— Забери у нее ключи от машины.
— Уже забрал.
— Спасибо, Азиф.
Мой богатый и находчивый зять, не рожденный в Америке, — просто подарок. Мы ему многим обязаны.
Пинтер медлит, когда я прекращаю разговор. Странный человек, но при желании весьма проницательный.
— Я вижу, что-то случилось и вы спешите, — говорит он. Маргарет опускает голову ему на плечо.
— Семья.
— Не объясняйте. У всех свои проблемы. Что касается нашего дела — то, возможно, мы этим займемся. Я буду на конференции. Нужно больше ездить. Вы там выступаете?
— Коротенькая речь. Чтобы прояснить ситуацию. Между нами говоря, я ухожу из КСУ. Я помещен в нишу, и она мне не нравится. И потом, у меня немеют нижние конечности. Прошу прощения. Я уже на это жаловался.
— Ничего.
— Вы не могли бы отвезти меня обратно в отель, чтобы я мог забрать вещи и машину?
— Мог бы, но не факт, что мы доберемся целыми и невредимыми. Маргарет?
— Конечно. Только найду очки.
Мы жмем друг другу руки. В его крошечном большом пальце отрывисто и резко бьется пульс. Я благодарю Пинтера за ужин и понимание.
— Отличная тема, — говорит он. — Нам она всегда нравилась.
Некогда я был провинциальным парнем. Носил кепку с рекламой местного кафе («У нас самая лучшая еда!»). Девушки в нашем городке были сплошь девственницы, но не знали об этом, поскольку полагали, что, когда их трогают за грудь, это и есть настоящий секс. Все они были блондинки, за исключением учениц по обмену, которые приезжали из Италии и Египта и поражали нас изящными манерами и безупречным английским. Ребята тоже сплошь были светловолосыми. Каждое лето приезжали музыканты-гастролеры и играли польки — люди платили по два доллара, танцевали всю ночь и пили бочковое пиво, которое по большей части представляло собой безвкусную пену. Собранные деньги передавали добровольной пожарной бригаде. Когда мы слышали об убийствах в больших городах, то чувствовали себя везунчиками. Когда слышали о скандалах в Вашингтоне — считали это справедливым возмездием. Мы считали «Америкой» страну за пределами нашего городка и знали, что однажды туда отправимся — но можно и подождать. Мы гордились Полк-Сентер. Наши фермеры кормили весь мир. Пусть наши дорожные знаки и были изрешечены пулями, но водители тем не менее с ними считались.
Лишь во время первого своего полета, на санитарном вертолете в Миннеаполис, я понял, насколько ограниченна моя жизнь. Мне было шестнадцать, и я попал в аварию. Каждый декабрь, когда замерзали озера, местные ребята набивались в машины и выезжали на лед, чтобы погонять и покрутиться. Я сидел за рулем. Со мной сидели двое, тоже местные, их отцы поставляли моему пропан. Я крутил руль, мы врезались в дверцы, то с одной, то с другой стороны, и хохотали. Пили водку. Родители знали, где мы. Они развлекались точно так же, когда были молоды. Традиция.
А потом у машины задрался перед, и мы начали тонуть. Скользить задом наперед по льду. Из наших карманов на сиденье посыпалась мелочь. Я смотрел, как капот поднимается, заслоняя луну, а потом схватился за ручку дверцы, но не смог ее открыть. Вода была черной и непроницаемой, она просочилась сквозь вентилятор и брызнула мне в подбородок.
Я очнулся уже в небе, на носилках, в кислородной маске. Кислород был горьким на вкус, у меня пересохло горло, а в иллюминатор виднелась Полярная звезда. Надо мной склонился мужчина в униформе и объяснил, что оба моих приятеля выскочили из машины, а я пробыл в воде пятнадцать минут — обычно этого достаточно, чтобы убить человека. Медик сказал, меня спасло то, что от ледяной воды мое тело как будто погрузилось в спячку. Он спросил, сознаю ли я свое везение. Я подумал и решил, что пока нет.
Когда мы подлетели к больнице, мне разрешили сесть. Я видел небоскребы Миннеаполиса — одни этажи были освещены, другие темны, а антенны на крышах передавали радиотрансляции и футбольные матчи. Я видел горизонт — на западе, откуда прилетел вертолет, — и заснеженную извилистую реку, через которую были перекинуты мосты, освещенные фарами машин. Ландшафт выглядел как единое целое, таким я его прежде никогда не видел — и понял, каким образом все его части подогнаны друг к другу. Родители лгали. Они твердили, что мы живем в лучшем месте на свете, но теперь я видел, что весь мир — это, одно и то же место и что бессмысленно сравнивать его части или восхвалять наш город сравнительно с другими.
Вскоре мы приземлились. Носилки подпрыгнули. Пока мы ждали остановки лопастей, врач сказал, что я вернусь домой через пару дней; он не понимал, что теперь, когда я впервые оторвался от земли, эти слова не приносят мне утешения. Меня выкатили на крышу больницы, озаренную луной, которая успела забраться высоко по небосклону, с тех пор как я наблюдал ее из машины. Я приподнял кислородную маску, чтобы можно было говорить, и спросил, долго ли мы летели. Всего полчаса. Чтобы добраться до города, который я представлял себе страшно далеким, расположенным за полштата от Полк-Сентер. Столица чужого государства.
Я сказал врачу, что чувствую себя счастливым.
Сегодня, в Солт-Лейк-Сити, я снова чувствую себя счастливым, и не только потому, что ускользнул от Пинтеров. Три часа тридцать пять минут, от двери до двери, через Большой Бассейн, до дома сестры — в предгорьях хребта Уосатч. Я спал, потом проснулся, потом поймал такси. И вот я здесь. И не говорите, что в жизни не бывает чудес. Не говорите, что нельзя быть одновременно повсюду.
Когда я вылезаю из такси и прохожу по дорожке, загораются несколько фонарей, которые реагируют на движение. Темный двор превращается в голливудскую съемочную площадку. Клубы пара окружают шланги поливалок, вкопанных в газон, капли орошают три рекламных щита, призывающих голосовать за местных республиканцев. Не считая плеска воды, царит тишина. Велосипеды племянников стоят, прислоненные к стене трехдверного гаража. Это Юта — штат, где ложатся рано, поэтому Джейк и Эдвард уже наверняка спят, и им снятся хорошие отметки и научные конкурсы.
Глазок в двери слабо светится синим: кто-то в глубине дома смотрит телевизор. Должно быть, Джулия. Азиф презирает поп-культуру. Он приехал в Америку из Пакистана, чтобы работать и копить деньги, и его душа кристально чиста. Поначалу нашей семье было чуть-чуть стыдно перед ним: его пасторские манеры и инженерская пунктуальность нас немного пугали, но исключительно из-за нашей профессиональной некомпетентности. Азиф строг к себе, но сыновей он балует, словно принцев крови, и, что удивительно, их это не портит. Они смущены отцовской щедростью и изо всех сил пытаются доказать, что могут преуспевать и без посторонней помощи — занимаются дополнительной научной работой в школе и дружно, точно матросы на корабле, выполняют работу по дому. Я искренне ожидаю, что однажды эта семья станет настоящей династией, и в старости мне будет лестно оттого, что Азиф смешал свою кровь с нашей. Не считая моей матери, всем нам лестно. Она по-прежнему относится к зятю настороженно. Она не верит, что такое богатство можно нажить честно, и копит для внуков сберегательные облигации — на всякий случай.
Я открываю дверь и оставляю сумку и портфель в темном коридоре. Чувствую запах еды — это хорошо. Вегетарианец Азиф, оказавшись в Юте, где обожают мясо, вынужденно научился готовить.
— Эй?..
— Я тут, — шепчет Джулия. — Все спят.
Она сняла с кушетки несколько подушек и сидит на них в позе йоги — ноги скрещены, спина прямая. Джулия смотрит старый мультик про гонщиков по детскому кабельному каналу. Рядом стоят тарелка с сыром и хлебом и большой стакан сока, но это просто натюрморт: Джулия ничего не ест. Щеки у нее похожи на две грязных пепельницы, они серые и ввалились, а пушистые волосы, хоть и чистые, не отражают свет телевизора, как должно быть. На ней шелковая пижама — должно быть, Кары. Рубашка измята и застегнута неправильно, а штанины кажутся пустыми.
Я целую сестру и спрашиваю:
— Ты отдохнула?
— Пыталась, — отвечает она. — Но у меня еще голова гудит после поездки. Машина очень большая, в ней сильно трясет. Плохие амортизаторы, наверное. Классный пиджак — из каталога? Он тебе идет. Хорошо иметь такую фигуру, как у людей в журнале. На свадьбе все будут в обычных костюмах, ничего формального. Мама этим недовольна, но мужчины выглядят слишком странно в смокингах — по крайней мере, в тех, которые можно взять напрокат в Миннесоте. Эти широкие пояса на талии похожи на бандаж, как будто у человека грыжа. Райан…
— Что?
— На кухне есть большая тарелка печенья с изюмом.
— Что ты хотела сказать?
— Перестань глазеть. Это мой идеальный вес. Просто обними меня, Райан.
То, что я всегда забываю сделать, — а женщины в этом нуждаются. Тело Джулии под одеждой кажется дряхлым и твердым как камень.
