А девушки из моей деревни вытаращили бы глаза и сказали бы: «Ну и ну» — потому что тут они наконец поняли бы, что я все-таки добралась до места за краем света — туда, где дерево делали машины. И еще девушки из моей деревни стали бы гадать, с каким колдовством мне предстоит столкнуться потом.
